Кожа на его запястьях была содрана и кровоточила.

— Развяжи ее, — повторил он.

Когда я и дальше продолжала неподвижно стоять перед ним, патан повторил свои слова в третий раз.

Его голос был не похож на голос безумца, убийцы или насильника. В нем не было превосходства, как у Сомерса, или угрозы, как в голосе Рэма Манта. Это был обычный голос, хриплый от усталости. И, кроме того, разве у меня был выбор? Я занялась узлами, хотя левая рука меня не слушалась. Наконец веревка поддалась.

Патан глубоко вдохнул, растирая запястья, затем отвел черного коня к выходу, нарвал там травы и принялся обтирать ею животное.

— Моя подруга, — сказала я. — Моя подруга… Я должна пойти и посмотреть, что случилось.

Мы не можем сейчас туда ехать. Ференгхи[34] все еще меня ищут.

— Но я тебе не нужна. Отпусти меня, — попросила я.

— Ты можешь привести их к этому месту.

— Я не приведу. — Я поморщилась и посмотрела на свое плечо — на нем была кровь, слишком много крови, засохшей и свежей, покрывавшей синий ситец моего платья.

— В тебя попала их пуля, — сказал патан, держа в руках промокшую от лошадиного пота траву и глядя на меня. — Они стреляли в меня, но попали в тебя.

Я посмотрела на него.

— Почему ты просто не оставил меня там, на поляне?

Патан снова занялся лошадью.

— Я подумал, что ты мне пригодишься.

— Пригожусь?

— Для сделки, на случай если они меня догонят. А твоя подруга умерла.

Он принялся шептать что-то коню, рывшему землю копытом.

— Умерла? — Почему мой голос так дрожал от ужаса и удивления? Я думала, что знаю, чем все закончится, с того момента, как увидела, что скачущая к обрыву Фейт приподнялась в седле. Уже тогда я знала, что она задумала. А возможно, это было известно мне и раньше — то, что от ее недуга нет лекарств.

— Но ты уверен?

— Я уверен. Там нет ничего, кроме камней. Далеко внизу находится высохшее каменистое русло реки.

— Тогда отпусти меня, — мой голос звучал слабее, чем мне бы этого хотелось. Фейт, почему я не сказала тебе, что ты стала мне сестрой? Почему я не приложила максимум усилий, чтобы тебя успокоить?

— Не сейчас. Я отпущу тебя, когда буду уверен, что они возвратились в Симлу. Обратный путь займет у тебя б'ольшую часть дня. Я к тому времени буду слишком далеко, и ты не сможешь им помочь.

Его ухо и шею покрывала засохшая кровь. Мочка уха, там, где прежде находилась серьга, была разорвана.

Интересно, как ему удалось сбежать?

— Я не стану им помогать. Я знаю, ты не делал того, в чем тебя обвинили.

Мы впервые посмотрели друг другу в глаза. Его избили: один глаз почти закрылся из-за вспухшей пурпурной ссадины, а нижняя губа была разбита. Спереди рубашка разорвалась, открывая многочисленные синяки и кровоподтеки на груди. В волосах патана я увидела блеск второй, уцелевшей серьги.

— Я знаю, что ты этого не делал, — повторила я. — Я знаю.

Почему мне было так важно дать ему это понять?

— Откуда тебе знать, что я делал и чего не делал?

— Я знаю, та женщина лгала, чтобы выгородить себя и своего любовника. Я ходила к тюрьме и сказала солдату, что ты не виноват.

Патан снова повернулся к коню, а я опустилась на пол, прислонившись в стене. Наконец он выбросил пучок травы и снова прикрыл вход в пещеру кустарником.

— Уже поздно. Мы останемся здесь на ночь. Утром ты вернешься в Симлу.

Я отвернулась. Плечо по-прежнему болело. Фейт! О Фейт!

* * *

Я очнулась от собственного крика. Открыв глаза, я увидела патана, стоявшего передо мной на коленях. В руке он держал небольшую горящую ветку, пламя освещало мое лицо. Словно в полусне я удивилась, как ему удалось развести огонь, — пол в пещере был сырым и холодным.

До этого я попыталась найти местечко посуше и свернуться там клубком, но боль в плече была невыносимой. Мне стало плохо, я вся горела, а пить хотелось так, что с губ непроизвольно срывались тихие стоны. Один раз я села и огляделась, но, кроме меня, в пещере никого не было. Было слишком темно, чтобы что-то различить, но дыхания мужчины или лошади тоже не было слышно. Он уже уехал? Мои зубы стучали. Несмотря на жар, охвативший тело, я вся дрожала. А затем появился патан с пылающей веткой.

— Воды, — попросила я по-английски, но вместо воды получила сильный толчок в плечо и услышала звук рвущейся ткани, а затем — странное шипение. В следующий момент мне показалось, что в мое плечо вгрызся какой-то зверь. Я кричала, пока он рвал и терзал мою плоть. Пламя становилось все ярче, пока я не растворилась в его свете.

— Просыпайся, тебе пора вставать, — услышала я и открыла глаза.

В пещере тлели угли костра, отбрасывающие тусклый свет.

— Уже почти рассвело. Я должен уехать прежде, чем они снова примутся тебя искать, — сказал патан.

Я глядела на него, но все казалось нечетким, частично потому, что в пещере было почти темно, а частично — из-за пелены перед глазами. Я моргнула, но веки словно налились свинцом. Мои глаза закрылись.

— Я вынул маленький шарик из твоего плеча. Теперь рана заживет.

Я снова открыла глаза и повернула голову, чтобы посмотреть на плечо. Но даже это незначительное движение отозвалось болью, правда не такой пылающей, как вчера вечером. На моем голом плече спереди и сзади была размазана какая-то масса, похожая на грязь. Рукав свисал разорванными полосами.

— Пойдем, — сказал патан и вывел коня из пещеры.

Я, спотыкаясь, последовала за ним, затем пощупала рукой лицо и ощутила засохшую кровь. Солнце еще не встало, но небо уже начало светлеть.

— Ты должна идти по этой дороге, — сказал он, указывая направление. — Твои люди тебя найдут.

Одним легким движением патан вскочил на коня.

— Здесь недалеко есть река. Ты выйдешь к ней, если будешь идти за солнцем.

Я кивнула. Голова была такой тяжелой, что даже это движение далось мне с трудом. Я зашагала прочь, но мне было трудно сохранять равновесие.

— Нет! — крикнул патан. — Взгляни, где светлеет небо. Ты идешь в неверном направлении.

Я оглянулась на него, пытаясь понять, куда он хочет, чтобы я пошла, но в холодном предрассветном сумраке он вместе с лошадью расплывался, словно находился под водой или в дрожащем пламени. И тут земля поднялась и ударила меня по лицу. В ушах гудело. Шум стал тише, когда патан поднял меня и усадил на коня, легко, как ребенка. Моя юбка задралась до бедер, когда я широко расставила ноги, чтобы обхватить голую спину черного арабского скакуна. Я ухватилась за его густую гриву, пропустив жесткие волосы между пальцами. Затем патан сел позади меня, взяв в руки веревку, привязанную к недоуздку, и придерживая меня с обеих сторон, чтобы я не сползла с лошади.

Мне показалось, что мы скакали размеренным галопом несколько часов. Мысль о том, что меня везут обратно в Симлу, принесла мне такое облегчение, что я позволила себе расслабиться, щурясь от лучей восходящего солнца, окрашивающего все в оранжевый цвет. Голова казалась совсем легкой, но в то же время мне приходилось прилагать немалые усилия, чтобы подбородок не падал на грудь. Но мучительнее всего оказалась жажда: мой язык высох настолько, что я даже не могла облизать губы. Я старалась не думать о Фейт, о том, какие слухи поползут по Симле, и особенно о Чарлзе, доверившем мне свою жену. Почувствовав на щеках влагу, я испытала к себе отвращение за эту слабость и крепко зажмурила глаза. Ты пережила кое-что и похуже, Линни. Гораздо хуже.

Затем мы остановились, и я открыла глаза, ожидая увидеть знакомый пейзаж окраин Симлы. Поддерживая меня за правую руку, патан ссадил меня с коня. Мои ноги подгибались, словно резиновые, а между ними все ныло.

Мы находились в длинной зеленой долине. Везде цвели цветы — дикие тюльпаны, фиолетовые и белые ирисы, желтая горчица. За сосновым лесом, начинающимся на краю поляны, возвышались огромные величественные горы. Перед нами, блестя в лучах солнца, лежала узкая лента реки. Я, шатаясь, подошла к ней и упала на колени на илистом берегу, затем принялась пить, зачерпывая воду правой рукой. Вволю напившись, я осторожно обмыла пострадавший нос, смывая засохшую кровь. Затем я склонилась над водой еще ниже, собираясь смыть с плеча растрескавшуюся грязь.