Никон думал о смерти.

Струг достиг Толгского монастыря неподалеку от Ярославля. Здесь к Никону подошел архимандрит Сергий. Когда-то он издевался над поверженным патриархом, теперь поклонился ему в ноги и попросил прощения, честно сказал, что хотел угодить Собору. Старец простил Сергия, и тот на следующий день с лицом просветленным, с душой прощенной сопровождал Никона. Струг с Волги вошел в реку Которость. И здесь встречал Никона народ — вытащили струг на берег, стали целовать патриарху руку, а он уже так устал (да не ехать, а жить!), что лишь робко и бессловесно поворачивал голову туда-сюда.

Вечером Никон услышал благовест к вечере, оправил волосы, бороду, одежду. Архимандрит Никита понял, куда собирается старец, прочитал отходную. Никон послушно сложил руки на груди и умер.

Патриарх Иоаким наотрез отказал царю Федору Алексеевичу в просьбе отправиться в Воскресенский монастырь на погребение Никона и величать умершего патриархом, но разрешил сделать это новгородскому митрополиту Корнилию. Этот протест можно трактовать по-разному. Патриарх Иоаким, опытный царедворец и политик, прекрасно знал, что Федор Алексеевич долго не протянет, а как отнесется новый царь всея Руси к тому, что он назвал бы Никона в гробу патриархом, предсказать не мог никто! Зачем же рисковать головой?!

Федор Алексеевич присутствовал на погребении, целовал руку умершего. Вернувшись в Москву, царь попросил Иоакима поминать покойного именем патриарха, отослав патриарху митру Никона. И вновь повелитель Российской державы получил отказ. Иоаким и от богатой митры отказался. Упрямый был человек. А может быть, очень правильный, приученный жить строго по правилам. А может быть, Иоаким своими протестами напоминал царю о том, что разговор о приоритетах светской и духовной властей еще не закончен?

Мудрый Федор Алексеевич, однако, не стал с ним спорить, время драгоценное терять, а направил послание восточным патриархам с просьбой разрешить причислить Никона к лику патриархов. Через некоторое время в Москву пришел положительный ответ на просьбу русского царя. Федора Алексеевича уже не было в живых, и Иоакиму все-таки пришлось поминать Никона патриархом.

Со здоровьем Федору Алексеевичу Романову не повезло — совсем слабый был он телом. В детстве его, и без того болезненного, переехали санями, к тому же цинга мучила беспрестанно. Но Бог наградил его ясным умом, светлой душой и добрым сердцем, и Алексей Михайлович решил дать ему, как и другим, здоровым, детям, как и старшему сыну Алексею, хорошее образование, за которое отвечал Семен Полоцкий, монах из Белой России. И решение это было очень верным, потому что Алексей, к великому сожалению царской семьи, умер в 1671 году; был у царя еще один сын от первой жены, Иван, слабый не только телом — цинга его мучила еще хуже, чем Федора, да еще страдал он от болезни глаз, но и умом, совсем не способен был править государством, вдобавок был он моложе Федора.

Семен Полоцкий преподавал своим подопечным основы стихосложения. Царевичу Федору приписывают рифмованные переводы псалмов на русский язык. Поэзия для него могла бы стать делом жизни, но дело у него было другое.

1 сентября 1674 года Алексей Михайлович вывел сына на Лобное место и объявил его перед собравшимся людом Москвы наследником престола. Федор Алексеевич в ответ сказал цветистую речь. Из него получился бы неплохой оратор. Но здоровье не позволяло ему долго баловать публику своим искусством. Трудно было ему ходить, стоять, сидеть. Боярин Ф. Ф. Куракин и окольничий И. Б. Хитрово, ответственные за воспитание наследника, стояли бок о бок с ним, на всякий случай.

В тот день радостные чиновники получили прибавку к жалованью. Досталось и народу. Алексей Михайлович не поскупился: пусть веселится и радуется люд московский, не каждый день такое событие случается.

Перед смертью царь призвал к себе слабого телом Федора и без тени тревоги, без тени сомнения передал в его некрепкие руки святой крест и скипетр и сказал: «Благословляю тебя, сын, на царство!» Алексей Михайлович был мудрым человеком. Он знал, что боярин А. С. Матвеев и все Нарышкины, которых царь уважал, ценил и любил, мечтали о воцарении четырехлетнего крепкого и смышленого не по годам сына его Петра. Он знал также, что при царе Федоре Нарышкиным будет несладко. А уж как он любил Наталью Кирилловну, о том и говорить не стоит!

Но царство он передал Федору Алексеевичу, совсем юному, доверчивому, именно по юности своей. Почему же так поступил царь, которого ни в корысти, ни в глупости обвинить было нельзя?

Во-первых, обычай вынудил его передать власть старшему сыну, и события 1682 года, о которых речь пойдет в рассказе о Софье Алексеевне, лишний раз доказывают, что против обычая идти было опасно даже царю.

Во-вторых, сам Федор Алексеевич, слабый телом, но не слабый умом и волей, видимо, внушал отцу доверие.

После смерти Алексея Михайловича во дворце полыхнула ссора между Милославскими и Нарышкиными, за которых стоял недавно всесильный Матвеев. По нему-то и нанесли первый удар союзники шестерых сестер Федора Алексеевича. Матвеев лишился должности надзирателя за аптекою якобы за то, что не допивал, как положено, лекарства после царя.

Артамон Сергеевич не успел перевести дух от поражения, как противники нанесли еще один удар. Они обвинили его в неуплате 500 рублей за вино голландцу Монсу Гею, отняли у него Посольский приказ и отправили воеводой в Верхотурье. Матвеев смирился с судьбой, поехал к месту назначения, но его догнали, остановили, предъявили новое, страшное, обвинение в колдовстве, в чтении «черных книг». Боярин сопротивлялся как мог, но от жизни ему больше ничего хорошего ждать не приходилось. Время его прошло.

Он выслушал обвинения, приговор, слезно выпросил судей разрешить ему взять с собой в ссылку сына и отправился в Пустозерск, в такое гнилое место, которое может свести с ума даже очень сильного человека, а тем более такого, который долгое время обитал в Кремле, занимая высшие государственные должности. Артамон Сергеевич не зря уговаривал судей оставить с ним десятилетнего сына Андрея. Только сын мог спасти его в те тяжелые годы. Сын! Его, десятилетнего мальчика, нужно было выручать из беды, ради него нужно было писать царю-батюшке жалкие, жалостливые письма.

Городок Пустозерск находился в низовьях Печоры, неподалеку от озера Пустое. В 1666–1667 годах сюда был сослан протопоп Аввакум, глава и идеолог русского раскола. Он был сильным человеком. Он мог жить в столь невыносимых условиях.

Первую челобитную Матвеев написал в июне 1677 года еще в Казани, где состоялся суд над ним, попросил врагов своих передать ее царю. Его просьбу не удовлетворили, а через некоторое время после утомительного путешествия он увидел Пустозерск и ужаснулся — жить здесь было невозможно.

В июне того же года в ссылку в Ряжск были отправлены «за подстрекательство к убийству царя» братья царицы Натальи Кирилловны — Иван и Афанасий Нарышкины. Милославские со своими союзниками мечтали нанести решительный удар по царице и по Петру. Но на это сил у них не хватило: совсем немощный, едва передвигающийся на ногах, с трудом выносивший любые длительные поездки, часто недомогавший Федор Алексеевич царицу и царевича в обиду не дал. Г. Ф. Миллер в очерке «История жизни Федора Алексеевича» пишет так: «Но Федору при воспитании внушены были обязанности детей к родителям, и, хотя Наталия была ему только мачеха, она никогда не имела причины на него жаловаться. Федор уважал ее, старался предупреждать все ее желания, оставил при ней прежний хорошо устроенный придворный штат. Федор любил Петра и сам направлял его воспитание и учение, смотрел на него как на своего наследника, хотя имел ближайшего брата Иоанна, который был еще слабее здоровьем, нежели он сам, и пред которым Петр имел чрезвычайно много преимуществ, как телесных, так и душевных»[260].