– Ваша милость понимает эти дела, – отвечал капрал Трим, – лучше всякого офицера армии его величества; – но ежели бы вашей милости угодно было отменить заказ стола и распорядиться о нашем отъезде в деревню, я бы стал работать как лошадь по указаниям вашей милости и соорудил бы вам такие укрепления, что пальчики оближешь, с батареями, крытыми ходами, рвами и палисадами, – словом, за двадцать миль кругом все бы приезжали поглядеть на них.
Дядя Тоби вспыхнул, как огонь, при этих словах Трима: – но то не была краска вины, – или стыда, – или гнева; – то была краска радости; – его воспламенили проект и описание капрала Трима. – Трим! – воскликнул дядя Тоби, – – довольно, замолчи. – Мы могли бы начать кампанию, – продолжал Трим, – в тот самый день, как выступят в поход его величество и союзники, и разрушать тогда город за городом с той же быстротой. – – Трим, – остановил его дядя Тоби, – ни слова больше. – Ваша милость, – продолжал Трим, – могли бы в хорошую погоду сидеть в своем кресле (при этом он показал пальцем на кресло) – и давать мне приказания, а я бы – – – Ни слова больше, Трим, – проговорил дядя Тоби. – – Кроме того, ваша милость не только получили бы удовольствие и приятно проводили время, но дышали бы также свежим воздухом, делали бы моцион, нагуляли бы здоровье, – и в какой-нибудь месяц зажила бы рана вашей милости. – Довольно, Трим, – сказал дядя Тоби (опуская руку в карман своих штанов), – проект твой мне ужасно нравится. – И коли угодно вашей милости, я сию минуту пойду куплю саперный заступ, который мы возьмем с собой, и закажу лопату и кирку вместе с двумя… – Больше ни слова, Трим, – воскликнул дядя Тоби вне себя от восхищения, подпрыгнув на одной ноге, – – и, сунув гинею в руку Трима, – – Трим, – проговорил дядя Тоби, – больше ни слова, – а спустись, голубчик Трим, сию минуту вниз и мигом принеси мне поужинать.
Трим сбежал вниз и принес своему господину поужинать, – совершенно зря: – – план действий Трима так прочно засел в голове дяди Тоби, что еда не шла ему на ум. – Трим, – сказал дядя Тоби, – отведи меня в постель. – Опять никакого толку. – Картина, нарисованная Тримом, воспламенила его воображение, – дядя Тоби не мог сомкнуть глаз. – Чем больше он о ней думал, тем обворожительней она ему представлялась; – так что еще за два часа до рассвета он пришел к окончательному решению и обдумал во всех подробностях план совместного отъезда с капралом Тримом.
В деревне Шенди, возле которой расположено было поместье моего отца, у дяди Тоби был собственный приветливый домик, завещанный ему одним стариком дядей вместе с небольшим участком земли, который приносил около ста фунтов годового дохода. К дому примыкал огород площадью в полакра, – а в глубине огорода, за высокой живой изгородью из тисовых деревьев, была лужайка как раз такой величины, как хотелось капралу Триму. – Вот почему, едва только Трим произнес слова: «четверть или треть акра земли, на которой мы могли бы хозяйничать как нам вздумается», – – как эта самая лужайка мигом всплыла в памяти и загорелась живыми красками перед мысленным взором дяди Тоби; – – – это и было материальной причиной появления румянца на его щеках, или, по крайней мере, яркости этого румянца, о которой сказано было выше.
Никогда любовник не спешил к своей возлюбленной с более пылкими надеждами, чем дядя Тоби к своей лужайке, чтобы насладиться ею наедине; – говорю: наедине, – ибо она укрыта была от дома, как уже сказано, высокой изгородью из тисовых деревьев, а с трех других сторон ее защищали от взоров всех смертных дикий остролист и густой цветущий кустарник; – таким образом, мысль, что его здесь никто не будет видеть, не в малой степени повышала предвкушаемое дядей Тоби удовольствие. – Пустая мечта! Какие бы густые насаждения ни окружали эту лужайку, – – какой бы ни казалась она укромной, – надо быть слишком наивным, милый дядя Тоби, собираясь наслаждаться вещью, занимающей целую треть акра, – так, чтобы никто об этом не знал!
Как дядя Тоби и капрал Трим справились с этим делом, – и как протекали их кампании, которые отнюдь не были бедны событиями, – это может составить небезынтересный эпизод в завязке и развитии настоящей драмы. – Но сейчас сцена должна перемениться – и перенести нас к местечку у камина в гостиной Шенди.
Глава VI
– – – Что у них там творится, братец? – спросил мой отец. – Я думаю, – отвечал дядя Тоби, вынув, как сказано, при этих словах изо рта трубку и вытряхивая из нее золу, – я думаю, братец, – отвечал он, – что нам не худо было бы позвонить.
– Послушай, Обадия, что значит этот грохот у нас над головой? – спросил отец. – Мы с братом едва слышим собственные слова.
– Сэр, – отвечал Обадия, делая поклон в сторону своего левого плеча, – госпоже моей стало очень худо. – А куда это несется через сад Сузанна, точно ее собрались насиловать? – – Сэр, – отвечал Обадия, – она бежит кратчайшим путем в город за старой повивальной бабкой. – – – Так седлай коня и скачи сию минуту к доктору Слопу, акушеру, засвидетельствуй ему наше почтение – и скажи, что у госпожи твоей начались родовые муки – и что я прошу его как можно скорее прибыть сюда с тобой.
– Очень странно, – сказал отец, обращаясь к дяде Тоби, когда Обадия затворил дверь, – что при наличии поблизости такого сведущего врача, как доктор Слоп, – жена моя до последнего мгновения не желает отказаться от своей нелепой причуды доверить во что бы то ни стало жизнь моего ребенка, с которым уже случилось одно несчастье, невежеству какой-то старухи; – – и не только жизнь моего ребенка, братец, – но также и собственную жизнь, а с нею вместе жизнь всех детей, которых я мог бы еще иметь от нее в будущем.
– Может быть, братец, – отвечал дядя Тоби, – моя невестка поступает так из экономии. – Это – экономия на объедках пудинга, – возразил отец: – – доктору все равно придется платить, будет ли он принимать ребенка или нет, – в последнем случае даже больше, – чтобы не выводить его из терпения.
– – – В таком случае, – сказал дядя Тоби в простоте сердца, – поведение ее не может быть объяснено ничем иным, – как только стыдливостью. – Моя невестка, по всей вероятности, – продолжал он, – не хочет, чтобы мужчина находился так близко возле ее… – Я не скажу, закончил ли на этом свою фразу дядя Тоби или нет; – – – в его интересах предположить, что закончил, – – так как, я думаю, он не мог бы прибавить ни одного слова, которое ее бы улучшило.
Если, напротив, дядя Тоби не довел своего периода до самого конца, – то мир обязан этим трубке моего отца, которая неожиданно сломалась, – один из великолепных примеров той фигуры, служащей к украшению ораторского искусства, которую риторы именуют умолчанием. – Господи боже! Как росо pi? и росо meno[92] итальянских художников – нечувствительное больше или меньше определяет верную линию красоты в предложении, так же как и в статуе! Как легкий нажим резца, кисти, пера, смычка et caetera[93] дает ту истинную полноту выражения, что служит источником истинного удовольствия! – Ах, милые соотечественники! – будьте взыскательны; – будьте осторожны в речах своих, – – и никогда, ах! никогда не забывайте, от каких ничтожных частиц зависит ваше красноречие и ваша репутация.
– – Должно быть, моя невестка, – сказал дядя Тоби, – не хочет, чтобы мужчина находился так близко возле ее.... Поставьте здесь тире, – получится умолчание. – Уберите тире – и напишите: зада, – выйдет непристойность. – Зачеркните: зада, и поставьте: крытого хода, – вот вам метафора; – а так как дядя Тоби забил себе голову фортификацией, – то я думаю, что если бы ему было предоставлено что-нибудь прибавить к своей фразе, – он выбрал бы как раз это слово.
Было ли у него такое намерение или нет, – и случайно ли сломалась в критическую минуту трубка моего отца или он сам в гневе сломал ее, – выяснится в свое время.
