— Кто-то плохо с тобой обошелся? — спросила миссис Пол, снова посмотрев на Рэма.
«Да, да! — чуть не плакала я. — Взгляните на меня, миссис Пол! Взгляните на меня и догадайтесь, чем Рэм заставляет меня заниматься каждую ночь!»
— Она просто получает то, что заслуживает, если плохо выполняет мои поручения. Насколько я знаю, это обязанность отца — следить за воспитанием своей дочери, — произнес Рэм, повысив голос.
Миссис Пол кивнула. Несмотря на то что на ее щеках выступил румянец, голос оставался твердым и приятным.
— Да. Отец обязан воспитывать своих детей, кормить их и одевать. И обеспечивать им защиту. Полагаю, вы выполняете свои обязанности?
— Да, можете не сомневаться, — ответил Рэм. — Выполняю. И не вам меня проверять. Нет такого закона, в котором указано, как родители должны воспитывать своего ребенка. А церковь пусть не вмешивается не в свое дело.
Пока Рэм негодовал, я склонилась над буклетом. На нем был написан стих из Библии и объявление о воскресных дневных занятиях для детей прихожан. «Все посетившие занятия получат ломоть хлеба с джемом после окончания урока», — прочитала я.
— И разве это не достойно порицания, мистер Мант? То, что люди, выступающие против жестокого обращения с детьми, сталкиваются с противостоянием.
— Вы уже закончили? Моей девочке некогда прохлаждаться тут с вами. Отдай это обратно, Линни, — приказал мне Рэм.
Отдавая буклет, я спросила:
— Там всем будут давать хлеб с джемом?
Миссис Полл сделала шаг ко мне.
— Значит, ты умеешь читать, милочка?
— Да, — ответила я. — Я уже давно читаю. — «И разве вы не слышите, как правильно я говорю? Разве не видите, миссис Пол, что мне здесь не место? Заберите меня отсюда, пожалуйста!»
Это были мысли маленького ребенка, который совсем не разбирался в жизни.
— Ну, если так… — в голосе миссис Пол послышалось удивление. — А ты хотела бы помогать нам во время занятий по Библии, которые мы проводим с младшими детьми по воскресеньям? Это совсем просто, правда. Мы читаем им отрывки из Священного Писания, поем с ними церковные гимны и разговариваем о Боге и о праведной жизни. — Она машинально протянула ко мне руку, чтобы поправить выбившийся из-за уха локон, и я почувствовала, что непроизвольно тянусь навстречу этой руке в перчатке. Рука миссис Пол на миг задержалась возле моей щеки, и я закрыла глаза, вспоминая прикосновения мамы.
«Да, я бы хотела этого, — подумала я. — Мне бы так этого хотелось!» Я открыла рот, чтобы произнести эти слова, но Рэм меня опередил.
— У нее нет на это времени, — сказал он. — Я разрешаю дочери посещать утреннюю воскресную проповедь в церкви и молиться на могиле матери, но затем она должна идти домой.
— Но все это займет не больше часа, мистер Мант, и я уверена, что Линни понра…
— Как ее отец, я считаю, что мне лучше знать, чем занять свою дочь по воскресеньям, — отрезал Рэм, вставая. — И думаю, только мне позволено решать, как Линнет распорядится своим временем. И не ждите, ноги ее не будет ни на одном из ваших занятий!
Миссис Пол направилась к двери, давая таким образом понять, что ее визит, если это можно было так назвать, окончен.
— Тогда, Линни, я желаю тебе хорошо провести выходные. Надеюсь, мы еще встретимся, хотя бы в церкви на проповеди.
Я кивнула, прикусив нижнюю губу и испытывая жгучее желание броситься к ней, схватить за руки и не отпускать. Я знала, что моя жизнь здесь, но мне так хотелось учить малышей, рассказывать им библейские истории. Мне хотелось провести воскресенье с леди, которые носят перчатки, а затем, после занятий, получить хлеб с джемом. Мне хотелось… Мне столько всего хотелось!
Но я молчала и не двинулась с места.
— Всего доброго, мистер Мант, — сказала миссис Пол, подняв голову.
Она открыла дверь и вышла. Я слышала шорох ее одежды, пока миссис Пол спускалась по лестнице, и всем сердцем желала последовать за ней. Я знала, что никогда не попаду на занятия в церкви. Я понимала, что ни Церковь, ни миссис Пол, ни остальные леди из Дамского общества благочестивого поведения не смогут мне помочь. Даже если бы мне хватило мужества рассказать им обо всем, в словах Рэма заключалась горькая истина: никто не имел права указывать родителям, как им воспитывать детей, или вмешиваться в их жизнь. Никто.
Мне исполнилось тринадцать, и я здорово подросла. Я знала, что мама осудила бы меня — не за то, что я была шлюхой, ведь в этом не было моей вины, а из-за моих дурных поступков и еще более дурных, злонамеренных мыслей.
Целыми днями, работая в мастерской, я обдумывала всевозможные способы убийства Рэма Манта. Способы были разнообразными и мучительными, и в них неизменно принимал участие мой нож с костяной ручкой. Я также представляла себе, как одного за другим убью всех мужчин, к которым меня водил Рэм, кроме сентиментального плаксивого Понедельника и добродушного дядюшки Горацио. К тому времени чистоплотный Среда перестал приезжать в Ливерпуль по делам. Мне не хватало еженедельной ванны, и снова приходилось мыться чуть теплой водой в нашем старом помятом тазу.
Но все остальные! Для меня все они были одинаковыми, не важно, к какому сословию они принадлежали. Все мои клиенты заботились только об одном — чтобы червяк у них между ног вырос до размеров змеи, а затем елозил и дергался во мне до тех пор, пока наконец, содрогаясь, не умирал. Входя в комнату, где меня ждал очередной клиент, я сразу же оценивала обстановку. Я искала глазами тяжелую вазу, которой при случае можно раскроить череп, или острый серебряный нож на обеденном подносе, способный одним ударом вспороть сонную артерию. Конечно, это были всего лишь приятные фантазии, хотя порой я на самом деле была вынуждена защищаться от клиентов.
Мне приходилось пускать в ход зубы и кулаки, чтобы защитить себя от мужчин, которые силой пытались принудить меня к тому, на что я никогда не согласилась бы. Однажды я схватила тяжелое серебряное пресс-папье и ударила им в висок одного хромого джентльмена, который хотел порезать мне ладонь, чтобы слизывать мою кровь, одновременно вкушая удовольствие от моего тела. Но страшнее всего мне было с человеком в плаще с капюшоном, от которого сильно несло конским п'отом. Увидев принесенные им инструменты и догадавшись, что именно он собирался со мной проделать, я попыталась вырвать руку из его цепких лап. Он сдавил мою кисть сильнее, но я не собиралась сдаваться. Я схватила кочергу, стоявшую возле камина, и изо всех сил ткнула его ею в живот. Мне пришлось проделать все это левой рукой, но силы удара хватило, чтобы заставить его меня выпустить. Я убежала. Побои, которыми наградил меня Рэм, когда я вернулась с пустыми руками, показались мне мелочью по сравнению с тем, чего мне удалось избежать.
Но несмотря на подобные инциденты, желания большинства мужчин не отличались особой фантазией. Они просто хотели снять особого рода напряжение, которое считали настоящей мукой, и мои действия, соответственно, были несложными и не требовали больших усилий.
Чтобы скрасить серые будни и отыграться за неприятные ощущения во время этих ночных визитов, я уносила с собой любые безделушки, которые могла найти и исчезновение которых обнаруживалось не сразу, — серебряную запонку, крошечный медный компас, чашку, маленькую вазочку или миниатюрную декоративную пепельницу, расписанную китайским орнаментом и цветами. Пока клиент одевался, мне не составляло особого труда спрятать какую-либо вещичку в складках шали, в ботинке или даже под шляпкой. На следующий день, возвращаясь с работы, я продавала украденное на рынке возле Грейт-Шарлотта-стрит. Часть монет я тратила на тянучки и пирожные, которые съедала по дороге домой, чтобы Рэм ничего не заподозрил. Я не хотела, чтобы он знал, что я ворую у клиентов, по двум причинам: во-первых, он стал бы отбирать у меня вырученные от продажи краденого деньги, а во-вторых, воруя вещи у мужчин, с которыми мне приходилось спать, я чувствовала себя более сильной и взрослой — я обманывала не только клиентов, но и Рэма Манта. Сами безделушки были мне глубоко безразличны, значение имело только это ощущение силы.
