Но при подлете к Львову с ним стало твориться нечто невообразимое. Он чуть не залез под кресло, если это можно было только себе представить. Его трясло, он, не стесняясь, стонал, как беременная женщина, закатывал глаза. Мы со стюардессой чуть ли ни силой его пристегнули, и он, повиснув на ремне, перегнулся вперед, снова прикрыв себе глаза. С виду это был мужчина лет пятидесяти, еврейской внешности.

Когда самолет приземлился, но еще не остановился, сосед, потеснив меня, прильнул к иллюминатору, и с паническим выражением лица смотрел куда-то вниз. И только тогда, когда самолет остановился, он откинулся на спинку кресла и выдохнул, казалось бы, кубометр воздуха.

— Молодой человек, вы не думайте, что я сумасшедший! Мы, то есть наш завод, эти «АНы» и выпускает. На них летать нельзя — это гробы с крыльями! Вы увидите, скоро они начнут падать массами. Это я вам говорю — не последний специалист на заводе! — прошептал сосед мне на ухо.

Фамилии своей и должности он не назвал, но костюм на нем был красивый, дорогой, а на лацкане пиджака какой-то значок с изображением «пузатого» самолета. Действительно, вскоре после нашего разговора, через полгода, что ли, эти «АНы» стали падать, после чего их сняли с полетов.

Во Львове я двумя автобусами добрался до Львовского автобусного завода

— ЛАЗа, на территории которого и находилось Головное КБ по автобусам. Улица Стрыйская, где размещался завод, была почти на краю города.

Меня принял начальник КБ — Карп Миронович Атоян, высокий красивый армянин. На беседу он позвал своего заместителя Рябова и опытного специалиста Нагорняка. Я рассказал об опытах по «гибриду» на УАЗике, показал фотографии. Будучи специалистами, собеседники тут же поняли меня, мы прошли в цех и осмотрели моторный отсек автобуса ЛАЗ-695. Справа от двигателя было предостаточно места для размещения «гибрида».

— Сдается мне, что мы залезаем в будущее лет на пятьдесят вперед, — с улыбкой произнес Атоян, — но больно уж интересно посмотреть на «гибрид» в работе! Что ж, старенький 695-ый у нас есть, берите чертежи автобуса, его данные. Нам нужно изделие в металле, установленное на автобусе. Сколько вам нужно времени и денег?

— Проектирование и рабочие чертежи — год; изготовление и стендовые испытания — тоже год; установка на автобус и испытания всей машины — еще год. Оплата по процентовкам — по тридцати тысяч рублей в год; аванс — 25 процентов от годовой оплаты; в конце каждого года отчет — бойко распланировал я.

Вообще, это была чистой воды авантюра. У меня не было никакого КБ в Тольятти. За год даже в профессиональном КБ не изготовить технического проекта и рабочей документации на сложное изделие, включающее совершенно новые элементы — скоростной маховик, дискретный вариатор, редуктор с карданом к заднему мосту. Я понятия не имел, кто сможет в Тольятти изготовить такое чудо! А где стенд для его испытаний и помещение для этого? Я уже не говорю об испытаниях всего автобуса. Сейчас меня охватывает ужас от этого объема работ, который я тогда и не представлял себе! И за такие ничтожные деньги — ведь на подобные работы в США будут тратить десятки миллионов долларов в год!

Ну, а какова альтернатива? Вообще не начинать такой работы? Ведь ясно, что никакой головной институт, тот же НАМИ, никогда не включил бы себе в план подобной фантастики! Но говорят, что «смелость города берет». Договор был подписан, и я «королем» возвращался в Тольятти.

Наступило лето — период сессии в институте, а затем и отпусков. Работу с ГСКБ — а именно так называлось Львовское КБ, я решил начать с сентября. А тут прямо с начала июня мне стали поступать тревожные сигналы от моих родных и друзей.

Первое письмо пришло из Тбилиси от Лили. Оказывается, к нашему домуправу Тамаре Ивановне приходил человек из КГБ и расспрашивал обо мне странные, с точки зрения домуправа, вещи. Люблю ли я деньги, женщин, выпивку, правильно ли сексуально ориентирован?

Тамара Ивановна отвечала, что деньги я не люблю, иначе бы занялся спекуляцией в Тбилиси, а не уехал строить коммунизм в Тольятти; из женщин люблю только свою жену, а выпиваю ровно столько, сколько и должен выпивать грузин. А то, что я не педераст, она, Тамара Ивановна, ручается головой. А еще Тамара Ивановна добавила, что если нужно, то она может указать, кто у нас во дворе педерасты. Но другие педерасты почему то агента КГБ не заинтересовали.

Он взял слово с домуправа, что она оставит их разговор в тайне, но только он вышел за ворота, Тамара Ивановна прокричала через весь двор:

— Марго, Марго! — и когда мама выглянула в окно, так же громко сообщила ей, — сейчас приходил агент НКВД (она еще не привыкла к так знакомой и любимой нами аббревиатуре — КГБ) и интересовался Нуриком. Спускайся ко мне, все расскажу!

Второе письмо пришло от Тани. Оказывается и в общежитие, где я жил, тоже приходил агент КГБ и задавал те же вопросы Лукьянычу, и уже выпившим, Саиду и Моте (Жижкин притворился спящим и от ответов самоустранился). Соседи сказали, что деньги я люблю — а кто же их не любит? Баб тоже — а кто же их не любит? Водку тоже — а кто же ее не любит? Насчет сексуальной ориентации они ничего не поняли, но когда прозвучало слово «пидорась» (так они его услышали), то соседи это слово восприняли как мат, и со словами «сам ты пидорась» избили агента и вышвырнули его вон. А потом ребята позвонили Тане и все ей рассказали.

— Берегись КГБ, — писала мне Таня, — эти черти кого хочут засадят, держись от них за километр! — переживала она.

Посоветовавшись с Тамарой, я зашел в институтский отдел кадров, где было еще две комнаты с надписями «Первый отдел» и «Второй отдел». Первый отдел мне показался надежнее, и я заглянул туда. За столом у окна лицом ко мне сидел мужчина в штатском с военной выправкой, а по бокам комнаты лицами к стенам сидели за своими столами две дамы. Я подошел к мужчине и представился. Он встал и, протянув мне руку, сказал: «Капитан Кузнецов!». Только я начал говорить с ним по существу, как капитан хорошо поставленным голосом приказал своим дамам: «Всем прошу покинуть помещение!», и дамы четко, по-военному, чуть ли ни строем вышли из комнаты.

На мой рассказ капитан отреагировал спокойно и попросил пару дней на консультации. Я вышел от него с сознанием выполненного долга. Через два дня я нашел на своем столе на кафедре записку, что меня ждут в Первом отделе.

После обычного приказа своим дамам, капитан Кузнецов посоветовал мне зайти в городской отдел КГБ к капитану Неронову, который в курсе дела и ждет меня. Листок с адресом, номером комнаты и телефоном Неронова был вручен мне.

— Неронов, Неронов, — фамилия интересная, — подумал я, — не соответствовала бы она и привычкам капитана! «Знаковая» фамилия, как сказали бы сейчас. Неронов оказался мужчиной совершенно ординарной внешности, встретив которого на улице, никогда не узнаешь — таких тысячи. Но военная выправка при штатском костюме была. После рукопожатия, Неронов закурил сигарету и предложил мне: «Садитесь, курите!»

— Все, сейчас вербовать будут, — подумал я и не ошибся.

— Биография у вас чистая, — медленно начал Неронов, — извините, но пришлось вас проверить по прежним адресам местожительства. Город у нас такой

— много иностранцев! А среди них… — Неронов выразительно помолчал, — сами понимаете, вы человек ученый! Они охотно общаются с нашими молодыми учеными, и что скрывать, пытаются их вербовать…

Я внимательно слушал, не отводя глаз от капитана Неронова. «Вот он — агент КГБ, такой, как в детективах описан, и в фильмах показан! Сейчас предложит сотрудничать — дешево не сдамся!» — решил я. И действительно, предложение о сотрудничестве поступило. Входить в контакт с иностранцами и доносить, если что…

Надо сказать, меня и самого интересовали иностранцы. Они жили в новой гостинице «Волга», (или «Волна», я уже позабыл!), мимо которой я, идя в общежитие к Тамаре, проходил, и видел их живые, выразительные лица за стеклами ресторана на первом этаже. На столах — Мартини, Чинзано, и все такое импортное. «Простых» наших, туда не пускали, а ведь так хотелось!