Айше проснулась уже под утро, когда звездное сияние поблекло. Она тихо поцеловала мужа, прижалась к нему носом. Он все не просыпался. «Не уезжай, отцов тезка», — сказала она и спустилась с вышки. Разожгла огонь в очаге. Вскипятила воду в старом чайнике. Настояла чай в новом, заварном, который муж привез из Германии. Вытащила из сундука клетчатую скатерку, расстелила ее, нарезала хлеб. Отварила яйца, несколько картофелин, принесла с огорода перец, вымыла и нарезала огурцы. Вытащила масло и сыр. И все это аккуратно разложила на скатерке. Тут как раз показалось солнце. Ребятишки еще спали. Но Шакир проснулся. Рубашку и трусы он ночью сбросил на землю. Айше нашла их и подала наверх. Спустившись, Шакир натянул старые льняные брюки. Сходил в кусты. Айше ждала его с полотенцем и мылом в руках. Она помогла мужу умыться. С особой тщательностью он вытер полотенцем уши, подмышки. Пиджак висел на столбе. Шакир хотел было его надеть, но потянулся и передумал. Айше вынула из-под ребятишек и принесла два миндера. Стряхнула сор и пыль с того, что побольше, и подложила его мужу.
— Садись, отцов тезка.
Поставила стаканчики с надписью: «Приятного аппетита!»
— Лучку хочется, мочи нет.
— Надергать тебе зеленого?
— Вместе с головками… Такого нарви, чтобы пробирал до слез.
— И я такого хочу… чтобы до слез, — причмокнула Айше. Она принесла с огорода четыре головки — не очень большие, но и не маленькие. Ситцевая юбка на Айше задралась, обнажились ляжки. Она оправила юбку. Закинула длинные волосы назад, за спину. Завтракали молча, с аппетитом. Солнце уже поднялось над Торосскими горами. Шакир еще раз потянулся.
Айше подлила кипятку в заварной чайничек. Тем временем проснулись и дети. Братишки умылись и сели завтракать. Сестра мыться не стала.
— Ах ты, неряха! — возмутилась Айше. — Так ты у меня совсем грязью зарастешь. И волосы нечесаные. Пристало ли девочке ходить в таком виде?!
— Ничего, пусть так и ходит, — сказал Шакир, с наслаждением дымя сигаретой. — Пусть будет неряхой. — Поймав дочку, он поцеловал ее в больные, слезящиеся глазенки. — Я всех люблю одинаково: и сыновей, и дочь. — Но это были лишь слова. На самом же деле он любил их по-разному. Просто вспомнил, что жена укоряет его за пристрастие к сыновьям. Он положил руки им на головы. — Ну, а как вы, сорванцы?
— Поди, хоть лицо вымой, Семра, — велела Айше дочери, когда дети позавтракали.
Первым поднялся Шакир.
— Метин, Мехмед, — окликнул он сыновей. — Сейчас я полью хорошенько огород и поеду компостировать билет в Адану.
Эти слова резанули Айше по самому сердцу.
С окрестных огородов слышались голоса. Соседи запрягали лошадей, взваливали корзины на плечи. Шакир пошел к запруженному арыку, рядом с которым лежала его кирка. За ним увязались Метин с Мехмедом.
Айше сложила грязную посуду на поднос. Помогла дочке умыться. Вытерла ее полотенцем. Разожгла очаг перед лачугой. Вскипятила бак с водой. Простирнула несколько платьев и рубашек и развесила их на изгороди. Солнце уже сильно припекало. Айше принялась стирать простыни и наволочки.
Шакир носился с сыновьями по всему огороду, поливая картофель, помидоры, фасоль и бамию[114]. Усердной работой он пытался заглушить тоску, угнездившуюся в его сердце.
Айше чувствовала во рту сильную горечь, горечь никак не проходила. «Этот шайтан собирается в Адану, компостировать билет, — вся кипела она. — А я-то, как последняя дура, уговаривала его остаться».
Она подошла к столбу, вытащила из внутреннего кармана пиджака незакомпостированный билет. Решение она приняла уже давно, по зрелом размышлении. И сейчас действовала не колеблясь: кинула билет в пылающий очаг. «Посмотрим, как ты теперь уедешь, отцов тезка!» Билет сразу же вспыхнул и обратился в горсточку пепла. Айше схватила кочергу и принялась шуровать в очаге.
Шакир, прижав к себе сынишек, рассказывал им о Германии.
— Во время второй мировой войны всю страну разбомбили, камня на камне не оставили. С одной стороны англичане и американцы, с другой — русские. Потому что эти проклятые фашисты стали нападать на соседей. Заграбастали Францию, Польшу, другие страны, весь мир хотели покорить. Ну им и всыпали как следует, чтобы не зарывались!.. В штутгартском муниципальном музее есть под витриной фотография города после его освобождения. Весь в развалинах, ни одного дома целого. Видели бы вы город сейчас! Повсюду клумбы с цветами, газоны, асфальт. Компании и фирмы понастроили огромные, сплошь стеклянные дома. Фабричные трубы в самое небо упираются. Их там целая тыща. И в других городах не меньше. Кладбища у них как парки. Я бы вас всех туда свозил. Да только ваша мать с ножом к горлу пристала: «Не уезжай, не уезжай». И утром и вечером одна песня…
Айше издали поглядывала на мужа. «Теперь ты никуда не уедешь. Два года промучилась, хватит!»
Шакир кончил поливать огород перед самым полуднем. Он вымыл руки, ноги. Зашел под деревянный навес, вытерся влажным полотенцем. Надел чистое белье. И ребятишки привели себя в порядок. Айше снова постелила скатерть. Подала пшеничный плов с помидорами и перцем. Ели так, что за ушами трещало. Айше раздала всем по ломтю хлеба, подбавила плова в общую миску.
— Хотите, Метин, Мехмед, я и вас возьму с собой в Адану? А если потерпите два годочка, я привезу минибус. В Адану, Мерсин скатаем. Сегодня — Ташуджу, завтра — Юмурталык. За один день туда и обратно. Поставим себе в новом доме телевизор: смотри и радуйся! Откроем широкие окна. Мать польет бетонный балкон водой — чтобы попрохладнее было. Купим стол, стулья, ножи, вилки и ложки. И посуду разную. Там, на балконе, и будем обедать. В дом проведем электричество: вечером светло будет. Я вам куплю каждому по велосипеду. Садись и кати в школу. Семра, иншаллах, в институт поступит. Не жизнь, а сплошное удовольствие. Захотите, поедем в Германию. Годика три-четыре поработаем все вместе. Голландия там совсем рядом. Побываем в Амстердаме, Роттердаме. Говорят, Гаага, Мадуродам, Шевенинген — очень красивые города. А какие, говорят, вкусные сладости у голландцев! Пальчики оближешь. В выходные дни и мы туда съездим, попробуем, что это за сладости. На границе даже в паспорта не заглядывают. Никакой визы не надо. Конечно, и там эта самая инфляция, все дорожает. Но мы все-таки съездим. Вот еще два годочка повкалываю. А вы пока подрастете, уже и в школу пора идти будет. Если мы там останемся, я вас сразу же запишу в школу… — Увлекшись, Шакир разговаривал с детьми, как со сверстниками. Потом вдруг встал, еще раз умылся, снял пиджак со столба и набросил на плечи. Так ему больше нравилось — свободно, не стесняет. Надо дойти до Кёпрюбаши, а там уже можно поймать маршрутное такси.
— До свидания, тезкина дочь! — Он помахал рукой жене и детям.
— До свидания, отцов тезка!
Выйдя из калитки, он ощупал внутренний карман. Впечатление было такое, что в нем пусто. Он сунул в карман руку. Паспорт, хвала Аллаху, на месте. Вещь эта дорогая, дороже серебра и золота. Только разинь рот, сразу же сопрут. И тот, кто спер, отправится вместо тебя в Германию. Паспорт на месте, но где же билет? Шакир лихорадочно обшарил все карманы. Видя, что билета нет, он повернулся и быстро, почти бегом направился обратно. Схватил маленькую сумку, которая висела на сучке, и принялся в ней рыться.
— Где мой билет, Айше? — закричал он. — Паспорт на месте, а билета нет. Куда он запропастился, проклятый?!
— Не видела.
— Что-что?
— Не видела, говорю.
Билет все не находился.
— Неужто уперли?
— Не знаю. Говорю тебе, не видела.
— Правда, не знаешь?
— Я его сожгла, — призналась Айше, отведя глаза в сторону.
— Сожгла?
— Ну да. Бросила в огонь, он и сгорел.
— Верно?
— Верно.
Чтобы не упасть, Шакир схватился за столб. Ошеломление сменилось приливом ярости. Он ткнул жену кулаком прямо в грудь. Еще и еще. Айше как могла сопротивлялась, пустив в ход ногти. Завязалась драка. Издали на них поглядывали соседи, но никто не вмешивался. Лицо Айше покрылось синяками. Шакиров нос походил на большой стручок красного перца. Разошлись они, смертельно обиженные друг на дружку. Наступил вечер, но никто даже не вспомнил об ужине. К ночи Айше сварила похлебку, накормила детишек. Взяла большой хлебный нож, поднялась на вышку и легла спать. Нож она припрятала под матрас. Снова с небес струился светлый мед луны. Шакир поднялся на вышку поздно ночью.
