— Что же ты предлагаешь? Какой найти выход из этого? — почти вскрикнул обер–лейтенант Вернер. Внешне он силился казаться воинственным, хотя чувствовал, у самого поджилки трясутся.

— Когда кот попадает в мышеловку, он сам оказывается в положении мыши. Вся его важность остается за клеткой. И ему приходится мяукать о пощаде.

— Жди–ка, русские пощадят, — нервно перебил обер–лейтенант.

— Пропаганда! — зло возразил Вилли и притронулся к пистолету, чтобы успеть оказать отпор, если взбеленится обер–лейтенант. Но Вернер не вспыхнул, лишь поморщился, будто пилюлю проглотил.

— Фюрер категорически запретил сдаваться, — сказал он и добавил неожиданно–саркастическим голосом: — В жертву богу отдал нас! В рай все скоро попадем!

Тяжелая артиллерия перенесла огонь в глубину. Два крупнокалиберных снаряда прогремели над высотой и упали далеко в тылу. Обер–лейтенант Вернер съежился. Фельдфебель Вилли стоял прямо, только заметил раздраженно:

— Вот тебе и стратег! Начинается…

На высоту вскарабкался ординарец командира батальона и, не переводя дыхания, выпалил:

— Господин майор велел передать, двигаться надо, а не топтаться на месте. Расстрелом грозил!

— Давайте взвод! Фельдфебель, вытягивай на высоту! — замахал рукой обер–лейтенант.

— Куда на высоту, вы что, сдурели? — закричал властным голосом ординарец, чувствуя за еобой силу. — Немедленно всех ведите назад, к штабу!

Обер–лейтенант обрадовался неожиданному повороту дела. Угроза отторглась, есть хоть малые проблески надежды. И он скользящим шагом начал скатываться с обледенелой высоты. Следом едва поспевал фельдфебель. «Напускал на себя важность рыцаря, — насмешливо подумал он. — А как появилась возможность унести свою шкуру, бежит сломя голову».

Вилли не так часто встречался с обер–лейтенантом Вернером, хотя и служил с ним в одной роте. «Пуд соли надо с ним съесть, чтобы узнать, — подумал Вилли, — Закоренелый служака, хотя и держит нос по ветру».

Штаб, куда они пришли со взводом, свертывался. Из блиндажей и землянок вытряхивали все, что попадало под руку: кожаные чемоданы, раскладные стулья и койки, жесткие одеяла, пишущие машинки, радиостанции и телефонные аппараты в футлярах, кули с остатками провизии, папки с бумагами — и все это пихали в мешки, клали на санки.

Вышел в длиннополой шинели и сам длинный, как слега, полковник. Лицо потускнело, но еще было полно решимости. Лишь на короткое время это лицо показалось растерянным. Это было в момент, когда полковник посмотрел на всхолмленную вершину, затянутую дымными клубами разрывов, затем взмахнул рукой в перчатке, подзывая к себе штабного офицера с картой. Полковник не рассматривал карту, а лишь взглянул на ее синие стрелы и крикнул выносившим вещи:

— Что вы медлите! — и шагнул первым.

За ним потянулись солдаты, одни с автоматами на груди, охраняя полковника, другие несли имущество. Фельдфебелю Вилли как на грех попался тяжелый, будто набитый свинцом, чемодан. «Что в нем упрятано? Уж не золото ли?» — подумал Вилли и нес чемодан, пыхтя и перекладывая с руки на руку.

Шли не к передовой, откуда наплывал грохот, а вдоль балки. Но куда именно — Вилли сразу не понял. Только по восходу солнца, бьющего в глаза, догадался, что идут на восток, к Волге, в разрушенный и опаленный Сталинград, и у него дрогнуло сердце. «Неужели погонят нас на убой, чтобы столкнуть наконец русских в реку и самим захлебнуться в крови? От наших безумных фанатиков теперь всего можно ожидать!»

Угнетенное состояние, которое не покидало его, не убавилось, когда впереди показались три орудия. Их выкатывала прислуга на прямую наводку. Причем пушки были повернуты стволами прямо на лощину, будто артиллеристы норовили стрелять в полковника и плетущихся за ним штабных офицеров и солдат. «Уж не собираются ли они расквитаться со своим начальником?» — подумал фельдфебель Вилли. Но это было напрасное опасение. Полковник подошел к одному орудию, даже потрогал ствол с облезлой белой краской и обратился к командиру орудия, ставшему во фронт:

— Какими снарядами заряжена?

— Осколочными.

— Бронебойно–зажигательными замените.

— Они давно кончились, господин полковник.

— Пойдут вон оттуда, с высоты, танки. Бейте по ним в упор. Не пропускать! А вы, — обратился он к двум высунувшимся из окопа солдатам–пехотинцам, — жгите танки бутылками с бензином. Отдан приказ по армии: каждый, кто подобьет русский танк в ближнем бою, будет эвакуирован в тыл. Лично от себя обещаю: в самолет и без посадки. — И полковник зашагал дальше по лощине. Отойдя с полкилометра от орудий, он подозвал к себе связиста с радиостанцией на спине, велел соединить его с батальоном, ведшим бой. Радист вызывал, но радиостанция только трещала, будто набитая горящими головешками. Наконец он чертыхнулся, сказав, что не отвечают. Настойчиво и упорно начал домогаться связи с соседями — не отвечали и они. Неожиданно ворвался чей–то голос и — с места в карьер — перешел на ругань:

— Вы почему не отзываетесь, полковник? Где пропадаете?

— Господин генерал, нахожусь в районе балки. Перемещаюсь со штабом…

— Я вам перемещусь! Кто вам позволил? Что за самоуправство! Позиции в районе Кузьмичи прорваны, русские раскололи фронт, а вы… Полковник великой германской армии, а прячетесь в кусты. Позорно покинули поле боя и бежите! Приказываю вам именем фюрера стоять на месте!

— Так точно, стоять на месте! Хайль Гитлер! — прогорланил полковник и, задыхаясь на морозном ветру, начал отдавать распоряжения снести вещи в укрытие, а взводу обёр–лейтенанта Вернера занять боевые позиции позади орудий.

Долго, однако, продержаться не удалось. На высоте появились танки; ходко двигаясь, они поворачивали стволы то вправо, то влево, ища жертву, и наконец, видимо, заметили орудия, хлынули в лощину. Залегшие было солдаты повставали и кинулись бежать врассыпную.

— Вещи… Вещи захватите! — крикнул им полковник, но никто не послушался. Денщик успел подхватить тяжелый кожаный чемодан и, взвалив его на плечо, поволок вдоль старой траншеи, озираясь из–под чемодана потными глазами на полковника, который бежал впереди трусцой и согнувшись.

Обер–лейтенант Вернер растерял бы свой взвод, если бы солдаты знали, где укрыться и куда бежать поодиночке, но они этого не знали и поэтому, несмотря на опасность, на катящийся позади танковый гул, держались, как слепые за поводырем, вслед командиру.

— Обер… Господин обер–лейтенант! У меня живот схватило, — задыхаясь, пожаловался один.

— Какого хрена так удираем! Не угнаться. Кто желает эвакуироваться, жгите танки. Остановитесь! — кричал другой, хотя сам мчался, не давая себя обогнать.

— Сам попробуй, подомнут и… — ныл третий.

Но каждый, подгоняемый страхом, бежал. Никто не хотел отстать. А куда бежать, где это спасение и есть ли оно вообще? Сзади гремят танки, того и гляди настигнут. Со стороны передовых позиций тоже доносится шум боя. Что–то творится и на пути, километрах в семи; оттуда накатывается гул канонады. Из–за горы появились самолеты. Чьи? Конечно, русские. Немецкие уже не залетают сюда. Для них нет погоды. А вот русские летят. Летят совсем низко, прямо по изложинам балки. Говорят, эти самолеты фанерные, а не управиться с ними, и бьют так, что перепонки лопаются. И никакой от них защиты — летают и ночью, и в метель. Черная смерть!

Завидев огромную воронку, ранее вырытую тяжелой бомбой, все набиваются туда и лежат, стиснув друг друга, как сельди в бочке.

Мир стал тесен. Для них, для немцев. Думая об этом, фельдфебель Вилли злорадно усмехнулся: «А обещали пространство. Кричали, планета будет лежать у ног фюрера».

— Бомба! Капут! — вдруг закричал кто–то голосом отчаяния, и все разом посунулись головами вниз, ожидая самого худшего.

Но судьба сжалилась над ними. Бомба грохнула метрах в двадцати, качнув воздух. Прожужжали осколки. Один шлепнулся в ямину. Обер–лейтенант вздернул зад: осколок пришелся явно не к месту. И едва удалились стрекочущие, совсем как жатки, но злые самолеты, оберлейтенант встал, ощупал себя.