— Подыхают? — заинтересованно переспрашивает седельщик.

— Сами-то мы не видели, но народ говорит: подыхают. Это только через год будет видно. В прошлом году они обрабатывали поля кочевников, что живут под нами. Мы у них спрашивали: «Ну как, помогает?» А они: «Ни черта не помогает. Пустое дело, валлахи, пустое дело! Грызунов еще больше становится…»

— Понятное дело. — Седельщик поднимает голову. — Кто сотворил грызунов? Аллах. Умный человек не станет истреблять творения самого господа. Одним мановением Аллах создает тридцать, а может, и все сто миллионов грызунов. Ну а сколько может поморить этот автомобиль? От силы пятьсот-шестьсот. Грызуны — это кара господня, — напыщенно продолжает он. — Сбились мы с пути праведного. Удивляюсь, как еще дома на головы нам не рушатся. И стар и млад перестали совершать омовение и намаз, самое имя Аллахово не поминают, вот господь и лишил их своих милостей и благодеяний. А чего же еще и ждать? Приведу вам пример. Допустим, вот ты — богатый ага. У тебя два чобана: один пасет овец, другой — коров. Есть работник для вспашки полей, пахарь, есть конюх. Каждое твое слово — закон. Для всех, кроме одного. Накажешь ли ты ослушника? Конечно, накажешь. Так же и Аллах поступает. Он ведь не глупее нас с тобой. Тут на днях по радио передавали: какой-то подлец изнасильничал женщину. Оглянитесь вокруг себя: не такое увидите. То ли еще будет!

Сельчане согласно кивают. Как большие деревянные песты, покачиваются их головы на тонких шеях.

— Уж чего-чего, седельщик-баба[86], а подлости в этом мире хватает, — отзываются они. — Искать ее не приходится, сама нас отыскивает.

В деревне и впрямь делается много нехорошего. Сельчане даже ведут подсчет дурным поступкам, хотя и не всегда могут оценить, в самом ли деле они дурные. Но, так как Аллах все умножает и отягощает свои кары, они подозревают, что их подсчет неверен.

«Не будь столько подлости, Аллах не наказывал бы нас так жестоко, — частенько рассуждают они меж собой. — Прав седельщик-баба!»

То же они говорят и сейчас:

— Верно ты рассуждаешь, седельщик-баба. Все как надо понимаешь.

Седельщик доволен похвалой. Красные жилки на его веках набухли, лицо сморщилось, пожелтевшая борода так и прыгает. С большим воодушевлением рассказывает он очередную притчу:

— Однажды на сад султана Сюлеймана налетела огромная туча саранчи — миллионов, может, в шесть или около того. Все кругом облепили насекомые — ни деревьев, ни цветов не видно. И вдруг султанский садовник приметил: саранча пожирает розы. У него аж глаза на лоб полезли. «Ну и дела!» — думает. И тут же докладывает султану: «О повелитель! На твой сад напала саранча. Выйди, глянь, что творится. Не вини меня потом: мол, не уследил…» Султан вышел, поглядел. Все так.

Мимо, уже в другую сторону, проезжает фургон. Запах выхлопных газов так и бьет в ноздри.

— Султан Сюлейман знал язык всех живых существ, какие только есть на свете, — продолжает седельщик. — «Добро пожаловать в мой сад, — сказал он саранче. — Вы для меня желанные гости». Саранча приветствовала его низкими, до самой земли, поклонами. С тех самых пор и повелось кланяться. «Но прошу вас — не губите мой сад, — прибавил Сюлейман. — Я ведь люблю и вас, и цветы. Нет ли среди вас какого-нибудь начальника: ну там старосты или каймакама. Я хотел бы с ним поговорить». Тут же подлетел начальник саранчи.

«Повелевай, о великий султан». — «Откуда и куда путь держите?» — «Мы летим… — седельщик помолчал, — мы летим… ну, допустим… из Муглы в Нигде. Ночь мы хотели бы провести у тебя в саду, а на заре отправимся дальше». — «Для чего вы летите в Нигде?» — «Великий Аллах приказал, чтобы мы покарали нигдейцев: они преисполнены скверны». — «И сколько же вам понадобится времени, чтобы выполнить Аллахову волю?» — «Год — самое малое». — «Ну что ж, хорошо. Ночуйте в моем саду. Будьте как у себя дома. А завтра, с богом, улетайте».

Прошел год, другой, третий, четвертый. Никак не дождется султан саранчи. Лишь через семь лет воротилась. И, конечное дело, села в султановом саду.

«Почему так долго задержались?» — спрашивает султан у начальника. «Аллах продлил срок. Мы получили от него письменное указание оставаться там до тех пор, пока не наставим на путь истинный всех нигдейцев». — «Ну и что? Наставили вы их на путь истинный?» — «Еще бы! Они теперь не выходят из мечетей. Молятся, головы не подымая».

Это, вы сами понимаете, притча. Но не просто так рассказывается она, братья. В ней заключен урок, этот урок вы должны усвоить. И вести себя, как подобает праведным людям.

— Спасибо тебе, баба, спасибо. — Сельчане взволнованны: этой притчи им еще не приходилось слышать. — Ты просто кладезь премудрости. Спасибо.

— Боюсь, весь наш народ поразит скверна, — с тем же пылом продолжает седельщик. — Худые времена настают. И знаки недобрые.

Снова, как деревянные песты, покачиваются головы на тонких шеях.

— Недобрые знаки, — подпевают сельчане. — Ох, недобрые! Худые времена наступают. Это и наш имам говорит в своих проповедях, но тебя, седельщик-баба, слушать интереснее: уж очень ты красиво все расписываешь.

Каждый день, пока седельщик не уйдет, собираются сельчане вокруг него. Отпашут, все дела переделают — и сразу сюда. Почтительно поздороваются, сядут и слушают, стараясь не упустить ни слова.

Как ни красноречив седельщик, он все же выдыхается.

— Расскажите и вы что-нибудь, — просит он тогда сельчан. — Что у вас новенького? Достаточно ли в этом году влаги? Хорошо ли вы ходите за быками?

На свои расспросы он обычно получает невразумительные, односложные ответы:

— Да ничего… Как тебе сказать, джаным… Перебиваемся.

Сельчане вздыхают, сглатывают. Задумчиво смотрят, как работает седельщик.

— Мы пришли для того, чтобы тебя слушать, расскажи же нам что-нибудь интересное.

Седельщик заставляет себя уламывать, потом спрашивает:

— Что же вам рассказать?

— Что хочешь.

— Хорошо ли вы ходите за быками? — повторяет он свой вопрос.

— Хорошо, хорошо, — дружно кричат сельчане. — Расскажи нам про султана Сюлеймана и саранчу.

Седельщик рассказывает. Где чуточку ужмет, где растянет, выходит уже по-иному. Заканчивает он словами:

— Вот так все оно и было, точно так.

— Спасибо тебе, спасибо, — слышится наперебой со всех сторон. — Уж очень ты красиво расписываешь. Потешил нас. Расскажи еще что-нибудь.

— Что же? — уточняет польщенный седельщик.

— Ну, о богачах и бедняках. Что с ними станет.

— Все мы смертны, — начинает седельщик. — Все рано ли, поздно ляжем в эту черную землю. Рано ли, поздно поглотят нас разверстые могильные зевы. Там, в другом мире, все будет наоборот. Наберитесь же терпения, братья. Перемогайте все беды и невзгоды. И господь взыщет вас своей милостью. Бедные на том свете станут богатыми, богатые — бедными. Быть им вашими прислужниками, работать на вас. Ох и жизнь у вас будет — слаще меда! Спать будете на тюфяках из павлиньего пуха, на простынях кисейных. На душе такой покой, что вы и представить себе не можете. Женитесь все на гуриях, они, вы знаете, не стареют, щечки у них всегда алые, как розы. А уж собой хороши! Ну просто газели! Да и послушные: что ни скажете — ни слова поперек, сразу все сделают. Жить вы будете в шатрах шелковых. Кругом сплошное благоухание — дыши, не надышишься! И жены благоухают. Опрятные, чистые — рыбы и те чище не бывают. Телом — розовые. У каждого из вас будет свое радио, будут свои орошаемые поля, лучше здешних. Вишневые и апельсиновые сады. Инжирные и гранатовые деревья — все в спелых, того и гляди — лопнут, плодах. Всего вдоволь. Уж там-то вы не станете мордовать своих жен за то, что много детей рожают. Наоборот, почитать их будете. А вы, их мужья, если у вас много детей, получите богатые подарки. Ходить вы будете в штиблетах со шнурками, в хлопковых носках и рубашках с воротничками. И дети приоденутся — не то что сейчас: даже по праздникам ходят голые. Все поля будут орошаться дождями. У вас будет все, чего пожелаете: карманные часы, курительные трубки, наргиле, расчески, ремни. Станете людьми уважаемыми, не то что сейчас.