Имплицитная (недекларативная) память связана с так называемой мускульной памятью – автоматизированными навыками, которые мы используем в повседневной жизни. Ведь нам не нужно вспоминать, как стричь ногти или чистить зубы, правда? Имплицитная память делает это за нас.

Помимо этих основных «подразделений» памяти есть еще две временные (связанные с понятием времени) категории памяти. Первая категория – рабочая память, обычно называемая краткосрочной. Ее работа связана со всем тем, о чем мы активно думаем в данный момент времени. Раньше психологи разделяли рабочую и краткосрочную память на две категории; краткосрочная считалась пассивным хранилищем информации, связанным с вниманием и осознанием. Но сейчас эти понятия синонимичны.

Вторая категория – долгосрочная память. Это хранилище всей запоминаемой информации. Долгосрочная память участвует в краткосрочных процессах (например, запоминание слов) и долгосрочных (детские воспоминания). Чтобы вы лучше поняли различие между этими двумя видами памяти, поясню: краткосрочная (рабочая) память имеет дело со всей активной информацией в нашем сознании. В большинстве случаев ее возможности ограничены. Долгосрочная память имеет дело с информацией, которая в данный момент неактивна, но может быть легко переведена в активное состояния. Это любые воспоминания прошлого: от вчерашних экзаменационных вопросов до адреса дома, в котором вы жили в детстве.

Возможно, самым волнующим открытием нейронауки последних десятилетий стало то, что наш мозг – не статичный узел ткани, а гибкий орган, умеющий приспосабливаться и изменяться на протяжении всей жизни. Термин пластичность мозга имеет отношение как раз к этой способности. Поясню: «пластические» части нашего мозга – это синапсы – соединительные точки, позволяющие нейронам передавать сигналы друг другу. Синапсы могут менять свою форму в зависимости от потребностей – например, скорости, необходимой для взаимодействия нейронов. И это происходит на протяжении всей нашей жизни.

Другое открытие, связанное с пластичностью мозга, заключается вот в чем: активность нейронов прямо пропорциональна крепости их соединения. Какое значение это имеет для памяти? Чем более активны нейроны, задействованными в запоминании какого-либо события, тем лучше память. Вот почему мы можем в ярких деталях воссоздать в сознании эмоционально окрашенные воспоминания.

Однако это не относится к большинству наших воспоминаний. Время неумолимо стирает подробности даже очень ярких событий, связанных с сильными эмоциональными переживаниями (про такие воспоминания говорят, что они «подобны фотовспышке»), оставляя «провалы» и «пробелы» в памяти. Конкретные детали улетучиваются, вместо них остаются общие впечатления о событии с единичными подробностями. И чем старше мы становимся, тем скуднее эти детали.

Чтобы понять, почему так происходит, когнитивная наука всерьез взялась за эту тему. В результате количество исследований неуклонно растет, и у нас есть возможность лучше понять причудливую природу памяти. Сейчас мы точно знаем, что «счастливый» мозг склонен реконструировать прошлые события, зачастую дурача самого себя и будучи уверенным, что реконструкция является безупречным образцом воспоминания.

В этой главе мне хотелось бы убедить вас в том, что наша память далеко не статична и относительно легко поддается изменению. Это плохая новость. Хорошая новость в том, что несовершенство памяти – эволюционная адаптация, которая в большинстве случаев служит на благо нашему виду. Потеря памяти и создание новой тесно связаны с относительно эффективной и постоянно активной системой обработки информации. Выборочное помещение информации в долгосрочную память – это чудо приспособления, позволяющее нашему мозгу сохранять ключевые фрагменты информации, на которые мы будем полагаться в будущем, и отбрасывать сведения, не стоящие внимания. Однако процесс обработки неточен и неаккуратен, такая селективность памяти зачастую работает против нас (вспомните, сколько у вас воспоминаний, которые вы искренне хотели бы забыть). Но, если смотреть на этот процесс через призму выживания вида, он представляется невероятно полезным. Например, очень важно помнить, где расположены лучшие источники пищи, места для охоты, каких участков лучше избегать, чтобы не стать чьим-нибудь обедом, как безопаснее возвратиться домой. Для наших предков запоминание конкретных деталей было жизненно важно.

Для нас же главная проблема заключается в том, что память, будучи прекрасным инструментом приспособления, беспрестанно сталкивается со сложнейшими задачами информационного общества. В любой момент времени мы должны запоминать невероятное количество информации, а мозг не приспособлен к тому, чтобы справляться с этим огромным потоком. Наши ожидания насчет того, что мы должны запоминать, едва ли оправдываются тем объемом информации, который наш мозг способен обработать, – и ведь это очень большой объем.

Кроме того, когда мы говорим о памяти, то часто используем неправильные метафоры, а они приводят к неверным выводам. Возьмем, к примеру, метафору «книжный шкаф». Предполагается, что, когда нужно что-то вспомнить, мы просто находим эту информацию под нужной категорией на ментальной полке. Или, например, метафора «компьютер» предполагает, что наш мозг хранит файлы на ментальном жестком диске, доступ к которому можно получить так же легко, как к файлам нашего ноутбука. Эти и подобные им метафоры неверны по одной причине: воспоминания не сохраняются в мозгу в одном месте, они распределены по разным отделам. Но неправильное представление о памяти живет в умах людей, потому что гораздо легче представить ее себе в виде книжного шкафа или компьютера, чем в виде отдельных реконструируемых фрагментов.

Далее я расскажу об экспериментах, которые проиллюстрируют вышесказанное.

Большинство из нас осознают тот факт, что память может нас подводить, так как ежедневно с нами происходят события, подтверждающие это. Мы забываем ключи от машины, пароли, выключили ли мы плиту и т. д. Но кто из нас признает, что наша память подвержена воздействию со стороны? Это не то же самое, что просто забыть. Это требует «вхождения» в наш мозг, не так ли?

Оказывается, сделать такое не так уж и трудно – достаточно несколько изображений и немного времени. Целью исследования, проведенного Линдой Хенкель на кафедре философии Университета Фэйрфилд, было понять, может ли демонстрация людям изображений завершенных действий (например, сломанный карандаш или открытый конверт) заставить их поверить в то, что они сделали что-то, чего не делали, в особенности если продемонстрировать фотографии несколько раз. Перед участниками положили на столы разные предметы и попросили совершить с предметом какое-либо действие либо представить себе это (например, расколоть грецкий орех). Неделю спустя тех же участников снова пригласили в лабораторию и в произвольном порядке один, два или три раза продемонстрировали им на экране компьютера ряд фотографий, на каждой из которых был изображен результат действия (например, расколотый грецкий орех). Другим участникам не показывали ничего.