В Москву он вернулся через полтора месяца, 17 ноября 1445 года. Город восставал из пепла и руин. Разрушенная пожаром Москва претерпела 1 октября, в день «расставания» Махмета и Василия, невиданное в этих краях бедствие — землетрясение. Оно не нанесло городу страшных бед, но напугало москвичей. Несколько дней они со страхом обсуждали это явление. Но… удивительно, почему так долго ехал из Курмыша в Москву Василий II Васильевич? Сорок семь дней! В чем причина труднообъяснимой медлительности? Чего он ждал? Кого боялся? Может быть, черни? Или Шемяки? Ответить на эти вопросы сложно, но ответы эти могли прояснить многое, затушеванное летописцами, да так и не проявленное позднейшими историками, во взаимоотношениях Рюриковичей и других слоев населения.
Народ встретил Василия с великой радостью. Москва уже была готова к единодержавию. Она и относилась-то к великим князьям как к государям. Но для единодержавия еще не «созрели» многие князья из рода Рюриковичей. Шемяка пользовался этим. Он вновь, бежав в Углич, объявил войну Василию Васильевичу, и 12 февраля 1446 года пленил его в Троицкой лавре, куда тот, по обычаю, поехал молиться. В ту же ночь войска Дмитрия Юрьевича взяли Москву.
Шемяка повелел ослепить Василия, отправил его в Углич и объявил себя великим князем. Москва приняла Дмитрия Юрьевича настороженно, но приняла. Сила есть сила. Победителей не выбирают. Они приходят сами. Но плох тот победитель, который не может побеждать самого себя. Шемяка знал, как относятся к Василию Васильевичу обитатели Боровицкого холма, как относятся они к самому сану великого князя. Он мог хотя бы прислушаться к этому мнению народа, хотя бы сделать вид, что он государь. Сила есть сила. Она не только покоряет, но часто завораживает, шокирует, пугает. Этим пользуются неглупые победители. Шемяка таковым не был.
Объявив себя великим князем, он управлял государством из рук вон плохо. В этом очень скоро убедились все: чернь, бояре, купцы, воины, князья. И слава Шемяки, а лучше сказать, тот ореол, который создают вокруг победителя люди, стала быстро растворяться, как дым от сухой березовой ветки. Особенно раздражали народ суды Шемяки. Суд — последнее убежище справедливости. Справедливость — последняя надежда победителей, теряющих авторитет у своего народа, восстановить его. Шемяка этого не понимал, потому что выскочил на первые роли случайно. Победа застила ему глаза, а чрезмерное высокомерие и грубость не позволили проникнуть в нужды людей: будь то чернь, будь то князья. Политик из него получился слабый и бездарный. Люди часто прощают правителям многие слабости, но не прощают несправедливости. Шемяка судил именно как избалованный победой выскочка. О справедливости этот человек будто бы и не слышал вовсе. Его бессовестные приговоры породили в народе поговорку «Шемякин суд» (суд несправедливый, незаконный).
И вновь начался исход жителей из Москвы. Он не был таким всеохватным, как несколько лет назад, но недовольных правлением Шемяки с каждым днем становилось все больше. И Дмитрий Юрьевич занервничал.
В день восшествия на престол московские дворяне ему присягнули. Лишь Федор Басенок наотрез отказался служить ему. Смутьяна заточили в темницу, но он вырвался из оков и бежал в Литву к князю боровскому, тоже не признавшему власть сына Юрия Дмитриевича. Только эти два человека в начале правления Шемяки решительно встали на сторону ослепленного Василия да князья ряполовские — Иван, Семен и Дмитрий. Они взяли сыновей Василия — Ивана и Юрия — под свою опеку, спрятали их в монастыре, а затем перевезли в Муром, где была возведена прекрасная по тем временам крепость. Этот благородный поступок ряполовских князей почти не комментируется историками. Отвезли, мол, детей в безопасное место — и молодцы, спасибо вам на том. Но зная жестокий нрав Шемяки, можно предположить, как он мог покарать сердобольных и благородных. До этого момента детей на Руси еще не убивали. Но Иван и Юрий, сыновья Василия, были не просто детьми великого князя, они были потомственными престолонаследниками, и ряполовцы проявили не только добросердечие в том деле, но и государственную мудрость.
Шемяка, теряя почву под ногами, судорожно искал выхода из опасного положения. Видимо, ему казалось, что слепой Василий теперь не представляет для него угрозы. Зато дети Темного, Иван и Юрий, были силой серьезной! Наследники престола, признанные многими князьями и боярами на Руси и на Москве.
Дмитрий Юрьевич решил нейтрализовать их. На большее он пока не решился. Он попросил князей ряполовских через рязанского епископа Иону привезти в Москву детей, обещал, что даст Василию Темному удел и не будет притеснять его. Спасители сыновей Василия поверили Ионе, привезли мальчиков Шемяке, а тот переправил их в Углич, где под охраной жил низвергнутый и ослепленный великий князь. Неплохой тактический шаг узурпатора, захватившего своих главных соперников в заложники, произвел неожиданный для Шемяки эффект. Оскорбленные вероломством Дмитрия Юрьевича, ряполовские князья объявили ему войну. Они бежали из Москвы, хотели выкрасть Василия с сыновьями, не получилось: дружина Шемяки настигла их. Ряполовские князья выиграли бой, но рисковать не стали, ушли в Литву к боровскому князю Василию Ярославичу.
Действительно, странная борьба развернулась в русских княжествах. Она во многом напоминала сюжеты других многочисленных распрей, но в главном резко отличалась и от междоусобиц Рюриковичей до второй половины XI века, когда конечной целью всех битв была варяжская дорога и Киев, и от бесконечных войн периода феодальной раздробленности, когда основным призом победителя была земля и ярлык на великое княжение. Последняя распря русских князей по внутренней сути своей была не распрей, но гражданской войной, когда граждане той или иной страны ведут между собой яростный спор не за власть, не за уделы, но за стратегию жизни, за тот или иной способ государственного устройства.
Главная беда Дмитрия Шемяки состоит не в том, что он был жестоким, несправедливым, тупым, а в том, что он отстаивал отжившую в Восточной Европе систему государственного устройства. А счастье мягкотелого и очень долго созревавшего для государственных дел Василия Темного заключалось в противоположном: он являлся символом нового государственного устройства. Он был призом за победу — не больше и не меньше.
Шемяка в той ситуации не имел ни единого шанса даже придержать неукротимое движение истории, выиграть у нее время, чтобы попользоваться давно уже потерявшими привлекательность княжескими привилегиями. Вызов, брошенный ему ряполовскими князьями, поддержали другие князья, бояре, люди рангом пониже. Они уходили в Малороссию и готовились к сопротивлению узурпатору. Шемяка в отчаянии призвал к себе священнослужителей. Они посоветовали ему замириться с Василием. Откровенная речь Ионы, занявшего митрополичий двор после удачно проведенной операции с сыновьями Темного, потрясла Дмитрия Юрьевича оценкой содеянного им злодейства, хотя Иона оставил узурпатору шанс на мирное решение конфликта, но только в том случае, если Шемяка сохранит достоинство Василия и его семейства, выполнит свои обещания: «Бог накажет тебя, если ты не выпустишь великого князя с семейством и не дашь им обещанного удела. Можешь ли опасаться слепца и невинных младенцев? Возьми клятву с Василия, а нас, епископов, во свидетели, что он никогда не будет врагом твоим». Дмитрий Юрьевич отправился в Углич.
Встреча в этом городе двух князей могла умилить и растрогать любую добрую душу. Шемяка и Василий были искренни в своих чувствах. Они винились друг перед другом за прошлые грехи, они лили горькие мужские слезы, они были очень похожи в этом на всех Рюриковичей, при встречах, на съездах князей очень чувствительных, прямо как барышни — героини романов XIX века, нежные, даже плаксивые. Василий, растроганный братской встречей, дал клятву и целовал крест. Дмитрий поверил клятве (он был Рюриковичем), и они, довольные, разъехались по своим местам, как боксеры после очередного раунда расходятся по знаку рефери по своим углам. Шемяка отбыл в Москву, Василий — в Вологду.
