— Присядьте, пожалуйста, высокочтимая донна, — предложил Арнольфо и придвинул знатной даме обитое кожей кресло. За это время к нему вернулись привычные спокойствие и уверенность, ибо он сказал себе, что если столь гордая и знатная дама снисходит до того, чтобы отыскать его в доме родителей, то это не может означать ничего дурного.

Мать Лючии принялась обмахиваться своим изящным веером из слоновой кости и завела разговор в легком светском тоне, с помощью которого ей удавалось ловко скрывать внутреннее волнение.

— Когда у вас с моим мужем состоялся недавно несколько напряженный разговор, вы, разумеется, вернулись домой в весьма взбудораженном состоянии — нет, пожалуйста, не перебивайте меня, вам нет никакой нужды оправдываться! Я знаю, что в последнее время мой муж очень возбудим, и если вы примете на себя труд справедливо к этому относиться, вы поймете его поведение. Для отца, равно как и для матери, далеко не мелочь, когда их любимая и, может быть, несколько избалованная дочь вдруг теряет здоровый цвет лица и обычную веселость и перестает интересоваться окружающим миром, словно заправская монахиня.

— У нее так плохи дела?

— Да, так плохи! За день она вымолвит едва два-три слова, сидит неподвижно уставившись в одну точку, а ночами она нередко просыпается, поскольку ее донимают лихорадочные сны. Я не в силах больше выносить такое, и вы должны помочь мне, мой милый юный друг!

Эти доверительные слова доставили Арнольфо большую радость, хотя он не подал и виду.

— Признаюсь вам, донна Джудитта, что я уже думал и так и эдак, как можно помочь вашей дочери, чтобы избавить ее от злых духов. В конце концов во время одной деловой поездки я воспользовался случаем спросить одного мудрого человека, который является большим знатоком человеческих душ, — имя его сейчас не имеет значения. Я просил этого мудрого человека написать мне несколько строк для больной девушки, чтобы избавить ее от навязчивой идеи. Он исполнил мою просьбу, подчеркнув, что вера и любовь обладают большей силой, нежели бесстрастные буквы. Но, к сожалению, мне не удалось передать драгоценное послание милой Лючии, потому что, едва я прибыл во Флоренцию, случился большой пожар и письмо, которое находилось при мне, сгорело.

— Думаю, когда вы спасали из огня бедную женщину — мне уже рассказывали об этом.

Эта дружеская похвала заставила Арнольфо покраснеть, а донна Джудитта рассматривала лоб юноши, на котором осталась метка, напоминающая о его благородном поступке.

— Мне хотелось бы сделать вам одно предложение, Арнольфо. Вы, верно, хотите, чтобы Лючия снова была здорова и счастлива?

— Как вы можете в этом сомневаться, донна Джудитта?

— И мы, мой муж и я, хотим того же. Я думаю, вам удастся этого добиться. Приходите же завтра к нам после полудня, если у вас будет время и желание! Правда, моего мужа не будет дома, но это не важно. Мы, Лючия и я, будем вам рады!

Говоря последние слова, донна Джудитта слегка улыбнулась. Арнольфо заметил это и тоже не смог удержаться от улыбки.

— Я приду, уважаемая донна! Но, правда, — в этот момент радостное лицо молодого человека несколько омрачилось, — боюсь, если она заметит мой шрам на лбу…

— Об этом можете не беспокоиться, Арнольфо! Я подготовлю Лючию к вашему приходу, и будем надеяться, что все сложится наилучшим образом.

Лючия тихо и незаметно выполняла свою повседневную работу по дому. Когда она очутилась в комнате вдвоем с матерью, та начала рассказывать о пожаре и обмолвилась, что многие, у кого прежде все было хорошо, теперь стали бедными и несчастными.

Лючия глубоко вздохнула, но не произнесла ни слова.

— Но нашлись и такие люди, — продолжала рассказывать мать, — которые помогли другим и в результате пострадали сами.

Лючия прислушалась и спросила:

— Кого вы имеете в виду, матушка?

— К примеру, Арнольфо Альберти — он спас из огня молодую женщину с ее маленьким сыном.

— Так это сделал он? Значит, поэтому он избегает заходить к нам?

Последние слова Лючия произнесла едва слышно. Рассказ матери стал для нее настоящим откровением.

Потом она спросила, поддавшись сомнению:

— Почему же он не пришел раньше? Почему он забыл меня?

— Это нетрудно объяснить, Лючия. Спасая других, он получил шрам и боялся, что ты можешь опять… испугаться его.

— О Пресвятая Дева!

— Не нужно думать, что он забыл тебя. Еще до пожара он был в дальней поездке и посетил врача — ради тебя!

— Ради меня?

— Да, он сказал, что это был очень знаменитый и знающий врач. Он дал Арнольфо с собой рецепт, но тот, к сожалению, сгорел во время пожара.

Внезапно Лючия вскочила и, обняв свою мать, воскликнула:

— Матушка, милая матушка, если все это правда, если Арнольфо…

Поток слез разрядил невыносимое напряжение. Донна Джудитта не стала мешать своей дочери выплакаться, после чего мягко сказала:

— Не нужно волноваться, Лючия! Если ты будешь держать себя в руках, я скажу тебе кое-что приятное.

— Я совершенно успокоилась, дорогая матушка…

— Тебя собирается навестить Арнольфо. Хотя он и опасается, что ты не пожелаешь смотреть на него из-за злополучного шрама, который его отнюдь не украшает…

— Который он получил, спасая своего ближнего… бедный, милый Арнольфо!

Несмотря на признание благородства этого поступка, совершенного ее любимым, Лючия в глубине души опасалась, что его вид может испугать ее. Но дар сострадания — один из тех великолепных даров, которыми Создатель наградил женщин, — уберег девушку от страха, который ей уже довелось пережить. А когда Арнольфо зашел к ней — сильный, здоровый, беспечно веселый, — она упала в его объятия и все дурное и печальное куда-то исчезло, как исчезает весной снег под лучами солнца!

Им было о чем поговорить друг с другом!

— Что это был за знаменитый врач, которого ты навестил ради меня, Арнольфо?

— Я навестил какого-то врача? Ничего подобного! Это какое-то недоразумение!

— Но моя матушка уверяет, будто ты просил его выписать какой-то рецепт для меня!

Арнольфо, не выдержав, рассмеялся:

— Ах вот оно что! Теперь я все понял. Я не хотел называть твоей матери имя, которое не вызывает у черных гвельфов приятных ассоциаций. Я был у Данте Алигьери — знатока людей и врачевателя человеческих душ.

Молодая девушка обрадовалась:

— Ты был у Данте, этого великого поэта-изгнанника?

— Я отыскал его в Болонье. Он был очень приветлив со мной, особенно когда я рассказал ему о тебе. Знаешь, он тоже перенес немало страданий из-за любви. Он написал мне для тебя несколько слов, но прибавил, что мы оба должны любить и верить — и эти два чувства обладают несравненно большей силой, нежели бесстрастные буквы.

Лючия склонила задумчиво свою прекрасную голову, и ее губы едва слышно прошептали:

— Любить и верить!

Тут Арнольфо мягко и нежно взял ее голову в свои руки, заглянул в ее темные глаза и спросил:

— У тебя достанет веры и любви, чтобы мы были вместе?

Лючия ответила взглядом. Она, ни слова не говоря, погладила широкий темный шрам у него на лбу и запечатлела на нем нежный поцелуй.

— Другого ответа мне и не надо! — воскликнул Арнольфо, обхватил своими сильными руками вновь обретенную подругу и покрыл ее жаркими поцелуями. — Надеюсь, любимая, — спросил он затем, — теперь ты больше не видишь во мне черта?

— Нет, нет, Арнольфо, ты стал моим добрым ангелом!

— В таком случае я вскоре введу тебя в небесные чертоги!

— Не шути так, дорогой!

— Я имел в виду небесные чертоги брака!

На лице Лючии появилось выражение отчаяния.

— Из этого ничего не выйдет. Весь город находится под интердиктом, и ради нас святой отец его не отменит.

Арнольфо беззаботно рассмеялся:

— Ах вот оно что! Это не должно нас огорчать! Ведь у нас еще есть немного времени, потому что если мы будем помолвлены недостаточно долго, флорентийцы дадут волю своим злым языкам. А если этот интердикт слишком затянется, нас повенчает какой-нибудь добросердечный монах. Так что выше голову, моя дорогая, вдвоем мы никому не позволим лишить нас нашего счастья!