Все закончилось «путем», но я попросил Иру впредь, если ей дороги ее жемчужные зубки, шелковая кожа и сиреневые глазки, не делать больше замечаний аборигенам. Если, конечно, дело происходит не на улице Гулиа, а сама Ира не находится рядом с «братом» милиционера Ивана и абрека Ленчика!
Все было хорошо и безоблачно. Но я не зря сказал, что Ира была очень начитана и помнила про Манон Леско. Она и сама была натуральной Манон Леско. Двадцати четырех дней, видите ли, ей не хватило сохранять мне верность!
Я знал, что ей не терпится на танцплощадку и отпускал ее, а сам, бесясь от ревности, напивался в своей комнате до чертиков. Однажды даже, схватив дубину, раздетый по пояс (для устрашения танцоров мышцами и волосатой грудью), я ворвался на танцплощадку. Там я с трудом нашел Иру, танцующую с каким-то хлюпиком, отнял ее и уволок, погрозив дубиной потенциальным соперникам. Но Ира, используя женскую власть, испросила-таки у меня право ходить на танцплощадку. А я-то следил за ней, и обнаружил, что хоть она и уходила, якобы, на танцплощадку, там ее не было. Это уже было изменой!
Рядом с мой комнатой, с другой от Иры стороны, жила одна в своем «угловом» номере толстая проститутка. Посетители лезли к ней почему-то по пожарной лестнице, проходившей рядом с ее окном, по два-три за ночь — последовательно, конечно. По вечерам у нее был тайм-аут, и я, отпустив «мою Манон» на танцы, зашел к толстушке поболтать. Она тут же охаяла мою пассию, обозвав ее тощей селедкой и сукой. Оказывается, все, кроме меня, знали, с кем еще встречается Ира, и живо обсуждали наши с ней отношения. Они ждали, чем все кончится, и жаждали крови. Так, по крайней мере, поведала мне толстушка легкого поведения.
— Солидный ты мужик, нет бы тебе с солидной бабой связаться, а ты сыкуху какую-то выбрал! — в сердцах высказала мне толстуха-легковуха.
Тут дверь ее комнаты отворяется и в ней появляется разъяренная Манон.
— Тебе мало по десять кобелей за ночь, еще и моего мужа захотела оприходовать! — заорала на толстуху Манон, и, схватив меня за руку, выволокла из комнаты.
— Ты успел ее трахнуть или нет? — прижав меня к стенке, строго спросила Манон. Я испуганно замотал головой. — У нее же весь венерический букет, нам в поликлинике сказали! — шипела на меня Манон.
Она затащила меня в мою комнату, Мишка пулей вылетел в коридор. Это очень интересно и ново — акт с разъяренной от ревности женщиной. Я, правда, забыл спросить Манон о «венерическом букете» ее другого любовника. Мы договорились, что Ира больше не будет ходить на танцплощадку, благо до конца отдыха осталось дня четыре. Но завтра же вечером она опять исчезла. Я заходил на танцплощадку, искал ее, но не нашел. В ярости зашел я к себе в комнату и нажрался водки, но не опьянел, а только задурил себе голову.
— Убью! — решил я, — по-кавказски убью за неверность! И суд меня поймет!
Я уселся на балконе и стал ждать возвращения Иры. Мне была видна дорожка ко входной двери корпуса. В полночь эта дверь закрывалась, и войти в корпус можно было только по толстухиной пожарной лестнице. Десять часов, одиннадцать, пол двенадцатого. Иры нет. Я почти протрезвел и стал уже волноваться за безопасность мой возлюбленной. Без пяти двенадцать внизу появляется бегущая фигурка девушки. Это была Ира.
Я вошел в комнату и сел за стол. Ира, запыхавшись, вбегает в комнату и
— ко мне. Я встал и отстранил ее от себя. Потом, спокойно указав на дверь, тихо и безучастно сказал: «Вон!». Мишка крепко — «без задних ног» — спал и ничего не слышал.
— Ты понимаешь, что говоришь? — вспылила Ира.
— Вон! — повторил я, вывел ее, и запер за ней дверь. Я ликовал — сумел-таки преодолеть слабость, показал свой характер. Утром я выждал, пока Ира уйдет в столовую и, собрав шмотки, сообщил дежурной, что выбываю досрочно. Потом тихо спустился и быстро пошел к выходу с территории дома отдыха. И тут у самых ворот, прямо навстречу мне — Ира.
— Нурбей! — позвала она и остановилась.
Я молча покачал головой и, обойдя ее, зашагал дальше. Думал, что не выдюжу, остановлюсь, но сдюжил. Даже оборачиваться не стал, знал, что она смотрит мне вслед. Дошел до остановки автобусов и сел на ближайший сухумский.
Несколько дней я пробыл в Сухуми без Тамары в компании мамы и старшего сына с женой. У них к тому времени уже был трехлетний сын — мой внук. Внука назвали в мою честь Нурбеем и был он мне полной тезкой — имя, отчество, и естественно, фамилия у нас были одинаковы.
В маленькой Абхазии сплетни расходятся чрезвычайно быстро, и к моему прибытию в Сухуми семья уже была наслышана о моей молодой жене. Зная, что от Тамары это не утаить, я во всем ей признался уже по дороге от поезда домой. Сказал, что черт попутал, и что все вышло по-пьянке. А как протрезвел, мол, бросил все и бежал в Сухуми.
Скажу заранее, что Ира уже в сентябре позвонила мне из Киева, покаялась, и мы помирились. А вскоре она заявилась в Москву и пришла к нам в гости. Как всегда, у нас был и Саша, почти ровесник Иры — года на три старше. Я их познакомил, они очень смотрелись вместе, и мы оставили их у нас на ночь, причем в отдельной комнате.
Но, как оказалось, зря. Он заявил потом, что она ему не понравилась, а она — что он ей. Но это было после, а весь вечер мы провели весело — выпили и вспомнили наши гудаутские подвиги. Ира в лицах рассказала про соревнования по стрельбе с милиционерами и свою решающую фразу из кухни: «А мой Нурбей не только сильнее ваших мужей, но и метче стреляет!». Рассказала и про то, как старик Ризабей передал мне мою пинетку, которую отец носил на шнурке на шее, как амулет.
Уж лучше бы он уж не снимал ее и не передавал той женщине — может, остался бы жив! Ира поинтересовалась, что это такое есть у меня в Москве, про что, все как один, гости на съезде гулиевцев говорили: «У тебя в Москве есть все!». И я указал Ире на Тамару и Сашу:
— Вот это все, что у меня есть в Москве — любимая женщина и талантливый ученик — моя надежда! Разве этого мало?
Но почему-то мой талантливый ученик не произвел впечатления на Иру. А может это она на него? Назавтра Ира уехала к себе в Киев, приглашала нас к себе в гости. Хотя и жила она в общежитии, но все-таки пригласила. Правда, на приглашения откликнулся я один, да и то останавливался не у Иры, а у моего друга Юры. Туда же переселялась на время моего приезда и Ира.
Тамара прощала мне эти маленькие шалости с Ирой — она ей понравилась своей прямотой, отсутствием комплексов, да и молодостью. Тамара тоже понравилась Ире, по-видимому, только первыми двумя качественными, потому, что была на четырнадцать лет старше Иры.
Мы с Тамарой из Сухуми съездили в Тбилиси к моим родственникам в гости. Я показал ей дом, где я жил в детстве, двор, где произошло столько далеких событий. Двор весь порос бурьяном, ужасный туалет был снесен. Меня поразило то, что все окна в доме были закрыты, и никто из соседей из них даже не выглянул. Немыслимая ранее ситуация! Более того, за полчаса, что мы гуляли по двору, и я рассказывал о прожитых здесь годах, никто не прошел в дом и во двор, а также и обратно! Как повымерли все!
Показал я Тамаре и место расстрела демонстрации, памятник Эгнатэ Ниношвили, который защитил меня от пуль своей каменной грудью. Тамара поскребла пальцем дырки на этой груди, замазанные цементом. Мы побывали везде, что представляло хоть какой-нибудь для нас интерес — на горе святого Давида, у памятника моему деду в Ортачала, в пантеонах, церквах, ботаническом саду и зоопарке. Гуляли по моей любимой улице Плеханова, переименованной теперь на какое-то грузинское название.
Но весь Тбилиси напоминал мне мой старый дом — окна закрыты, соседей нет, «все ушли на фронт». Видимо это был знак к последующему упадку Грузии, и Тбилиси в частности, наступившему после развала СССР, распрей и внутренних войн в этой стране.
Из Тбилиси мы все уже в конце августа вернулись в Москву. Купе наше было переполнено стеклянными «четвертями» с восьмидесятиградусной чачей. Мы тщательно скрывали от проводника эти бутыли, которых было не менее десяти. Ведь в них был практически чистый спирт, который горит как бензин. Коварство спирта в том, что он для своего горения требует почти втрое меньше кислорода, чем бензин и может сгорать даже в очень спертых помещениях. Известны случаи, когда «проспиртованные» люди, пытаясь закурить, сгорали изнутри. Пары спирта, смешивались даже с небольшим количеством кислорода, находившимся в легких, сгорали там, и человек «выгорал» изнутри. Не балуйтесь спиртом и сигаретами одновременно! Это я, как бывший «химик» вам говорю!
