После падения македонской династии дела в империи резко ухудшились. И в Скандинавии тоже. Буйная эпоха «бродяг моря», приносившая Скандинавии громадную прибыль от военных походов в страны Европы, Африки, Азии и даже Америки, закончилась неудачным походом Харальда Хардероде (Сурового) на Альбион в 1066 году. Последний «король моря», как называли Харальда, конунга Норвегии, погиб. Поток товаров по Днепру катастрофически уменьшился, на что оказала влияние и дестабилизация в восточноевропейской степи, куда уже вошли из-за Волги сильные половцы, оттеснив на запад одряхлевших печенегов. А значит, ухудшилось и экономическое положение, а лучше сказать, экономические возможности сильно раздутых варяжским ветром громоздких городов Поднепровья. Пришлось искать другие возможности, другие земли, другие дороги, что и стало причиной кардинальной перекройки экономической и политической карты Восточной Европы, междоусобиц русских князей.

Распря между Рюриковичами, надо отметить, вспыхивала и раньше, еще в IX веке, но до 1077 года она носила локальный характер. Могущественным князьям киевским удавалось относительно быстро гасить огонь братоубийственных войн. Разразившаяся в 1077 году распря между внуками Ярослава Мудрого в корне отличалась от прочих тем, что борьба теперь шла не за киевский великокняжеский престол, а за господство новых княжеств, новых городов над старыми, над Русью, быстро меняющей не только экономическую географию, но и политические приоритеты.

Согласно упоминаниям в летописях, в XI веке в Восточной Европе было основано 62 города. В XII веке на Руси возникло уже 134 города. Стремительный рост городов и укрепленных поселений происходил в то время, когда роль варяжской опоры в экономике страны практически сошла на нет. Основатели новых городов решали задачи, по сути своей резко отличающиеся от тех задач, которые жизнь ставила перед князьями, боярами и простолюдинами Киевской Руси до смерти Ярослава Мудрого, а центр политической жизни восточноевропейского государства стал медленно, но неуклонно перемещаться в Северо-Восточную Русь. Именно здесь, в Заокской земле, рождались новые взаимоотношения князей и народа. «В самом деле, на севере князь часто первым занимал местность и искусственно привлекал в нее посельников, ставя им город или указывая пашню. В старину на юге (в Киевской Руси. — А. Т.) было иначе: пришельцем в известном городе был князь, исконным же владельцем городской земли — вече; теперь на севере пришельцем оказывалось население, а первым владельцем земли — князь. Роли переменились, должны были измениться и отношения. Как политический владелец, князь на севере по старому обычаю управлял и законодательствовал; как первый заимщик земель, он считал себя и свою семью, сверх того, вотчинниками — хозяевами данного места. В лице князя произошло соединение двух категорий прав на землю: прав политического владельца и власти частного собственника. Власть князя стала шире и полнее»[2].

Из процитированной мысли С. Ф. Платонова можно сделать опрометчивый вывод, что проникновение Рюриковичей в Северо-Восточную Русь шло как бы само собой, без борьбы. Но это не совсем так, а если учесть, что большинство новых городов, особенно в Залесье, основывалось на месте старых поселений, у которых были свои владельцы, своя история, свои обычаи и свои представления о жизни и власти, то можно предположить, что процесс этот не обходился без борьбы.

Первый упоминаемый летописцами эпизод из истории Москвы подтверждает вышесказанное. Смелость и дерзость боярина Степана Ивановича Кучки имели веские причины, корнями уходящие в древность, когда складывались основные правовые и имущественные представления обитателей Красных сел.

Московское пространство в XII веке представляло собой пограничную область, где столкнулись два славянских потока: кривичи и ильменские славяне, с одной стороны, вятичи — с другой. Граница между теми и другими уже детально прослежена археологами. Река Москва служила примерной границей между ареалом расселения вятичей и кривичей. Однако в районе Москвы поселения вятичей переходили речную границу и вторгались в кривическую зону большим «мешком». По заключению А. В. Арциховского, «Московский уезд, за исключением небольшого куска на севере, был вятическим»[3].

Это пограничное положение Московского пространства сказалось на всей его истории, на формировании города и характере его жителей. Пограничье — очень интересное место. Поезжайте на стык Тульской, Московской и Рязанской областей… Даже в скоростном XX веке в пограничных районах, селах, деревнях нет городского шума, люди живут степенно, размеренно, славы не ищут, к труду относятся, как к волшебному целительному средству от всех недугов душевных и телесных, как к единственному способу жить достойно. Психология жителей пограничных районов бесхитростна и может показаться даже чрезмерно простой. Но вот что интересно — в этих пограничных районах, в российской глухомани рождаются удивительно сильные люди!

Москва тоже прошла стадию становления в глухомани, на пограничье нескольких княжеств: Ростово-Суздальского, Рязанского, Новгородского, Смоленского, Полоцкого, более того, Москва родилась на пограничье мировых эпох, когда, с одной стороны, практически все народы Евразии были поражены междоусобицей, а с другой — в Забайкалье уже родился Чингисхан (1155 год). Между прочим, очень символично, что через год после рождения Тэмуджина Юрий Долгорукий повелел возвести крепостные стены на Боровицком холме.

Пограничье наложило отпечаток на характер московского люда, на выбор им своего пути в истории, отличного от путей других народов в ту эпоху. Медленно, неторопливо, спокойно и твердо копил силы народ в этих местах, собирал вокруг себя земли и всех желающих присоединиться к своему сообществу.

Точных сведений о том, что собой представляли Красные села Степана Ивановича Кучки, как и кем они управлялись, какими были взаимоотношения власти, городка на Боровицком холме и сельчан, наука пока не имеет. Поэтому полезно было бы напомнить читателю о политическом устройстве Киевской Руси в XI–XII веках. В это время в городах одновременно функционировали две власти: княжеская и городская — вечевая. За три предыдущих столетия князья Рюриковичи, во-первых, создали крепкое государство, своими победами и мудрой внутриполитической деятельностью завоевали громадный авторитет далеко за пределами Восточной Европы. Но даже такие крупные государственные мужи, какими были Ярослав Мудрый и Владимир Мономах, не решились посягнуть на вече, упразднить вечевой строй, который в этих краях существовал издревле, задолго до того, как варяги прибыли сюда. Кроме того, вечевой строй восточноевропейских племен и народов был похож на тинг — средневековое народное собрание у скандинавов, так что он не был чем-то чужеродным, непривычным для варягов, пришедших на Русь. Рюриковичи потому-то и смирились с вечевой властью, что вече было старше князей, а старшинство они почитали: власть и у них передавалась по старшинству.

С другой стороны, вече часто добровольно отдавало князю свои полномочия. Надо подчеркнуть, что в целом эти две власти мирно сосуществовали на Руси в течение многих веков, хотя и вече, и князья всегда мечтали о «самодержавии».

Князья Киевской Руси исполняли несколько функций: являлись одновременно законодателями, военными вождями, верховными судьями и верховными администраторами, то есть обладали высшей политической властью. Дружина поддерживала князей полностью. «Еще Владимир Святой, по летописному преданию, высказал мысль, что серебром и золотом дружины нельзя приобрести, а с дружиной можно достать и золото, и серебро. Такой взгляд на дружину, как на нечто неподкупное, стоящее к князю в отношениях нравственного порядка, проходит через всю летопись. Дружина в Древней Руси пользовалась большим влиянием на дела; она требовала, чтобы князь без нее ничего не предпринимал, и когда один молодой киевский князь решил отправиться в поход, не посоветовавшись с ней, она отказала ему в помощи, а без нее не пошли с ним и союзники князя… Дружина делилась на старшую и младшую. Старшая называлась «мужами» и «боярами» <…> Бояре были влиятельными советниками князя, они в дружине бесспорно составляли высший слой и нередко имели свою собственную дружину. За ними следовали так называемые «мужи», или «княжи мужи», — воины и княжеские чиновники.