Агроном был среднего роста, угольно-смуглый, с почти такими же великолепными усищами, как у Хайри.

— Ты из Деликайа? — спросил он.

— Нет, из Кырмалы.

— Чего тебе надо?

— Оваджикцы не дают воды.

— Из своей оросительной сети?

— Сорок лир в час просят.

Агроном бегло проглядел прошение и, пряча в усах улыбку, сказал:

— Конечно, не дадут. Мы создали для них кооператив. Его члены выбрали правление. В их распоряжения мы не вмешиваемся. Закон о торговле предоставляет кооперативам различные привилегии и льготы. Понимаешь?

— Нет, не понимаю.

— В дела кооператива мы не вмешиваемся.

— Ты уж извини, но ты-то на что здесь сидишь?

— Говори повежливей. Мы следим за соблюдением закона.

— Себе они берут воду по пять лир за час. Ну ладно, пусть нам дадут по десяти. А они начали с двадцати пяти и дошли до сорока. Завтра, боюсь, пятьдесят потребуют. Несправедливо это. Плотина принадлежит государству. А мы, можно сказать, его солдаты — землепашцы. Скажи же им, чтобы дали и нам воды, хоть немножко. Я хотел было отвести воду из верхних деревень, а они: нельзя, запрещено. Я посеял больше тонны картофеля. Если он весь сгорит, как мне целый год протянуть, да еще с большой семьей?!

— Кооператив был открыт для жителей всех окрестных деревень. Где ты в то время-то был? А вот теперь, когда правление приняло несколько решений, ты вдруг объявился и давай канючить: «Дайте и мне хоть немножко воды». Поздно уже. Забирай свое прошение и уходи. Не мешай работать.

— За это прошение я уплатил двадцать пять лир. И каймакам наложил свою резолюцию.

— А знаешь, что он написал? «Прошу разобраться». Вот я и разобрался.

— Что же мне, снова к каймакаму идти?

— Зачем? Возвращайся к себе в деревню.

У Хайри голова пошла кругом, он чуть было не рухнул на бетон. Опамятовавшись, он побрел той же улицей, но в обратную сторону. У большого каменного дома задержался и нашел глазами задернутое тюлем окно кабинета, где восседал каймакам. Смачно сплюнув, он направился к рынку. В голове у него продолжало гудеть. Он не имел ни малейшего понятия, что ему делать. Подойдя к Хильми-эфенди, протянул прошение.

— Не так ты написал эту бумагу.

Поправив очки, пожилой писец внимательно перечитал прошение.

— Что тут не так?

— Значит, что-то не так, раз мне отказ. Каймакам послал меня к агроному.

— Все верно. К кому же еще?

— Надо было писать прошение не на имя каймакама, а на имя самого Аллаха.

Хильми-эфенди никогда еще не слышал ничего подобного. Он захихикал.

— Да-да, на имя самого великого Аллаха.

— Великому Аллаху не подают прошений, — опять хихикнул Хильми-эфенди.

— Еще как подают! — Хайри говорил с непререкаемой властностью генерала. — Начнешь так: «Всемилостивому господу нашему, обитающему на небесах, через канцелярию вали». — Он положил руку на плечо писцу. — Пиши скорее. А то весь картофель пропадет. Написал начало? Теперь продолжай: «Я рассказал о своей беде каймакаму, подал ему прошение — пустое дело. Сходил к агроному — тоже пустое дело. Зря время терял. У меня не осталось другого выхода, кроме как обратиться к тебе, обитающему на небесах. Обрушь, разбей на куски оваджикскую плотину. Спали весь их картофель и свеклу. Испепели их сады и огороды — пусть наконец поймут, что такое безводье. И ороси мои поля. Не то мы, все семь душ, помрем с голодухи. Спаси нас, а уж мы тебя отблагодарим. Не поскупимся на обеты и посты. А как только соберу и продам картофель, принесу тебе любую жертву, какую пожелаешь. Целую твои руки, Всевышний. С почтением…» Вот так и напиши.

Хильми-эфенди сидел, удивленно тараща глаза.

— Чего ты ждешь — пиши! А внизу не забудь подписать адрес: «Хайри Джан. От всех кырмалыйских крестьян. Через жандармерию». И на конверте надпиши адрес. Я брошу его в почтовый ящик. И еще вставь где-нибудь: «Не подобает тебе, Аллах, заботиться лишь о богатых — хозяевах доходных домов, поместий и фабрик. Надо и нам, бедноте, хоть капельку помочь. Покарай этого сморчка каймакама и агронома. Есть же у тебя еще молнии в запасе. Вот и метни несколько им на головы. Пусть и другим хороший урок будет!» Пиши! — И он легонько подтолкнул писца.

Хильми-эфенди быстро отстучал все, что ему продиктовал Хайри. Надписав конверт, вложил в него новое прошение, заклеил и протянул Хайри.

— Вот, возьми. Всего тебе хорошего. — И пробормотал себе под нос: — Уж не рехнулся ли, бедолага?!

Хайри кинулся бегом на почту. Еле-еле успел до закрытия. Почтальон Керим-эфенди, ухмыляясь, прочитал адрес на конверте. «Есть же такие несчастные рабы божьи! — мелькнуло у него в голове. — А впрочем, мне-то что? Моя обязанность — доставлять письма по назначению. Отправлю письмо в ильче. А уж вали пускай там решает, как с ним поступить…»

Солнце клонилось все ниже, прежде чем окончательно припасть к груди Матери-Земли. Хайри торопливо шагал по дороге. Вот уже и луна выплыла из-за лысых холмов. А он, весь в испарине, все шагал и шагал. Уже под самое утро, полумертвый от усталости, наконец добрался до своей деревни. И сразу же разбудил жену.

— Измучился, на ногах не стою, — сказал он ей. — Забери ребят и отправляйся на картофельное поле, чтобы я тут мог спокойно поспать. Ты у нас мастерица петь плачи. Вот и поплачь в поле. — И в чем был повалился на кровать.

— Ну что, подал прошение? — спросила его жена, прежде чем будить детей. — Добился чего-нибудь?

— Скоро увидишь, чего я добился.

— Скажи хоть два словечка. Что решил каймакам?

— Я написал прошение на имя Аллаха, — ответил Хайри с закрытыми глазами. — Должно, он его уже получил.

Хорошо зная нрав своего мужа, жена подумала, что он над ней издевается. Она растормошила детей и ушла вместе с ними.

Хайри тут же захрапел. Во сне ему привиделось, будто над ним пролетают бесчисленные стаи птиц, и все устремляются к горным вершинам. Мимо него, по всей округе, бежали бурные реки. Не переставая хлестал дождь.

Проснулся он поздно, уже к обеду. Едва вышел, поднял глаза на горы. За одну из вершин зацепилась тучка. За ней подплыло еще несколько. Это было похоже на сказку. Тучки множились и разрастались, превращаясь в большие тучи, застилая горы и небо. Загрохотал гром, заполыхали молнии. А еще через два-три мгновения с небес обрушились тяжелые дождевые струи. От сухой, перегретой земли повалил пар. Особенно свирепствовали молнии над Оваджиком.

Хайри не верил своим глазам. Он опрометью кинулся в поле. Работавшие там крестьяне уже начинали разбегаться, но Хайри радостно взметнул над собой руки и Пустился в пляс. Так он плясал в молодости на свадьбах и гулянках, так плясал в тот день, когда его провожали в солдаты, — под громкие звуки давула и зурны. А дождь — как тот недавний, во сне — лил все сильнее и сильнее. Бурный водопад скатывался по его телу. На усах висели большие сверкающие жемчужины.

Больше двух часов лил дождь. Земля жадно, с бульканьем поглощала обильную влагу.

— Пей, пей, поле, пока досыта не напьешься! — радовался, смеясь, Хайри. Он стоял недвижно, любуясь раскинувшимися вокруг него полями в потоках дождя. Затем снова принялся плясать. Лишь после того как наплясался, отправился обратно в деревню.

— Спасибо тебе, брат! — кричали ему все встречные. Фадиме уже успела растрезвонить по всей деревне о написанном им прошении на имя Аллаха. А те, что побогаче и бойчее на язык, подначивали:

— Видать, твое прошение и впрямь дошло до господа. Благодаря тебе и наши поля оросились. Напиши теперь ему прошение, чтобы открыли ворота в Германию. Ты уж поедешь первый, а за тобой и мы следом.

— В такие дела великий Аллах не впутывается, — хмурился Хайри. — Не говорите чего не надо. Пусть он только посылает дожди в засушливую пору. И на том спасибо!

Вернувшись домой, он переоделся во все сухое и сел на веранде. Тут же примостились ребятишки и жена — она вставала, заходила в кухню и вновь возвращалась. Хайри вдруг раскашлялся.

— Чайной заварки у тебя нет? — спросил он жену.