Литовский король готовился к войне очень тщательно. Жена Ягайлы, польская королева Ядвига, пыталась отговорить его от опрометчивого шага. Она обладала даром предвидения, но самоуверенные люди часто отвергают советы Пифий и Кассандр. Витовт не прислушался к ее совету. Тогда Ягайло, уже ослабевший с годами старик, оказал ему большую помощь: лучшие воеводы знаменитого Ягайлы встали под знамена Витовта. Кроме того, в его войске были дружины русских князей, а также жмудь, волохи, немцы, ордынцы Тохтамыша.
Темир-Кутлуг, не догадываясь о силе противника, подошел к реке Ворскле. Только здесь ему доложили о численности войска противника, о том, что у Витовта есть огнестрельное оружие — пушки, которые могли сыграть в битве против конного войска степняков решающую роль.
Отступать, однако, Темиру-Кутлугу было поздно, да и некуда. Тохтамыш, битый не единожды, мог усилиться и вырвать у него власть в Золотой Орде. Понимая однако, что выиграть битву у Витовта очень сложно, Темир-Кутлуг пошел на хитрость. Он послал в Причерноморье человека к эмиру Белой Орды Едигею, а сам отправился к королю литовскому на переговоры. Витовт вел себя очень гордо, на все предложения Темира-Кутлуга о заключении мира предъявлял невыполнимые требования. Еще не одержав победу, он требовал чеканить ордынские монеты со своим изображением. Это означало бы подчинение Орды литовскому королю. Темир-Кутлуг не мог принять подобные условия, но отрицательного ответа он не дал, юлил, улыбался, тянул время, ждал, делая вид, что не понимает, почему на ордынских монетах нужно чеканить изображение литовского короля.
«Что же тут непонятного, — удивлялся Витовт и гордо повторял хану, словно бы вдалбливал несмышленому ленивому ученику прописные истины, — я старше тебя, значит, мое изображение должно быть на монетах, понимаешь?!» Темир-Кутлуг, хитрый человек, недоуменно разводил руками: «Что старше, понимаю, а что монеты — не очень понимаю, объясни получше». Литовец терпеливо повторял урок, а время шло.
Тут и эмир Едигей подоспел на очередной урок, узнал, в чем суть сложной задачи, и сказал гордому Витовту: «Ты намного старше Темира-Кутлуга, но ты моложе меня, понимаешь? И если уж судить по справедливости, то чеканить ордынские, литовские да и московские монеты нужно с моим изображением». Витовт все понял. Переговоры были сорваны, войско литовцев и их многочисленных союзников, в число которых входили русские князья, участники Куликовской битвы, двинулось на ордынцев.
Едигей выставил в своем арьергарде небольшой отряд и с боями стал медленно отступать. Витовт, не замечая подвоха, гнал войско вперед, побеждал в мелких стычках, используя пушки. Они, правда, вреда противнику, рассеянному по полю, приносили немного, но грохот стоял ужасный, и Витовт гордился победами.
Темир-Кутлуг тем временем скрытно зашел противнику в тыл и нанес литовцам и их союзникам смертельный удар в спину. Битва закончилась быстро. Но долго продолжалась погоня. Около шестисот верст бежали на север побежденные. Ордынцы, настигая их, рубили русских, поляков, немцев, жмудь, воинов других племен и народов без разбора.
Чудом удалось уцелеть Тохтамышу со своим отрядом. Он увильнул от погони и подался в Сибирь. Но дни его были сочтены.
Витовт потерпел сокрушительное поражение, наотрез отказался от мечты чеканить ордынские монеты со своим изображением. Казалось, у Орды появился шанс покорить Литву, уничтожить одну из трех могучих сил в Восточной Европе. Но история потому-то и объективна, что желаний даже таких крупных государственных деятелей, какими были Витовт и Ягайло, Тохтамыш и Дмитрий Донской, Едигей, Темир-Кутлуг и Тамерлан, мало для их осуществления. Их воля, силы сталкиваются с волей и силой других участников исторического процесса. Поражение под Ворсклой отрезвило Витовта, но он был еще очень силен.
В тот же год в Твери скончался Михаил Александрович, опасный соперник Василия Дмитриевича. В последние годы жизни он заключил с великим князем союз. Это самым благоприятным образом сказалось на экономическом развитии княжества Тверского. Михаил по примеру Калиты и других московских князей стал заселять свои земли, предоставляя людям льготы. Но после его смерти Тверь попала в полосу междоусобиц. Бояре и сыновья великого князя, а перед кончиной Михаилу впервые удалось получить у ханов ярлык великого князя всея Руси, разожгли внутри княжества огонь распри, что, естественно, было на руку Москве.
Многие русские князья, в том числе тверской и московский, после битвы при Ворскле не изменили своих отношений с Витовтом. Не поняли всей сложности ситуации лишь рязанский князь Олег и Юрий Святославич, изгнанник смоленский. Они решили выбить литовцев из Смоленска, их в 1404 году постигла неудача, и русский город на 110 лет отошел к Литве. Причин тому было много. И злобность Олега и Юрия, и их недальновидность, и… пассивное отношение к судьбе Смоленска Василия Дмитриевича — человека очень терпеливого. Он многое прощал (деваться ему было некуда, вот и прощал!) своему тестю, даже взятие Смоленска простил ему. Но когда Витовт в 1406 году посягнул на Псков, Василий Дмитриевич, как в случае с Тамерланом, стал готовиться к серьезной войне.
Все попытки великого князя московского кончить дело миром успехом не увенчались. Витовт не шел на мировую, и это вполне понятно: после сокрушительного поражения под Ворсклой ему нужна была столь же значительная победа. Первая боевая операция закончилась для Москвы неудачно: посланное великим князем войско во главе с Иваном Михайловичем не смогло взять города Серпейск, Козельск, Вязьму. Теперь Василий Дмитриевич ожидал ответного удара. Он мог стать для Москвы катастрофическим. Срочно нужно было найти союзников, укрепить русское войско. Великий князь принял решение обратиться за помощью к ордынским ханам. Из двух зол выбирают меньшее. Бояре не согласились с мнением сына Донского. Им казалось, что Литва — меньшее зло. Кто из них прав?
Великий князь отправил в Орду послов, где правил в те годы юный Шадибек. В его свите нашлось много людей, советовавших ему поддержать Москву. Хан дал великому князю несколько тумэнов. Василий Дмитриевич смело вышел навстречу Витовту. Неподалеку от Тулы два войска встали друг перед другом. Витовт увидел в русском войске ордынские знамена, и сердце его дрогнуло, он согласился заключить перемирие. Однако война на этом не прекратилась. Обе стороны теснили друг друга то там, то здесь. В 1407 году вновь заключили перемирие, и вновь оно оказалось непрочным. Все-таки в 1408 году между Литвой и Русью, между Витовтом и Василием Дмитриевичем мир был заключен. Границей между двумя государствами стала река Угра.
Эмир Едигей, недовольный этим миром, свергнул с престола Шадибека, посадил на его место Булат-Султана (сына бывшего хана), возымел над ним огромную власть и собрался в поход на Москву.
Понимая, что в открытую воевать с русскими опасно, эмир схитрил, послал великому князю грамоту, в которой целью своего похода назвал Литву. Василий Дмитриевич имел в Орде много шпионов и доброжелателей, но никто из них не догадался об истинных намерениях Едигея. В Москве не волновались.
Василий Дмитриевич все же стал беспокоиться, послал в Орду боярина на разведку. Едигей все понял. Его люди задержали боярина, и вдруг Москву потрясла страшная весть: войско Орды стремительно продвигается на север, к Оке. Неплохо руководил государством великий князь, но, справедливости ради, стоит отметить, что многое, достигнутое отцом, он растерял. Например, систему оповещения, которая у Дмитрия Донского была надежнее.
Василий и весь великокняжеский совет проявили в те дни не лучшие свои качества. Они оставили город и уехали в Кострому. В Москве остался пятидесятидвухлетний князь Владимир Андреевич Храбрый, герой Куликовской битвы. Он сделал все необходимое для обороны города: погасил страшное в подобных случаях недовольство людей, заглушил злой ропот толпы, организовал и возглавил оборону столицы.
Едигей подошел к городу 1 декабря. На штурм не решился. И не пушки остановили его, но русские люди, стоявшие на стенах. Опытный полководец быстро оценил степень готовности воинства Владимира Андреевича, боевой дух защитников Москвы. Отказавшись от активных действий здесь, на Боровицком холме, он послал крупный отряд в Кострому и отряды поменьше в другие города — грабить. То, что увидели ордынцы в окрестностях Переяславля-Залесского, Ростова, Дмитрова, других областей, могло их порадовать не только знатной добычей, но и каким-то странным, малопонятным бессилием, внутренней опустошенностью русских. «Не было ни малейшего сопротивления. Россияне казались стадом овец, терзаемых хищными волками. Граждане, земледельцы падали ниц пред варварами; ждали решения судьбы своей, и монголы отсекали им головы или расстреливали их в забаву; избирали любых в невольники, других только обнажали: но сии несчастные, оставляемые без крова, без одежды среди глубоких снегов в жертву страшному холоду и метелям, большею частию умирали. Пленников связывали как псов на смычках: иногда один татарин гнал перед собой человек сорок»[105].
