А утром дьяк Третьяк выслушал речь посадника, признавшего все требования великого князя, и приказал снять вечевой колокол. Псковичи опять плакали. А колокол молчал. Его отвезли в Новгород.

Василий III Иванович приехал в Псков победителем. 27 января на бывшей вечевой площади собрались жители поверженного города. Им сообщили, что «Божиею милостию царь и государь всея Руси объявляет вам свое жалованье; не хочет вступать в вашу собственность: пользуйтесь ею и ныне и всегда. Но здесь не можете остаться: ибо вы утесняли народ и многие, обиженные вами, требовали государева правосудия. Возьмите жен и детей, идите в землю Московскую и там благоденствуйте милостию великого князя»[146].

В ту же ночь в столицу Русского государства было отправлено 300 семейств, самых богатых и самых знатных. Людей, чином пониже и победнее, успокоили: не будет великий князь вас выселять из города и притеснять. Но веры этим словам не было, и люди вновь давились слезами, не зная, что будет с ними на следующий день. Для людей суровых, бесслезного характера, эта история может показаться слишком сентиментальной, плаксивой. Много слез пролилось в Пскове. Псковичи, не смирившиеся с приговором судьбы и не желающие покидать родной город, постригались в послушники и послушницы семьями, лишь бы их не трогали. То был молчаливый протест, молчаливое неприятие действий центральной власти.

Василий III Иванович, почувствовав силу, нанес побежденным последний, страшный удар. Он «велел быть наместниками во Пскове боярину Григорию Федоровичу Давыдову и конюшему Челяднину, а дьяку Мисюрю ведать дела приказные, Андрею Волосатому — ямские, определил воевод, тиунов и старост в пригороды; установил новый чекан для монеты и торговую пошлину, дотоле неизвестную в земле Псковской, где купцы всегда торговали свободно, и не платя ничего; роздал деревни сосланных псковитян московским боярам; вывел всех горожан из Застенья, или Среднего города, где находилось 1500 дворов, указал там жить одним государевым чиновникам, боярским детям и московитянам, а купеческие лавки перенести из Довмонтовой стены в Большой город; выбрал место для своего дворца и заложил церковь Святой Ксении, ибо в день ее памяти уничтожилась вольность Пскова; наконец, все устроив в течение месяца, оставив наместникам тысячу боярских детей и 500 новгородских пищальников, с торжеством поехал в Москву, куда отправился за ним вечевой колокол. Взамен убылых граждан триста семейств купеческих из десяти низовых городов были переселены во Псков»[147].

Могущество и экономическая самостоятельность города были подорваны в одночасье. Иностранные купцы, а также ремесленники покинули Псков. Опустели когда-то шумные пригороды.

В последующие после разгрома и подчинения Пскова двенадцать лет Василий III Иванович был полностью поглощен проблемами внешнеполитическими. Решал он их по-отцовски не спеша, осторожно, стараясь лишний раз не воевать, отстаивая всеми возможными способами интересы Москвы, Русского государства, Православной церкви. В первой половине XVI века повелителю восточноевропейской державы делать это было легче, чем его предшественникам на великокняжеском троне: силу московских князей почувствовали не только казанские, астраханские, крымские, ногайские ханы, великий князь литовский, король польский, магистр Ливонского ордена, король Швеции Густав I Эриксон Ваза, который окончательно освободил свою страну от господства датчан, но и датские короли, императоры Священной Римской империи, папа римский, султаны Османской империи, шахи Персии и даже Великие Моголы, основавшие в Индии новую династию.

Авторитет Русского государства был чрезвычайно высок при Василии III Ивановиче. Но у каждого повелителя соседних держав, а также у повелителей стран «второго кольца вокруг Руси» и даже стран совсем отдаленных от Москвы имелись свои корыстные интересы в Восточной Европе. Великому князю нужно было действовать очень мудро. Если, например, для Бабура и его сына Хумаюна Россия важна была как страна, вдоль границ которой протекает Волга-река — торговая дорога из Европы в Азию, и, ясное дело, никакой военной опасности Великие Моголы для Москвы не представляли, то Османская империя, медленно заглатывающая Причерноморье, уже стала выходить на рубежи Киевской Руси, а это порадовать Москву никак не могло. Стамбул был опасен и тем, что, усиливаясь, он усиливал крымских ханов, а те в свою очередь усиливали антимосковские настроения казанских и астраханских ханов, не забывших свои наивные мечты о возрождении славы Батыевой Орды. Папы римские не раз предлагали Ивану III и Василию III соединить усилия христиан в борьбе с неверными под знаменами католической церкви, и это предложение было чревато для Москвы потерей Русской церковью самостоятельности. С одной стороны, великие князья не хотели рвать связи с христианским миром, но они безоговорочно отвергали возможность слияния двух ветвей христианства под главенством папы римского — это привело бы неизбежно к ликвидации Православной церкви. С другой стороны, самостоятельно, без союзников противостоять Османской империи тоже сил пока не хватало. Рановато было Москве воевать со Стамбулом.

Василий III Иванович решал сложнейшие внешнеполитические задачи успешно, хотя были у него и неудачи, и не всегда с победами возвращались в столицу его войска.

Между тем великий князь не забывал о внутреннем устройстве страны. В 1517 году, вслед за Муромом и Черниговом, он присоединил к московским владениям Рязанское княжество. Несколько лет до этого в нем господствовала княгиня Агриппина от лица своего малолетнего сына Ивана. Но сын вырос. Ему захотелось самостоятельно править в богатом и выгодно расположенном на перекрестках торговых дорог княжестве. В одиночку справиться с великим князем он не мог, хотя и дерзнул заявить ему во всеуслышание о своих намерениях. Василий выслушал его спокойно, ничем не выдал своего гнева, своих планов.

Иван вернулся в Рязань и послал людей к крымскому хану с предложением заключить союз и скрепить его семейными узами. Магмет-Гирей согласился выдать за Ивана свою дочь. Слух о сближении Крыма и Рязани дошел до Василия III. Он, опять же ничем не выдавая своих планов, призвал к себе Ивана. Тот долго отказывался от опасного приглашения, но все-таки согласился поехать в Москву. Великий князь, поймав птичку в клетку, не церемонился с гостем. Обвинив Ивана в измене, он отдал его под стражу, взял Рязань, отправил Агриппину в монастырь. Рязанское княжество к тому времени стало богатейшим в Русском государстве, и это приобретение Василия III дало стране мед, птицу, зверя, рыбу, хлеб, а также сильных опытных воинов. Из города были выселены знатные бояре, а воеводой в Рязань Василий послал опытнейшего полководца Хабара Симского.

«Он (Василий. — А. Т.) не терпел ни малейшего противоречия; все должны были безмолвно соглашаться с тем, что он скажет; все были полными рабами и считали волю государя волею самого Бога, называли государя «ключником и постельничьим Божьим»; все, что ни делал государь, по их понятию, все это делал сам Бог; и если говорилось о чем-нибудь сомнительном, то прибавлялось в виде пословицы: «об этом ведает Бог да государь». Никто не смел осуждать поступков государя… Так, когда Василий сам лично вовсе неспособный к войне, возвращался из похода с большой потерей, все должны были прославлять его победоносные подвиги и говорить, что он не потерял ни одного человека. Жизнь и имущество подданных находились в безотчетном распоряжении государя. Василий не стеснялся присваивать себе все, что ему нравилось, и вообще в бесцеремонности способов приобретения не только не уступал родителю, но даже в ином и превосходил его»[148].

В тот же год Магмет-Гирей с огромным войском ворвался в пределы Московского государства и, поддержанный Саип-Гиреем — крымским ханом, подошел к Москве. Налетчики сожгли монастырь Святого Николая на Угреше, село Остров и расположились станом на Воробьевых горах. Попивая мед, Магмет-Гирей смотрел на Москву и, видимо, не знал… что делать дальше! Если бы знал, то мед бы он не пил, а послал бы воинов на штурм города, пораженного паникой. Некоторые историки считают, что брать столицу он не решился из-за наличия у русских пушек. Но у русских пушкарей не хватало пороха для серьезного дела, и наверняка Магмет-Гирей знал об этом.