19 сентября началась героическая оборона Смоленска.

28 декабря Лжедмитрий сбежал в Калугу.

1610 год, 12 марта. Скопин-Шуйский вошел в Москву.

24 июня русское войско потерпело сокрушительное поражение у деревни Клушино. После этого бояре свергли Василия Шуйского, избрали царем польского королевича Владислава.

1610–1612 годы. Шуйский пленен в Польше.

1612 год. Василий Шуйский умер в плену от тоски.

1635 год. Тело Василия Шуйского — последнего царя из рода Рюриковичей — вернулось в Москву. Погребено в Архангельском соборе в Кремле.

В конце 1610 года рязанский воевода П. П. Ляпунов собрал для борьбы против польских интервентов первое земское ополчение, в которое вошли простые люди, незнатные воеводы и дворяне. Вскоре к нему присоединились туляки, жители Калуги, Нижнего Новгорода, обитатели Среднего Поволжья и русского Севера. Об этом узнали в столице и поляки, и московские патриоты. И те и другие стали готовиться к предстоящим боям.

Боярин Салтыков предлагал полякам искусственно возбудить в городе волнения и расправиться с теми, кто с оружием в руках ожидал подхода земского ополчения. К чести иноземцев будет сказано, они не последовали провокационному совету, предоставив возможность патриарху совершить в вербное воскресенье 17 марта 1611 года традиционное шествие в Кремль.

Мирно шли люди по родному Кремлю вслед за патриархом, спокойными были их лица. Напряженными взглядами провожали их интервенты. Салтыков нашептывал польским воеводам: «Ныне был случай, и вы не били, ну так они вас во вторник будут бить». Он оказался прав, знал, видать, соотечественников.

Во вторник, 19 марта, готовясь к встрече земского ополчения, поляки стали вытаскивать из Китай-города пушки, привлекли к этой нелегкой работе москвичей. Таскали русские люди пушки и потяжелее, но не для того, чтобы из них по своим же, по русским, спешившим на помощь столице, стрелять. Непосильная то была работа! В любую секунду мог вспыхнуть пожар войны. И он вспыхнул: извозчики не выдержали, вступили в пререкания с поляками, и тут же, будто огонь поднесли к пороховой бочке, разразилась битва. Восстание вмиг распространилось по всему городу. Посадские люди, холопы, крестьяне, ратники, дворяне и некоторые бояре принимали участие в боях. Не вынесла русская душа позора, не дождалась двух-трех дней до подхода ополчения — кинулись москвичи на врага.

В эти дни в Москве оказался князь Дмитрий Михайлович Пожарский.

Он родился 1 ноября 1578 года в семье князя Михаила Федоровича Глухого-Пожарского, одного из представителей древнего рода Рюриковичей, и Евфросиньи (Марии) Федоровны Беклемишевой. Дед Дмитрия, Федор Михайлович Третьяков-Пожарский, имел совсем небольшой чин. Отец — Михаил Федорович — почти всю жизнь провел в вотчинах удельного Стародубского княжества, а также в деревне Лужной на реке Угре, в Деревенской пятине Новгородского уезда и в деревне Медведково, что находилась на Яузе в пятнадцати километрах от Москвы.

Стяг князя Д. М. Пожарского

Быть может, и жизнь Дмитрия Михайловича прошла бы тихо, в стороне от бурных событий эпохи, если бы в 1578 году после кончины отца мать будущего героя не переехала в Москву, где ей удалось пристроить детей на службу.

В 1598 году Дмитрий Михайлович был назначен стряпчим, через четыре года — стольником. Служил он стольником и при Лжедмитрии I, и при Василии Шуйском. Осенью 1608 года, получив небольшой отряд, воевода Пожарский совершил первый подвиг во славу Родины. Банда Лисовского пыталась захватить Коломну, перекрыть последнюю дорогу, по которой к Москве поступали продукты. Отряд Пожарского скрытно от врага подошел к городу. Воевода узнал от разведчиков расположение банды Лисовского и в предрассветной дымке осеннего тумана неожиданно атаковал и разгромил врага. Весной 1609 года князь одержал убедительную победу над атаманом Салоковым, после чего Василий Шуйский направил его воеводой в Зарайск.

Князь Пожарский был человеком надежным: честность и осторожность, преданность законному царю и разностороннее полководческое дарование позволяли на него опереться любому, кому дорога была честь и безопасность Родины. В Зарайск к Пожарскому прибыл человек от П. П. Ляпунова, стоявшего во главе рязанского дворянства, и предложил выступить против Шуйского. Зарайский воевода наотрез отказался от войны против царя, которому целовала крест столица Русского государства. Обиженный гость отбыл в Тулу, а к Пожарскому явились посадские люди, затем его дальние родственники с противоположным требованием: признать Тушинского вора. Воевода и на этот раз отказался выполнить противоречащее его убеждениям требование.

Но как только в Москву вступили поляки, Пожарский сразу же решил перейти на сторону рязанского ополчения и поехал в столицу, чтобы вывезти оттуда семью. Он был, повторим, очень надежным человеком.

Очутившись в центре событий, он собрал людей у церкви Введения Богородицы, что на Лубянке, построил здесь острожок (баррикаду), а бойцов отослал на Пушечный двор. Быстро и без суеты работал князь. Поляки не догадывались, что происходит на Лубянке, готовились к решительной атаке. Но вдруг из-за острожка раздался залп нескольких орудий. Пока иноземцы соображали, что им предпринять, пушкари Пожарского «втоптали неприятеля в Китай-город». Восставшие уже готовились к атаке, но в этот миг из-за Китай-города обрушился на них шквал огня: это с отчаяния поляки подожгли дома, а ветер кинул злобное пламя на москвичей. Атака захлебнулась. Пришла ночь.

Поляки хорошо подготовились к бою, выделили две тысячи человек, дали им гнусный приказ поджечь Москву. И еще солнце не взошло, а те уже начали делать свою работу: с факелами в руках пронеслись они по городу, загорелась — в который уж раз! — Москва, заохала, застонала в огненном бреду. Только каменный Кремль не горел. Там были поляки.

Князь Дмитрий Пожарский не покидал своего поста до конца. Его ранило. Он упал на землю и, теряя сознание, крикнул: «Ох, хоть бы мне умереть, только бы не видеть того, что довелось увидеть!» Его подхватили воины, отнесли к повозке и отправили с верными людьми в Троице-Сергиев монастырь. Там князя подлечили, и он уехал в свою вотчину.

А через несколько месяцев по русским селениям и городам пронеслась печальная весть: после двадцатимесячной осады пал Смоленск! Двадцать месяцев осады! К 2 июня 1611 года, когда поляки наконец изготовились к штурму, в городе осталось двести человек, способных держать в руках оружие, причем каждому человеку приходилось оборонять более двадцати метров крепостной стены. Капитуляцию интервенты даже не предлагали смолянам, знали, что такие бойцы в плен не сдаются. Но знали они и другое: житель Смоленска, изменник, выдал им слабое место в крепостной стене. Туда один из рыцарей Мальтийского ордена, не раз участвовавших в войне на стороне Речи Посполитой, подложил порох.

В полночь интервенты приблизились к городу. Грянул взрыв, в проход бросились поляки и рыцари. Под натиском противника защитники медленно отходили к огромной горе, на которой стоял собор. Под собором, в подвалах, хранился порох…

Двадцать месяцев русская крепость держала у своих стен огромную армию неприятеля, как бы давая возможность русским разобраться в сложившейся ситуации, подумать, передохнуть и организовать сопротивление. Подумать русским людям было о чем. Вот уж пятьдесят без малого лет, с 1565 года, с опричнины, введенной Иваном Грозным, металась по стране, мучила соотечественников страшная беда, когда сосед предавал соседа, а затем и родственника, частенько и брата, и даже жену, затем и его самого оговаривали и отдавали царским опричникам на расправу другие люди. Беда эта не минула и самих царских слуг — они тоже стали грызться между собой… Так Иван Грозный проводил политику укрепления царской власти, мечтая, видимо, превратить Русскую землю в вотчину Кремля. Кто-то считал и считает эту политику верной, кто-то является яростным противником использования подобных средств для достижения любой цели, даже самой что ни на есть великой. Кто прав? Кто с точностью до «дважды два — четыре» ответит на этот важнейший вопрос? Скорее всего объективней всех окажутся те, кого принесли в жертву политике Грозного. А жертв было много. Уже опричнину отвергли, но страшная духовная болезнь, имя которой бесчеловечность, прогрессировала. А тем временем поднимался по ступеням власти будущий царь Борис Годунов, при котором подозрительность, всеобщее недоверие, быстро перерастающее в ненависть, продолжали распространяться в Русском государстве.