Еще в первой половине XIV века, как было сказано выше, русские митрополиты выбрали Москву в качестве постоянной резиденции, и столица небольшого в те годы княжества получила сильного союзника в борьбе за главенство над русскими городами, за объединение Руси. Митрополиты всея Руси имели право ставить епископов и судить их. В Москву уже в 1325 году приехал к митрополиту Петру кандидат в новгородские епископы, после чего подобные вояжи духовных лиц из разных русских городов в Москву стали постоянными. В Москве соединялись многочисленные политические нити, Москва имела тесную связь с константинопольскими патриархами, с многими православными центрами в южнославянских землях, а также с афонскими монастырями. Авторитет митрополитов всея Руси в православном мире был высок и с каждым десятилетием повышался. Это в свою очередь возвышало авторитет митрополитов среди русских людей, обитавших в Москве, авторитет самого города и великих князей московских, которые — необходимо об этом помнить! — в Москве стояли на социальной лестнице на одну ступень выше духовных владык.

Такое положение может показаться странным: многие русские князья долгое время не признавали притязаний московских князей на политическое главенство над Русью и в то же время из-за страха отлучения от церкви боялись митрополитов всея Руси, административно подчинявшихся московским великим князьям. Князья ревностно исповедовали веру православную. И не раз проявляли тонкое понимание сложных религиозных проблем. Так, например, в XV веке Василий Темный резко выступил против решения митрополита всея Руси одобрить унию православной и католической церквей под патронатом папы римского. Все попытки высших духовных лиц христианских церквей уговорить князя окончились неудачно. Москва предпочла православие.

О непростых взаимоотношениях митрополитов всея Руси и великих князей московских говорят многие события в истории Москвы и в истории Русского государства. Хорошо известно, что, начиная с Ивана Калиты, московские князья не раз использовали митрополитов в политических делах, о чем свидетельствует история борьбы Калиты с тверским князем Александром Михайловичем, когда митрополит Феогност, «послав проклятие и отлучение на князя Александра и на пьскович», поддержавших тверичанина, решил исход дела в пользу московита. Да и Сергий Радонежский закрытием церквей и запрещением нижегородцам выполнять церковные обряды помог московскому князю Дмитрию Ивановичу одержать верх над князьями Нижнего Новгорода. Подобные примеры этим не исчерпываются. Они подтверждают мнение ученых о том, что московское духовенство в московской иерархии власти было не на первом месте, оно и не стремилось брать на себя бремя светской власти. Еще одним доказательством этой мысли является тот факт, что лишь в 1392 году между князем Василием Дмитриевичем и митрополитом Киприаном был заключен договор, согласно которому «митрополичьи земли были освобождены от подчинения великому князю и его слугам. Договор устанавливал иммунитет монастырских сел, впрочем, пользовавшихся этим иммунитетом и раньше»[65].

На этот факт следует обратить внимание по следующей причине. Как известно из истории Орды, в 1270 году хан Менгу Тимур издал указ: «На Руси да не дерзнет никто посрамлять и обижать митрополитов и подчиненных ему архимандритов, протоиереев, иереев и т. д. Свободными от всех податей и повинностей да будут их города, области, деревни, земли, охоты, ульи, луга, леса, огороды, сады, мельницы и молочные хозяйства. Все это принадлежит Богу и сами они Божьи. Да помолятся они о нас».

Хан Узбек еще больше расширил привилегии церкви: «Все чины православной церкви и все монахи подлежат лишь суду православного митрополита, отнюдь не чиновников Орды и не княжескому суду. Тот, кто ограбит духовное лицо, должен заплатить ему втрое. Кто осмелится издеваться над православной верой или оскорблять церковь, монастырь, часовню — тот подлежит смерти без различия, русский он или монгол. Да чувствует себя русское духовенство свободными слугами Бога»[66].

Русское духовенство уже при хане Берке, брате Батыя, ощутило на себе благосклонное отношение со стороны повелителей Орды. В своей столице он позволил христианам отправлять богослужение по православному обряду, и с его разрешения «митрополит Кирилл в 1261 году учредил для них особую экзархию под названием Сарской, с коею соединил епископию южного Переяславля впоследствии»[67].

Эти и другие многочисленные факты говорят не только о веротерпимости ханов, но и об огромных экономических возможностях Русской православной церкви во времена жесткой данной зависимости Руси от Орды. Митрополиты всея Руси, епископы, игумены все новых и новых монастырей распорядились «ханскими льготами» очень мудро, по-православному. Расширяя свои владения, приобретая разными путями земли, деревни, села, города, они, по сути дела, превращались в крупнейших феодалов средневековой Руси, князья, бояре, купцы, знатные и незнатные граждане которой вынуждены были часть своих доходов отдавать ордынским баскакам, а позже (с Ивана I Калиты) — московским князьям. Богатства у Русской церкви были огромные и постоянно пополнялись из различных источников: из пожертвований русских людей, из сельскохозяйственных, ремесленных и других предприятий, принадлежащих церкви и не облагаемых ордынским налогом. Попросту говоря, церковь превращалась в своего рода государство в государстве, всеми, в том числе и ордынцами, уважаемое и почитаемое. Это государство с центром на Боровицком холме, где дворцы митрополита всея Руси и великого князя московского стояли по соседству и окнами смотрели друг на друга, имело немалые шансы установить не только духовную, но и политическую власть над русскими княжествами, боровшимися друг с другом за главенство над Русью.

Идея создания Священной Русской империи по подобию Священной Римской наверняка волновала умы русских митрополитов, но по следам римских пап Православная церковь не пошла в суровые для Руси XIV–XV века, хотя искус у нее был немалый. Но именно тем-то и отличается православие от католицизма, что оно больше заботится о Царстве Небесном, чем о царствах земных. Это очень большая разница. Это, видимо, всегда чувствовали все русские люди, отдававшие в наследство церквям и монастырям все свое богатство: кто-то дом свой обветшалый да землицы клок, кто-то хоромы расписные да ухоженные поля, да угодья, да скотину. Об этом знали те, кто отказывался от всего мирского и уходил в монастыри, отдавая себя служению Богу и мечтая лишь о Царствии Небесном. «Большое количество монастырей придавало Москве своеобразный вид, так как каждый монастырь представлял собой настоящий феодальный замок с оградой и нередко с каменной церковью внутри ее. Монахи и послушники жили в самом монастыре, а за его оградой располагалась монастырская слободка, населенная ремесленниками. Зависимые монастырские люди, «челядь», третники и половинники, отдававшие в монастырь половину и треть своего урожая, были заметной прослойкой в городском населении…»[68]

Монастырей в Москве и ее окрестностях было много. Некоторые ученые считают, что уже в XIV–XV веках они играли роль военных форпостов, занимая выгодные позиции на ключевых точках обороны города. Но, как совершенно справедливо заметил в свое время еще академик М. Н. Тихомиров, «такое наблюдение находит оправдание в действительности XVI–XVII веков, когда эти монастыри были окружены мощными крепостными оградами»[69].

По этому поводу можно высказать и иное мнение. В XIV–XV веках возведение монастырей с чисто военными целями, то есть как малых крепостей, своего рода волнорезов на пути к Москве, было невозможно потому, что ордынцы тут же поняли бы значение монастырей и вряд ли отнеслись бы к этому благосклонно, похвалили бы митрополитов, епископов, игуменов за проявленное рвение в деле повышения обороноспособности Русской земли.