— Кто ваш начальник? С кем я могу поговорить об этом деле?

— Вообще-то это майор Боникэсл, но его здесь нет. Как я вам уже говорил, мадам, мы здесь не по долгу службы. До этого случая в Симле такой необходимости не возникало.

Я снова посмотрела в открытую дверь. Оттуда раздался звон цепей, и сапог исчез из поля зрения.

— Значит, патан останется здесь до приезда вашего командира?

Солдат быстро заморгал, его смущение стало еще сильнее.

— Я так не думаю, мадам.

— Тогда что вы собираетесь с ним делать?

Молодой человек нервно сглотнул.

— Пожалуйста, миссис Инграм, это не то дело, в которое вам следует вмешиваться. О преступнике позаботятся те из нас, кто в данный момент находится в Симле, и больше никому из дам не придется его бояться. Теперь я должен попросить вас уйти. Это неподходящее место для леди.

Словно в подтверждение его слов с крыши тюрьмы, громко хлопая крыльями, слетела огромная черная, воинственно настроенная ворона. Она распахнула клюв и склонила голову набок, приглядываясь к тарелке. Затем громко каркнула и, схватив кость с остатками мяса, унеслась прочь, пролетев прямо над головой черного коня, который, вздрогнув, шарахнулся в сторону.

Я пыталась убедить себя, что сделала все от меня зависящее. Мне не хотелось думать о том, что патана просто повесят солдаты, но неуверенность молодого человека еще ничего не значила. Несомненно, Оливия Хэзавэй не откажется от своих слов и не признает, что лошадь была не черной, а, к примеру, серой или гнедой и что насильник не был патаном. Я сомневалась в том, что она вообще станет снова говорить об этом, так же как и в том, что кто-то снова станет ее расспрашивать.

Когда я вернулась домой, Фейт сидела в саду. Она комкала в руках мокрый от слез платок, но в глазах у нее появился новый, незнакомый блеск. Это меня обрадовало, хотя Фейт была очень бледной. Всего несколько дней назад миссис Партридж обратила внимание на ее бледность, спросив, не ест ли она глину, чтобы отбелить цвет лица.

У ног Фейт, возле стопки книг, лежал Нил. Увидев книги, я еще больше обрадовалась.

— Фейт, ты стала лучше выглядеть, — искренне сказала я. — Не нужно переживать из-за ребенка. Что бы ни случилось, не забывай, что у тебя есть Чарлз и его любовь.

— Да, — согласилась она, разглядывая Нила. — Теперь я и правда знаю, что все к лучшему.

Я улыбнулась ей.

— Ой, Фейт, как я рада слышать это от тебя! Я так за тебя волновалась.

Она взглянула мне в лицо.

— Я хочу, чтобы ты взяла эти книги, Линни, — произнесла она, касаясь их носком домашней туфли.

— Что ты хочешь сказать?

— Я больше не буду их читать. Ты же любишь книги. Возьми их.

— Фейт, я не могу. Наверняка у тебя еще появится желание их почитать. Хочешь отправиться со мной на прогулку верхом? — Я встала и подала ей руку.

— Я не очень хочу кататься верхом, Линни. Мне еще многое нужно сделать.

— Да что здесь делать? Фейт, пожалуйста. Мы возьмем с собой ленч, и я знаю, куда мы можем поехать. У меня есть карта.

— Не сегодня.

— Тогда, может, завтра?

Она промолчала, но затем вдруг улыбнулась. Я не видела, чтобы она улыбалась, уже Бог знает сколько времени, и, наверное, поэтому улыбка получилась неестественной, больше похожей на оскал.

— Мы далеко поедем, Линни? В горы?

— Возможно.

— Хорошо. Тогда завтра.

— Фейт, обещаю, что мы прекрасно проведем время.

Той ночью я решила, что снова пойду к тюрьме, когда мы с Фейт возвратимся с прогулки. Может быть, там будет дежурить другой солдат и я смогу его убедить. Ко мне возвращалась надежда на то, что Фейт воспрянет духом: мне понравился энтузиазм, проявленный ею во время разговора о поездке в горы. Возможно, она все-таки найдет в себе силы снова стать счастливой.

Мы проснулись на рассвете. Я оставила Нила с Малти и пошла в кухню. Там меня уже ждал Дилип с плетеной корзиной с кожаными ручками. Хижину наполнял аромат поджаренного зерна. Видимо, повар встал посреди ночи, чтобы приготовить свежие чаппати.

— Я же говорила тебе, Дилип, не нужно ничего особенного. Немного сыра и фруктов было бы достаточно.

Он поджал губы, словно смертельно обиделся, и протянул мне корзину. Заглянув внутрь, я увидела чаппати, ярко-желтый от шафрана рис, баночку джема из дыни с имбирем и козий сыр с грибами.

Я поблагодарила повара сдержанным «спасибо», так как многословные благодарности его обычно раздражали. Затем я зашла за Фейт, и мы направились в сторону Мэлл по утоптанной грунтовой дороге. Утро выдалось прекрасное, тишину изредка нарушали лишь пронзительные крики черно-белого удода.

Поскольку было очень рано, единственным человеком в конюшне оказался конюх в потертом твидовом жилете и длинной белой набедренной повязке. Он сидел на корточках в тени раскидистого индийского финика, однако, завидев нас, сразу же вскочил и вывел нам двух пони с вплетенными в гривы цветами. Он затянул подпруги, и я привязала нашу корзину сбоку седла Уты — молодой пегой кобылки, коричневой с белыми пятнами. Фейт достался серый жеребчик Рами.

Мы вывели наших мохнатых пони на окраину города, и я достала из рукава помятый кусок бумаги.

— Что это? — спросила Фейт. Она казалась сосредоточенной и спокойной. Напряжение, не сходившее последнее время с ее лица, исчезло. Перемена, происшедшая с ней, удивляла.

— Это карта. Один мой знакомый мальчик — Меркеет, который торгует на базаре специями, — нарисовал ее для меня. Покупая еду, я часто с ним разговариваю. Однажды, когда я вслух восхитилась буркхой[33]] на одной женщине из горного селения, Меркеет рассказал мне, что чудесные, расшитые бисером буркхи делают в Лудхияне и там их можно купить. Он клянется, что это совсем недалеко. Я подумала, что мы могли бы съездить туда, затем позавтракать и отправиться обратно.

Я изучала карту.

— Если мы поедем вдоль этого гребня, то окажемся у реки.

Фейт аккуратно расправила свою желтую юбку на коленях, сидя в дамском седле.

— Ты уверена?

— Да. Взгляни сюда — вот это Гималаи, а здесь — дорога, ведущая к реке. Тут невозможно заблудиться.

Я чувствовала себя так же, как в тот день, когда мы с Фейт ускользнули с майдана от миссис Уотертоун и отправились на базар. На этот раз мы хотели уехать как можно дальше от сурового лица миссис Партридж и беспрепятственно исследовать местность. Скакать галопом, не заботясь о развевающихся рукавах и о спутанных прическах. Громко смеяться и петь вместе с ветром.

Но спустя пару часов я начала сомневаться в способностях Меркеета к картографии. Мы проследовали вдоль гребня к мелкой реке, затем пустили пони прямо по воде, сквозь которую виднелось покрытое галькой дно, когда подлесок на обоих берегах подступил к самой реке. Солнце припекало все сильнее. С тех пор как мы выехали из Симлы, Фейт не произнесла ни слова.

— Думаю, мы увидим Лудхияну за следующим поворотом, — сказала я ей, все еще не желая признавать, что допустила ошибку, уехав так далеко от Симлы.

Но за следующим поворотом река превратилась в глинистое болото, по ней стало невозможно ехать. Я направила Уту вверх, в узкую просеку, надеясь, что там есть тропинка. Пока лошади пробирались среди деревьев, нам приходилось раздвигать руками толстые колючие ветки, чтобы не оцарапать лицо. А затем мы неожиданно оказались на усеянной ромашками поляне.

— Как здесь прекрасно! — закричала я, глядя на широкую поляну. Со всех сторон ее окружали деревья, но с одного края прогалина резко уходила вниз, так что невозможно было рассмотреть, куда она ведет. Другой край закачивался беспорядочной грудой огромных валунов.

— Давай остановимся здесь и поедим, — предложила я Фейт, которая скакала рядом со мной на Рами, идущем рысью, — а затем, полагаю, мы отправимся обратно по устью реки. Не думаю, что сегодня нам удастся отыскать Лудхияну.

— Хорошо, — сказала Фейт, глядя на камни. — Разложи еду. Я хочу посмотреть, что там дальше.