Едва только дядя Тоби обогнул угол тисовой изгороди, отделявшей огород от его лужайки, как увидел, что капрал уже начал без него атаку. – —

Позвольте мне чуточку остановиться, чтобы наглядно изобразить вам капралово снаряжение – и самого капрала в разгар атаки именно так, как это открылось взорам дяди Тоби, когда он повернул к будке, у которой трудился капрал, – – ведь другой такой картины не сыскать в природе, – – и никакое сочетание самого причудливого и фантастического, что в ней есть, не в состоянии произвести что-либо подобное.

Капрал – —

– – Ступайте бережно на его прах, вы, люди, отмеченные печатью гения, – ибо он был вам сродни. —

Выпалывайте начисто его могилу, вы, люди добронравные, – ибо он был ваш брат. – О капрал, будь ты в живых теперь, – – теперь, когда я в состоянии накормить тебя обедом и дать тебе приют, – как бы я за тобой ухаживал. Ты носил бы шапку монтеро всякий час дня и всякий день недели, – и если бы она износилась, я бы купил тебе две новых.

– – Но увы, увы, увы, теперь, когда я могу это сделать, невзирая на их преподобия, – случай упущен – потому что тебя уже нет; – дух твой улетел на те звезды, с которых он спустился, – и твое горячее сердце со всеми его обильными и открытыми сосудами обратилось в прах дольний.

– – Но что все это – – что все это по сравнению с той страшной страницей впереди, на которой взорам моим рисуется бархатный гробовой покров, убранный военными знаками отличия твоего господина – первого – лучшего из всех когда-либо живших на свете людей; – – на которой я увижу, верный слуга, как дрожащей рукой кладешь ты крестообразно на гроб шпагу его и ножны, а потом возвращаешься к дверям, бледный как полотно, чтобы взять под уздцы покрытого траурной попоной коня его и следовать за похоронными дрогами, как он тебе приказал; – на которой – все системы моего отца будут опрокинуты его горем, и я увижу, как, наперекор своей философии, он рассматривает полированную надгробную доску, дважды сняв с носа очки, чтобы вытереть росу, которой их увлажнила природа. – – Когда я увижу, с каким безутешным видом бросает он в могилу розмарин, и в ушах моих раздастся: – – О Тоби, в каком углу вселенной сыщу я тебе подобного?

– – Силы небесные, отверзшие некогда уста немого в этом несчастии и даровавшие плавную речь языку заики, – когда я дойду до этой страшной страницы, смилуйтесь, подайте мне руку помощи.

Капрал, приняв накануне вечером решение восполнить упомянутый большой пробел посредством устройства в разгар атаки чего-нибудь, похожего на непрерывный огонь против неприятеля, – не имел в виду в то время ничего больше, как только пускать табачный дым на город из одного из шести полевых орудий дяди Тоби, поставленных по обе стороны караульной будки; а так как в ту же минуту его осенила мысль, каким образом это осуществить, то хотя он и поручился своей шапкой, однако уверен был, что ей не грозит никакой опасности от неудачи его планов.

Прикинув в уме и так и этак, капрал вскоре нашел, что посредством двух своих турецких трубок, с придачей каждой из них у нижнего конца трех замшевых чубуков поменьше, продолженных таким же количеством жестяных трубочек, которые он предполагал вставить в запальные отверстия у пушек, обмазав их в этом месте глиной, а в местах их вхождения в сафьяновые чубуки плотно обвязав вощеным шелком, – он в состоянии будет открыть огонь из шести полевых орудий разом с такой же легкостью, как из одного.

– – Кто решится отрицать, что самые ничтожные мелочи подчас дают толчок для прогресса человеческого знания. Кто, прочитав первую и вторую постели правосудия моего отца, решится встать и сказать, из столкновения каких тел возможно и каких невозможно высечь свет, содействующий совершенству наук и искусств. – – – Небо, ты знаешь, как я их люблю; ты знаешь тайны сердца моего и то, что в эту самую минуту я бы отдал мою рубашку… – – Ты, Шенди, дуралей, – слышу я голос Евгения, – ведь их у тебя всего-навсего дюжина, – и ты эту дюжину разрознишь. – —

Не беда, Евгений; я бы снял с тела рубашку и дал пережечь ее на трут, только бы удовлетворить пытливого исследователя, желающего сосчитать, сколько искр можно всечь ей в зад при хорошем ударе хорошим кремнем и огнивом. – – А не думаете вы, что, всекая искры в нее, – он может случайно высечь кое-что из нее? Непременно.

Но этот проект я затрагиваю вскользь.

Капрал просидел большую часть ночи над усовершенствованием собственного проекта; хорошенько проверив свои орудия и зарядив их табаком до самого жерла, – он лег, довольный, спать.

Капрал выскользнул из дому минут за десять перед дядей Тоби, чтобы наладить свое снаряжение и пальнуть раза два по неприятелю до прихода дяди Тоби.

С этой целью он выстроил все шесть орудий тесно в ряд перед караульной будкой, оставив лишь посередине промежуток ярда в полтора, с тремя орудиями направо от него и тремя налево, чтобы удобнее было заряжать и т. д. – а может быть также, считая, что две батареи делают вдвое больше чести, нежели одна.

Сам капрал мудро занял пост в тылу, лицом к проходу и спиной к дверям караулки, дабы обезопасить себя с флангов. – – Он держал трубку из слоновой кости, принадлежавшую к батарее справа, между указательным и большим пальцами правой руки, – а трубку из эбенового дерева с серебром, которая принадлежала к батарее слева, между указательным и большим пальцами левой руки, – и, крепко упершись в землю правым коленом, как если бы он находился в первом ряду своего взвода, а на голову нахлобучив шапку монтеро, ожесточенно обстреливал перекрестным огнем, из обеих батарей одновременно, контрагарду напротив контрэскарпа, где должна была произойти атака в то утро. Первоначальным его намерением, как я уже сказал, было пустить на неприятеля один-два клуба табачного дыма; однако удовольствие, доставляемое капралу этим попыхиванием, было так велико, что он незаметно увлекся, затяжка следовала за затяжкой, и когда к нему подошел дядя Тоби, атака была уже в полном разгаре.

Счастье для моего отца, что дяде Тоби не пришлось составлять в тот день завещание.

Дядя Тоби взял у капрала трубку из слоновой кости, – посмотрел на нее полминуты и отдал назад.

Меньше чем через две минуты дядя Тоби снова взял эту трубку, поднес ее почти к самым губам – – и поспешно вернул капралу во второй раз.

Капрал с удвоенной силой продолжал атаку, – дядя Тоби улыбнулся, – – – потом сделался серьезен, – потом снова на мгновение улыбнулся, – потом снова сделался серьезен, надолго. – – Дай-ка мне трубку из слоновой кости, Трим, – сказал дядя Тоби, – – дядя Тоби поднес ее к губам, – поспешно отдернул, – – бросил украдкой взгляд в сторону грабовой изгороди; – – – у дяди Тоби весь рот наполнился слюной: никогда еще его так не тянуло к трубке. – – Дядя Тоби удалился в будку с трубкой в руке.

– – Милый дядя Тоби, не ходи в будку с трубкой, – никто не может за себя поручиться с подобной штукой в таком уголке.