— И аэролиты не все падают на Землю, — возразил Барбикен.
— Но все-таки интересно было бы знать, как ведет себя в пространстве наша блуждающая тюрьма. По какому направлению она летит?
— Мне кажется, здесь могут быть два ответа, — сказал Барбикен после нескольких минут размышления.
— Какие же?
— Снаряду предстоит выбор между двумя математическими кривыми, и, смотря по тому, какая у него скорость движения, он изберет ту или другую.
— Да, — сказал Николь, — он может пойти или по параболе, или по гиперболе.
— Это верно, — ответил Барбикен. — При одной скорости он пойдет по параболе, при другой, более значительной скорости пойдет по гиперболе. Но какую именно скорость имеет снаряд в настоящее время — этого решить я не в состоянии.
— Люблю громкие слова! — вскрикнул Мишель Ардан, — Как услышишь их, так словно сейчас и понял, в чем дело. А смею спросить, что же вы называете параболой?
— Парабола, друг мой, — ответил Николь, — это незамкнутая, бесконечная кривая линия. Ее можно определить, как пересечение конуса плоскостью, параллельной одной из его образующих.
— А, вот как! — произнес Мишель довольным тоном.
— Эта кривая, — добавил Николь, — похожа на ту, какую описывает своим движением бомба, пущенная из мортиры.
— Отлично. А гипербола? — спросил Мишель.
— Гипербола — это тоже незамкнутая кривая, образуемая сечением конуса плоскостью, параллельной его оси. Она состоит из двух ветвей, простирающихся до бесконечности.
— Неужели это так? — вскрикнул Ардан самым серьезным тоном, словно ему сообщили о каком-то небывалом происшествии. — Ну, теперь, капитан Николь, заметь следующее: в твоем определении гиперболы мне нравится то, что оно еще менее для меня понятно, чем слово, значение которого ты стараешься определить!
Николь и Барбикен мало обращали внимания на шутки Ардана. Их волновал вопрос, по какой кривой полетит снаряд. Один стоял за гиперболу, другой — за параболу. С той и с другой стороны доказательства излагались таким языком, что Мишель бесился и векакивал при каждом иксе. Спор действительно был жаркий, и ни один из споривших, казалось, не имел намерения уступить своему противнику ту кривую, которая пришлась ему по вкусу. Ученый спор тянулся так долго, что Мишель наконец вышел из терпения.
— Полно, господа косинусы! [37] — сказал он. — Перестанете ли вы, наконец, перебрасываться своими параболами да гиперболами? Послушайте-ка, я вам скажу, что меня интересует в этом деле. Ну, положим, снаряд непременно полетит или по параболе, или по гиперболе. Но куда же эти кривые нас приведут?
— Никуда, — ответил Николь.
— Как никуда?
— Разумеется, никуда, — сказал Барбикен. — Ведь это незамкнутые кривые: ветви их уходят в бесконечность.
— Ах, ученые! Уж не знаю, право, как вас не любить! Да что же нам до того, полетит ли снаряд по параболе, или по гиперболе, раз и парабола и гипербола одинаково увлекут нас в какое-то неизвестное бесконечное пространство?
Барбикен и Николь не могли удержаться от улыбки. Они занимались «искусством для искусства», то есть делом вполне бесполезным. Из всех ученых прений в конце концов выявлялась все та же злополучная действительность, — полетит ли снаряд по параболе или по гиперболе, в том и другом случае он никогда не встретится ни с Землей, ни с Луной.
Что могло ожидать отважных путешественников в самом недалеком будущем? Если им не придется умереть от голода, если им не придется умереть от холода, то через несколько дней они должны будут умереть от недостатка воздуха!
Как ни старались они соблюдать экономию в газе, чрезвычайное понижение окружающей температуры заставляло их тратить некоторое его количество. Они могли обходиться без света, но без тепла не могли.
Наблюдения через окна делались весьма затруднительными, потому что внутренняя влага снаряда осаждалась на оконных стеклах и быстро замерзала. Непрозрачность стекол надо было уничтожать непрестанным трением. А наблюдения как раз были очень нужны, ибо всякие явления, происходящие на невидимой стороне Луны, представляли большой научный интерес.
В самом деле, если на невидимой стороне Луны есть атмосфера, то падающие звезды должны бороздить ее своими сверкающими линиями; если снаряд летит сквозь воздушные слои, то, значит, можно уловить какой-нибудь шум, распространяемый лунным эхом, например шум раскатов грома, треск лавины или грохот действующего вулкана. Если из какой-нибудь огнедышащей горы вырывается пламя, можно заметить сверканье и блеск.
Подобные факты, проверенные тщательными наблюдениями, значительно уяснили бы темный вопрос об устройстве Луны.
Барбикен и Николь, поместившись у окна, наблюдали пространство с непоколебимым терпением. Но диск Луны оставался по-прежнему нем и мрачен.
Это вызвало следующее замечание Мишеля:
— Если мы опять когда-нибудь пустимся в такое же путешествие, так надо поехать под новолуние.
— Да, — ответил Николь, — будь теперь новолуние, мы видели бы эту, никому не известную сторону Луны. в великолепном солнечном освещении…
— Стало быть, мы не сообразили? Что значит неопытность! — добавил Мишель Ардан. — А ты что об этом думаешь, Барбикен?
— Вот что я думаю, — ответил серьезный председатель Пушечного клуба. — Если когда-нибудь мы отправимся в подобное путешествие, то отправимся именно в это же самое время и при тех же самых условиях. Предположим, что удалось бы достигнуть цели, — тогда было бы гораздо лучше спуститься на материк, освещенный ярким светом, чем очутиться в стороне, погруженной в непроницаемую темноту. Невидимую же сторону! Луны мы посетили бы во время наших путешествий по лунному шару. Но, разумеется, надо прежде всего достигнуть цели.
— На это нечего возразить, — сказал Мишель Ардан. — Как бы там ни было, а прекраснейший случай осмотреть другую сторону Луны потерян! Очень может статься, что обитатели других планет знают гораздо больше о своих спутниках, чем наши почтеннейшие ученые о спутнике Земли…
Снаряд между тем описывал во мраке траекторию, для определения которой не имелось никаких данных. Барбикен никак не мог решить, изменилось ли направление под влиянием лунного притяжения, или под влиянием другого какого-нибудь небесного тела. Однако в относительном положении снаряда совершилась перемена, в чем Барбикен убедился около четырех часов утра.
Перемена состояла в том, что дно снаряда повернулось к поверхности Луны, и, вместо того чтобы двигаться конической частью вперед, снаряд летел уже боком. Самая тяжелая часть снаряда, его дно, стала склоняться к невидимому диску, как бы падая на него. Значит, снаряд в самом деле падал? Тогда путешественники могут достигнуть желанной цели.
Но нет. Наблюдения, хотя весьма неточные и сомнительные, показали Барбикену, что снаряд не приближается к Луне, а все время движется около нее на одинаковом, по-видимому, расстоянии.
Эти наблюдения были основаны на том, что Николь вдруг заметил на краю горизонта, образуемого темным диском, светящееся местечко, которое никак нельзя было принять за звезду, потому что оно постепенно увеличивалось. Это, несомненно, доказывало, что снаряд не падает на Луну, а приближается к светлому пятну.
— Вулкан! — крикнул Николь. — Действующий вулкан! Извержение внутренней лавы Луны! Значит, Луна еще не совсем застыла!
— Да, это извержение, — ответил Барбикен, тщательно наблюдавший с телескопом в руках. — Это вулкан!
— Но ведь для поддержания этого горения необходим воздух! — заметил Ардан. — А из этого следует, что эта часть Луны окружена атмосферой.
— Очень может быть, — ответил Барбикен, — хотя это и не составляет положительной необходимости. В вулкане разлагаются некоторые вещества, и потому он сам себя может снабжать кислородом, извергая пламя в безвоздушное пространство. Мне даже кажется, что видимое нами пламя имеет именно ту силу света — яркость и блеск, какие замечаются только при горении в чистом кислороде. Подождем пока утвердительно говорить о существовании лунной атмосферы.
