Ученые высказали предположение, что в какой-то момент косатки обнаружили, что если очень сильно толкнуть акулу сбоку, то она опрокинется, окажется неподвижной и неспособной защитить себя и нанести ответный удар. В сущности, самая первая косатка, которая обнаружила это, применила метод «тонического обездвиживания» – временного паралича, в который впадают акулы многих видов, если их перевернуть на спину. Открытие человеком тонической неподвижности у акул было сделано сравнительно недавно, что делает факт открытия этого явления косатками весьма примечательным.

Эта смертельная технология охоты на акул, делающая большую акулу беспомощной, является у косаток эквивалентом мема – культурно-идейной практической единицы, передаваемой от человека к человеку. Сьюзан Блэкмор, автор книги «Машина мемов», подробно объясняет этот механизм, определяя мем как «то, что имитируется». Биологический эквивалент мема – это, конечно же, ген – единица наследственности, передающаяся от родительского организма к потомку. Киты-убийцы в генетическом смысле уже являются мощнейшими охотниками, но теперь мы знаем, что их культура способствует развитию индивидуальных способностей каждой особи. Косатка, принадлежащая клану охотников на сельдь, вряд ли сможет поймать большую белую акулу, но и косатка – охотница на акул не станет охотиться на скатов.

Главная мысль заключается в том, что в культуре косаток передаются мемы, которые приносят пользу ее представителям и помогают совершенствовать навыки, необходимые для выживания вида. Мозг косатки достаточно развит, чтобы позволить ей передать мем успешнее, чем это делают другие океанические животные. Так что в итоге в меню косатки может появиться что угодно…

Человеческий мозг делает нас, людей, хозяевами планеты. Наша культура в бесконечное число раз более сложна, чем культура косаток, так как объем и глубина мемов, которыми мы обмениваемся, на порядок выше. Но, с другой стороны, в работе нашего мозга – неважно, насколько он развит, – появилось и большое число достаточно сложных изъянов, и мы также передаем их другим людям.

Одним из самых опасных мемов, которые как дамоклов меч висят над каждым человеком, является понятие определенности. По природе нам свойственно стремиться к ощущению собственной правоты, независимо от того, действительно ли мы правы или нет. В культуре косаток эквивалентом этому был бы способ неправильной охоты на большую белую акулу, который умная косатка ни за что не стала бы копировать. Если в культуре косаток появятся мемы, которые навредили ее членам, то их существование не продлится долго. Люди, с другой стороны, ежедневно передают друг другу проблемные мемы. Например, вышеупомянутое понятие определенности. Это приносит нам ощутимый вред, но почему-то нас не останавливает.

Причина нашего психологического «упрямства» заложена глубже, чем мы думаем. Неврологические исследования показали, что состояние неопределенности человеческий мозг воспринимает как одно из самых неприятных: чем больше неопределенность, тем сильнее дискомфорт. Исследование, проведенное в 2005 году психологом Минг Су и его командой, показало, что даже небольшая неоднозначность повышает активность мозжечковых миндалин – двух отделов мозга, которые играют главную роль в формировании психологического отклика на угрозу. Каждое миндалевидное тело – это скопление нервных клеток, находящееся в соответствующей височной доле в обеих частях мозга. Информация поступает в мозжечковую миндалину из различных источников; она фильтруется для определения уровня угрозы и провоцирует соответствующий отклик. В то же время уменьшается активность в вентральном стриатуме – отделе мозга, участвующем в формировании отклика на награду (активность вентрального стриатума повышается, когда мы ожидаем повышения зарплаты, скорого отпуска или, например, поцелуя). С повышением степени неопределенности увеличивается активность мозжечковых миндалин, а вентрального стриатума – падает.

Вышесказанное ясно показывает, что мозг не просто предпочитает определенность неопределенности – он просто-напросто жаждет ее! Наша потребность быть правым – это фактически потребность ощущать себя правым. Чтобы описать это чувство и то, как оно искажает наше мышление, нейробиолог Роберт Бертон ввел новый термин – предубеждение определенности.

Когда мы чувствуем, что приняли правильное решение или придерживаемся верного убеждения, наш мозг «счастлив». А поскольку мозгу нравится быть «счастливым», нам нравится чувствовать свою правоту. В повседневной жизни это чувство подразумевает реальное состояние – «я прав» (потому что, если бы мы только чувствовали, что мы в порядке, но не были в порядке, то с точки зрения нашего мозга это было бы совсем неправильно).

Наш мозг тоже прекрасно обучаем, но, поскольку набор его способностей все расширяется, способы нашего выживания далеко не так определенны. Наше страстное желание ощущать себя правым – один из примеров уникальности человеческого мозга, и следующая глава посвящена именно этой проблеме.

Познакомьтесь с Филом, молодым специалистом, работающим в школе для слепых и глухих. Он отвечает за учеников, живущих на территории кампуса. Фил (очень, кстати, смышленый парень и вдобавок член организации Менса[1]) вспоминает, как он начинал свою работу. Он делал ночные обходы по всем этажам в корпусе для слепых, проверяя, все ли студенты у себя в комнатах. В других учреждениях во время его ночных обходов свет везде был выключен. Но здесь ему сказали, что слепые зачастую спят с включенным светом (так как все равно ничего не видят), а руководство предпочитает, чтобы свет в целях безопасности был включен всегда.

Однажды, обходя здание этаж за этажом, он проверял, у всех ли студентов включен свет и все ли находятся в своих комнатах. Наконец он добрался до комнаты, где свет не горел (это было явным нарушением установленного правила). Фил назвал в темноте имя студента – ответа не последовало. Он снова позвал, громче – безрезультатно. Не получив ответа и в третий раз, он запаниковал, проверил остальные комнаты, туалеты, коридоры и, не найдя студента, бросился в администрацию с сообщением о том, что студент потерялся. Фила спросили, уверен ли он в этом. Он подтвердил, что тщательно проверил все здание и уверен, что студента не было ни в комнате, ни где-либо еще поблизости. В результате весь кампус был «поднят на уши». В течение нескольких часов искали студента, «сбежавшего» в город.

В какой-то момент Филу пришла в голову мысль, заставившая его вздрогнуть и снова броситься в комнату того студента (там все еще было темно). Фил на ощупь пробрался к противоположной стене и включил свет. Студент преспокойно лежал на кровати с наушниками в ушах.

Как же Фил мог упустить из виду то, что в ретроспективе кажется таким очевидным! Давайте «отмотаем» время назад и посмотрим, что произошло. Сначала Филу рассказали о новом правиле – он запомнил, что, если свет горит, значит, все в порядке. На прежних местах работы все было наоборот, поэтому его мозг «перестроился» под новую формулу. Затем он много раз наблюдал комнаты с включенным светом – комната за комнатой, этаж за этажом. Это укрепило в его мозгу новое правило.

Иначе говоря, внимание Фила стало в большой степени избирательным. Он обнаружил нечто, выбивающееся из общего правила, и это запустило в его голове сигнал тревоги. Необходимость срочного действия подавила способность оценивать другие возможности. Фил временно «ослеп» и упустил из виду детали, которые могли бы изменить результат – он ведь мог включить свет! Случай с Филом является прекрасной иллюстрацией избирательного внимания, также называемого искажением избирательности – тенденции обрабатывать только часть информации, не принимая в расчет другую часть, независимо от того, насколько она очевидна.