Если же мессер Басчира окажется не в состоянии сдерживать и дальше свой наступательный порыв, то пусть по крайней мере дождется наступления ночи, а не начинает атаку в эту безумную жару.

В глубине души Басчира признавал, что все эти возражения справедливы. Но его непомерное честолюбие не желало считаться с доводами разума. Эти старые вояки, гордящиеся своим большим полководческим опытом, относились к нему снисходительно, смотрели свысока. Но он им докажет, чего он стоит! Нечего ждать, пока явятся люди из Пистойи и тогда командование возьмет на себя этот самоуверенный Уберти. Нет, он сам, молодой, но толковый командир кавалерии, один станет героем дня! Да, его выдающиеся способности принесут ему славу! Он уже разработал весьма хитроумный план, который до поры до времени предусмотрительно скрывал. Он говорил себе: если народ Флоренции увидит вторжение вражеских солдат, он испугается и в страхе откроет стрельбу по наступающему неприятелю, чтобы попытаться изгнать его из города. Если же эти войска во всеуслышание объявят населению, что прибыли с мирными намерениями и не собираются никому причинять вреда, народ проявит спокойствие и не станет обороняться от наступающих!

Никакие силы не могли удержать Басчиру от осуществления своего плана, который он считал необычайно талантливым. Он приказал своим всадникам наступать на Флоренцию.

Вначале все шло хорошо. У ворот Сан-Галло, которые в ту поры были еще воротами пригорода, стража как раз решила немного вздремнуть после обеда. Вытаращив глаза на множество всадников, они и не подумали ни о каком сопротивлении.

На площади Марка Басчира приказал остановиться и построиться. Все кавалеристы украсили свои головы оливковыми ветвями. Блеск мечей тоже доставил радость сбежавшимся горожанам, стремящимся полюбоваться на необычное зрелище.

Жара была настолько сильной, что сам воздух, казалось, плавился.

Басчира велел протрубить сигнал в знак того, что он собирается сказать речь.

— Флорентийцы, мы принесли вам не войну, а мир!

— Мир, мир! — кричали всадники.

— Мы не предпримем никакого насилия, но и от вас я жду, что вы перейдете на нашу сторону и поддержите нас. Вы к этому готовы?

Воцарилось напряженное молчание. Потом кто-то крикнул:

— Мы не хотим стать вашими сообщниками!

Молодой военачальник был возмущен:

— Так вот как вы воспринимаете наши мирные намерения?

— Убирайтесь вон, иначе мы вас вышвырнем!

И в разомлевших от жары воинов уже полетели стрелы и камни.

— Если вы не понимаете другого отношения, мы обнажим свои мечи. В подобных случаях нужно отвечать ударом на удар!

Дом поблизости от городских ворот вдруг вспыхнул словно факел. Среди солдат возникло большое беспокойство.

— Это предательство, они собираются отрезать нам путь к отступлению!

Никто больше не слушал того, что говорил военачальник Басчира. Каждый опасался был захваченным в плен и постыдно убитым. Бегство стало всеобщим, все устремились к городским воротам. Флорентийцы неожиданно почувствовали себя победителями, они подобно львам стали преследовать беглецов и на проселочной дороге, и среди виноградников, и даже в домах. Измученные невыносимой жарой, многие солдаты просто падали замертво.

Недалеко от города беглецам повстречался свежий отряд воинов. Это были солдаты Тосолати дельи Уберти, капитана Пистойи, которые выбрали путь через горы.

— Вы с ума сошли, презренные трусы? — громовым голосом вскричал Тосолати. — Остановитесь, присоединяйтесь к нам, и вместе мы завоюем Флоренцию!

Но беглецы, похоже, вообще не способны были ничего слышать.

— Где ваш предводитель Басчира?

— Да черт бы его побрал!

Солдаты из Пистойи расхохотались:

— В таком случае он в надежных руках!

Тосолати кипел от гнева:

— Если такие недоумки руководят войсками, нет ничего удивительного, что все идет наперекосяк! Мы собирались помочь флорентийским беженцам вернуться на свою родину, а они бегут от нее, словно зайцы! Ну что же, пусть сами расхлебывают кашу, которую заварили!

И раздраженный военачальник отдал приказ возвращаться в Пистойю.

Когда обнаружился провал так удачно начатой операции, разочарованию изгнанников не было предела. Как близка была победа и возвращение на родину, а теперь все надежды лопнули, словно мыльный пузырь!

Данте Алигьери с особенным нетерпением ждал поворота в своей судьбе. Теперь обманутого в своих надеждах охватило горькое разочарование в «позорном, никчемном обществе» и будущее предстало перед ним в образе бесконечной беспросветной ночи.

Обстановка в доме Камбио да Сесто была очень нервозной. Любая мелочь способна была привести хозяина дома в ярость. Между тем он убеждал себя, что причин для раздражения у него нет, ибо Папа Бенедикт скончался, отведав, как поговаривали, отравленных фиг, которые преподнесла ему в подарок по тайному наущению его врагов некая женщина. Христианский мир скорбел по доброму, набожному Папе, который искренне стремился восстановить мир среди несчастного народа Флоренции. Но именно вследствие его стремлений к миру черные гвельфы во Флоренции плохо отзывались о святом отце Бенедикте: они опасались, что изгнанные белые могут быть призваны обратно и смерть главы Церкви пришлась им весьма кстати. Несмотря на эти политические выгоды, сер Камбио находился в каком-то подавленном состоянии. Причиной его беспокойства служили домашние обстоятельства. Супруга дулась на него, словно он был виновен в том, что состояние Лючии неуклонно ухудшалось. При этом Камбио сам чувствовал себя глубоко несчастным. Хотя он считал опасения своей жены беспочвенными, его тоже не оставлял в покое тайный страх, что их прежде столь жизнерадостная дочь заболела неизлечимой меланхолией. Что толку в богатстве, к чему все эти внешние успехи, если единственная любимая дочь находится во власти злых демонов!

Донна Джудитта не уставала упрекать своего супруга:

— Это ты виноват, ты отказал от дома молодому Альберти. Это лишило ее уверенности в себе!

— Нет, любовь моя, — защищался супруг, — во всем виновато несчастье, случившееся на Арно. А то, что молодой человек был в маске черта, безмерно напугало Лючию!

Супруга с горечью говорила мужу:

— Вот и видно, что ты не прав! У тебя не нашлось ни слова благодарности Арнольфо за то, что он спас нашу дочь! А теперь ты еще и упрекаешь его в том, что у него на лице осталась маска черта. Как будто в этом его вина! Ведь он принимал участие в комедии и, вероятно, заслуживает всяческих похвал, что, когда случилось несчастье, не подумал ни о ком, кроме нашей дочери, и ни о чем другом, как спасти ее любой ценой! Но вы, мужчины, так несправедливы, и никому из вас, особенно тебе, даже не придет в голову оценить такое благородство!

— Прекрати же, наконец, — взмолился измученный супруг, ошеломленный непривычным красноречием обычно столь немногословной супруги, — перестань, прошу тебя! Я охотно признаю, что молодой человек бросился в воду спасать Лючию, но и впрямь ума не приложу, что теперь делать!

— Я так и думала, — насмешливо ответила мадам Джудитта, — ты не знаешь, что делать, зато я знаю!

И донна Джудитта начала говорить, гордая, словно богиня, и в то же время переполненная жертвенной любовью матери. Мессер Камбио вздохнул. Как несправедливы могут быть женщины! Но он воспринимал почти как благо, что Джудитта нарушила свое обычное спокойствие, которое только наносит ущерб ее здоровью! Теперь непременно должен последовать поворот к лучшему!

Правда, мессеру Камбио и в голову не приходило, что жена отправится на поиски молодого Арнольфо Альберти; в этом случае он наверняка сделал бы такие же удивленные глаза, как и отвергнутый жених, неожиданно увидевший рядом с собой мать любимой девушки.

— Это вы, вы, донна Джудитта? — только и смог вымолвить обычно столь обходительный юноша.

— Да, дорогой Арнольфо, это я. Вы, разумеется, удивлены, я не могу вас в этом упрекать, однако я считаю необходимым поговорить с вами совершенно откровенно.