«В этом селении была корчма. Мой отец Урыс однажды остановился здесь, и у него ночью украли коня. Утром он созывает хозяев корчмы и заявляет им: «Или верните мне коня, или я сделаю то, что сделал мой отец Тыкуа, когда тридцать лет назад, в этой же корчме у него тоже украли коня!» Что такого ужасного сделал Тыкуа, он не говорит, но клянется-божится, что непременно сделает это. И как на грех, никто из стариков не помнит, чтобы тридцать лет назад на корчму обрушились какие-нибудь страшные несчастья. Но любопытство взяло верх над природной кавказской клейптофилией (не ищите в словарях, это слово я только что придумал — «любовь к воровству» по-гречески!) и ему вернули коня. Но вежливо попросили рассказать-таки, что же сделал его отец, дед Дмитрия — Тыкуа, когда у него тридцать лет назад в этой корчме украли коня.

— А ничего особенного, — ответил Урыс, вскакивая на своего коня, — просто взвалил седло себе на шею и ушел пешком!

Ну все, заканчиваю повествование, вспоминая слова дедушки, обращенные к молодым писателям Абхазии:

Пишите, пожалуйста, чуть короче. И чуть веселее …

Май и июнь прошли в хлопотах — теперь мне нужно было сдавать «за двоих»

— задания, курсовые работы и проекты, лабораторки — жена сидела с ребенком. И надо было обеспечивать отличные оценки для нас двоих, иначе — прощай повышенная, да и вообще — стипендия! Постепенно у меня с женой появлялись разногласия по разным вопросам, и ее любимым ответом на мои доводы были слова: «Хорошо, тогда я брошу учебу!». Или поступком — например, разорванным курсовым проектом. Проект-то был ее, но делал-то его — я! Почему-то я считал, что брак — это на всю жизнь, и жена обязательно должна соответствовать мужу по образованию, эрудиции, спортивным и ученым званиям и т. д. Поэтому я и поднимал «уровень» жены во всех отношениях, преимущественно насильно. Насильно заставлял учить предметы, насильно выводил на пробежки, насильно учил английскому языку (немецкий, который она учила в группе, я считал неперспективным).

Бабушка рассказывала, что это обучение моей жены английскому языку напоминало ей то, как ее брат — «дядя Саша», ставший в нашей семье «притчей во языцех», обучал свою мегрелку-жену — Надежду Гвитиевну Топурия, русскому языку.

Легендарный дядя Саша, служивший при царе в полицейском управлении детективом, прославился тем, что упустил уже пойманного им большевика-террориста Камо. Дядя Саша выследил Камо и преследовал его по бывшей Кирочной улице (там раньше была немецкая кирха) в Тбилиси. Камо, почувствовав «хвост», зашел в часовню, где были выставлены гробы с покойниками для последующего отпевания. Дядя Саша панически боялся мертвецов, но по долгу службы зашел туда за Камо. Тот стал истово молиться, дядя Саша, стоя в полутемной часовне рядом с Камо, последовал его примеру. И вдруг, Камо медленно поворачивает к дяде Саше свое лицо, на котором изобразил страшнейшую гримасу. Камо был мастер по таким «прикидам», он несколько лет успешно изображал из себя сумасшедшего. Дядя Саша был очень нервным и возбудимым человеком; увидев страшную «рожу» Камо, да еще в часовне с гробами, он истошно закричал и выбежал вон. Когда же детектив опомнился от ужаса и бросился обратно, Камо и след простыл. Все сыскное отделение полиции смеялось над этим происшествием.

Дядя Саша женился несколько раз и все как-то случайно. Когда бабушка спросила брата, почему он женился на мегрелке из деревни, которая не то, что русского, грузинского языка не знала, да к тому же была старше него на 5 лет, тот отвечал:

— А кто же еще жениться на такой?

«Тетя Надя» пережила своего молодого мужа лет на 60 и умерла 105 лет от роду, воспитав четверых детей от дяди Саши, дала им всем высшее образование.

Но возвратимся к тому, как дядя Саша все-таки учил свою мегрелку-жену русскому языку. Будучи полицейским, он привязывал жену к дереву, и начинал обучение русскому языку почему-то со слова «врач». Ну, какой мегрел сможет произнести слово «врач»? Да он язык сломает при этом! Поэтому тетя Надя произносила это слово как «рача».

— Ах, «рача», мегрельская рожа, я покажу тебе «рачу»! — орал дядя Саша и кидал в жену всеми попавшимися под руку предметами: яблоками, бутылками, тарелками, табуретом …

— А ну, скажи, как положено — «врач»!

— «Рача!» — упрямо повторяла тетя Надя.

Не выдержав преподавательского труда, дядя Саша сбежал от тети Нади к некоей Нюрке, с которой уехал куда-то в глубинку России, где и сгинул …

Но я был прирожденным преподавателем — я выучил жену английскому лучше, чем она знала немецкий, который изучала и в школе, и в ВУЗе. Я просто прекратил говорить с ней по-русски… Но нервы-то тратились, и я все чаще стремился уйти из дома куда-нибудь подальше. Мечтал, конечно, о Москве, о Насте — днем, и ночью — во снах. Иногда называл жену Настей, ну и получал за это. Никому не советую жениться на силовых спортсменках — штангистках, боксерках и тому подобных. Напомню, что Лиля была спортивной гимнасткой, а это тоже очень даже силовой вид спорта!

Но один важный вывод я при этом сделал — если одновременно «встречаешься» с несколькими дамами, то позаботься, чтобы их звали одинаково. Это же так легко сделать! Ну, не выбирай себе в подруги Гертруду, Степаниду или Домну, а — Машу, Настю, Олю или Тамару. Кстати, забегая вперед, доложу, что в годы моего сексуального расцвета имя «Тамара» было очень популярно. И я избрал его в качестве эталонного. Многие годы подряд у меня были одни только Тамары, и параллельно и последовательно. Друзья даже прозвали меня «Тамароведом». Я даже и сейчас обвенчан с Тамарой.

Но это все пришло гораздо позже, а пока наступила летняя сессия, после которой — летняя производственная практика в ЦНИИСе. И хотя ребят нашей специальности и так на практику направляли в ЦНИИС, я, не рассчитывая на случай, запасся соответствующим письмом оттуда. Жена же осталась на практике в Тбилиси, поближе к дому.

Но, наконец, прошла сессия, все сдано на «отлично», и я еду в Москву! Со мной вместе едут студенты — мои целинные приятели — «старик» Серож Калашян, комсорг Левон Абрамян, веселый парень-музыкант Толик Лукьянов, «Крисли» Сехниашвили — сын проректора, проводившего со мной собеседование. Все мы направлены на летнюю практику в ЦНИИС, и нас впятером поселяют в знакомое общежитие МИИТа в большую комнату на 2-м этаже.

Я в Тбилиси тайком откладывал деньги в «заначку», и по дороге в общежитие зашел в ювелирный отдел Марьинского Мосторга и купил для Насти обручальное кольцо.

Я едва дождался вечера и, увидев с улицы, что в заветной комнате зажегся свет, бегом взлетел на четвертый этаж и, еле сдерживая удары сердца, постучал в эту заветную комнату. Крик: «Да!». Открываю дверь — Настя с Зиной сидят вдвоем и пьют чай с баранками.

Увидев меня, девушки и не приподнялись со своих мест, только как-то странно переглянулись. Зина со словами «третий лишний» выпорхнула в коридор, а я, поцеловав Настю, сел на ее место. Меня удивило, насколько холодной была наша встреча. «Стыдится Зины, наверное», — подумал я и протянул Насте коробку с кольцом.

Что это? — недоверчиво спросила она, — но раскрыв коробку даже ахнула. Она быстро примерила кольцо, потом сняла его, посмотрела на внутреннюю сторону, убедилась, что оно золотое, и снова надела его, любуясь обновкой.

Оно мое? — как-то загадочно спросила Настя, и, получив утвердительный ответ, сказала, — мне оно так нравится, я не верну его тебе! — и продолжила,

— ты знаешь, я тебе изменила! Густо покраснев и потупив, как обычно, глаза, она продолжила: — я познакомилась с парнем, который неженат, который никуда не уезжает и который меня любит! Конечно, кольца золотые он мне не дарит, — и Настя снова залюбовалась колечком на руке, — парень он простой, не спортсмен, не изобретатель, но мне он нравится. Настя в упор посмотрела мне в глаза, — и я хочу остаться с ним! Ты меня понял? — спросила Настя, видя, что я продолжаю улыбаться, — ты ведь не бросишь из-за меня жену, а я не хочу жить одна. С Сашей я все-таки разведусь, вот и выйду замуж за Шурика! А ты езжай к своей жене, — вдруг распаляясь, стала повышать голос Настя.