— Что касается фактов, сэр, то они усваиваются человеческим организмом весьма медленно. Так, например, до сих пор не удалось установить, что представляет собою природа — факт ли или наше усилие его осознать? Как видите, человечество еще не переварило самого первого факта, с каким ему пришлось столкнуться. Мы все еще не можем полностью принять факт собственного существования.

Прижимая руки к вискам, мистер Дейл простонал:

— Голова кружится! Должно быть, мне не следовало выходить из дому. Я поддался порыву, и мне хочется думать, что порыв мой не делает мне бесчестья. Но я не в силах… Не взыщите, доктор Мидлтон, но я не в состоянии следить за вашей мыслью.

— Что вы, сударь, позвольте вас заверить — и это на основании опыта общения с моими соотечественниками, — вы проявляете небывалое великодушие, ибо, не будучи в состоянии уловить мою мысль, не набрасываетесь на меня с бранью… — ответил преподобный доктор, не желая выпустить из своих объятий человека, благодаря которому он получил возможность вознаградить себя за бессловесную роль, которую из галантности вынужден был взять на себя до его появления. При этом он отлично сознавал, что его полнокровное красноречие должно действовать на слабые нервы с беспощадностью восточного ветра и что сам он, когда его на целый день отрывают от его возлюбленных книг, подобен паровому молоту, словно нарочно изобретенному для наказания человечества.

— Вы ищете разъяснений, мистер Дейл? Быть может, мы в состоянии вам помочь? — спросила мисс Эленор.

— Боюсь, что нет, — ответил тот слабым голосом. — Я, пожалуй, дождусь все же сэра Уилоби… или мистера Уитфорда. Если только у меня хватит сил. Или, быть может, мне позволят обменяться несколькими словами с молодой особой, которая является… которая была?..

— Вы, вероятно, имеете в виду мою дочь, сэр? Она будет в вашем распоряжении. Я ее к вам приведу.

Доктор Мидлтон подошел к стеклянной двери, открывавшейся в сад.

— Это верно, что она, должно быть, лучше меня осведомлена о состоянии души мисс Дейл, — продолжал он оттуда. — Зато я, смею надеяться, быть может, больше в курсе умонастроения интересующего нас джентльмена. Мистер Дейл, позвольте вам доложить, что я взял бы на себя роль адвоката, горячо отстаивающего интересы упомянутого джентльмена.

Мистер Дейл был в полном смятении. Он сник, подобно молодому, еще не окрепшему деревцу, подхваченному ураганным ветром.

— Адвоката? — переспросил он. На большее у него не хватило дыхания.

— Да, да, пламенного его адвоката. Ибо я самого высокого о нем мнения. Видите ли, сударь, я знаком с обстоятельствами дела. Я полагаю, — доктор Мидлтон сделал полоборота к дамам, — я полагаю, что пока ваши убедительные доводы, мистер Дейл, вместе с теми аргументами, которые приведу я, не опрокинут девичьей щепетильности вашей дочери, все эти обстоятельства не подлежат преждевременной огласке. Наш Стрефон^{71} страдает некоторой застенчивостью. Но если из уважения к заинтересованным сторонам и не следует до поры до времени оглашать их имена, это не значит, что мы не вправе высказываться в пределах домашнего круга. Вышеупомянутому джентльмену угодно утверждать, будто он не испытывает склонности связать себя узами Гименея. Я полагаю, что все мы знаем цену этому временному замораживанию чувств. Откровенно сказать, мистер Дейл, я и сам помню свое состояние после того, как некая особа ответила мне отказом. Я ничуть не досадовал, нет, я просто заявил, что брак меня не привлекает.

— Так, значит, сэр, моя дочь ему в самом деле отказала?

— О, временно только, разумеется, временно!

— И он был свободен… Он имел право, как честный человек, сделать это предложение?

— Его лучший друг и ближайший родственник может вам быть в том порукой.

— Я знаю. Я слышал об этом. Мне так и сообщили. Я слышал о его предложении и о том, что, сделав его, он не нарушил долга честного человека. И все же я беспомощен, я не могу и шага ступить, покуда не получу заверений, что доводы моей дочери ни на чем не основаны и что я, как отец, не обязан к ним присоединиться.

— А девица, следовательно, колеблется?

— Я не видел ее нынче утром. Я поздно встаю. Меня извещают о странной причине, побудившей ее поспешно покинуть этот дом, я направляюсь к ней в комнату, наталкиваюсь на запертую дверь, и — никакого ответа!

— Это оттого, что у нее нет никаких доводов и она боится, что у нее их потребуют.

— Сударыни! — скорбно вздохнул мистер Дейл.

— Теперь мы понимаем! Мы понимаем! — радостно воскликнули тетушки. И, вторя доктору Мидлтону, заулыбались.

— У нее нет никаких доводов? — с растяжкой повторил мистер Дейл, пытаясь вникнуть в смысл этих слов. — В таком случае ей было известно, что вы, сэр, не имеете возражений?

— Безусловно. Зная, как я высоко ценю этого джентльмена, она могла не сомневаться в моем согласии. Но, разумеется, она не стала бы считаться с моим мнением в первую очередь. И навряд ли предполагала, что я мог служить препятствием. Я всего-навсего друг этого джентльмена. И, позвольте прибавить, друг весьма горячий.

Мистер Дейл протянул руку ладонью вперед, в знак полного изнеможения.

— Пощадите! Моя голова никуда не годится. А ваша дочь, сударь, придерживается того же мнения?

— Не будем слишком подробно доискиваться ее мнения, впрочем, я не сомневаюсь, что оно в общих чертах совпадает с моим. Равно как и — с вашего разрешения, сударыни, — с мнением этих дам.

Мистер Дейл снова жестом взмолился о передышке.

— Что же это такое? И Летиция ему отказала?

— Будем считать, что неокончательно. Ведь отчасти это зависит и от вас, мистер Дейл!

— Однако сколько удивительных происшествии произошло за то время, что моя дочь тут гостит! — воскликнул мистер Дейл, впервые обнаруживая признаки ликования. — Мне хочется смеяться, но я боюсь, что меня примут за безумного. Итак, она отказала ему, несмотря на то что он был волен распоряжаться своей рукой! Ах, моя девочка! Мне кажется, что мы все ходим на голове. Сказки оборачиваются былью, а прописные истины — абсурдом. Право же, право, тут есть от чего потерять голову! Больной человек (а я человек больной, и даже эта радость способна лишь оживить меня на время, но не вылечить) неохотно расстается с установившимся в его жизни распорядком. Малейшее нарушение привычного уклада его расстраивает… Ведь я уже много лет предсказывал, что именно этим и кончится! И долгие годы все складывалось наперекор моему предсказанию. А теперь, когда оно подтверждается, я не могу поверить, и мне сдается, что я брежу!

— И все эти долгие годы, мистер Дейл, союз этот, несмотря на противодействие людей и судьбы, был предметом неослабных забот нашего Уилоби, — сказала мисс Эленор.

— Его заветной мечтой, — прибавила мисс Изабел.

— Не я назвал это имя, — сказал доктор Мидлтон. — Но оно произнесено, и так лучше, во избежание возможных недоразумений. Я полагаю, что мы не нарушили его доверия, хоть, быть может, он предпочел бы открыть свои намерения сам. Сэр Уилоби сообщил мне, мистер Дейл, что прошлой ночью он обратился к вашей дочери — и не в первый раз, если я правильно его понял. И снова — безуспешно. Он уже отчаялся, я же все еще надеюсь — разумеется, если вы не откажете нам в поддержке. Я не отчаиваюсь, ибо претендент — человек весьма достойный, и достоинства его общепризнаны. Ну, да вы сами достаточно с ним знакомы, чтобы со мной согласиться. А сейчас я приведу сюда мою дочь, чтобы она помогла мне петь ему хвалу.

И доктор Мидлтон своей упругой походкой прошел через стеклянную дверь на газон. Его лицо сияло сознанием счастья, которое он несет своему другу мистеру Уитфорду.

— Сударыни! Это превосходит всякое чудо! — задыхаясь, промолвил мистер Дейл.

— Великодушие Уилоби в самом деле превосходит всякое чудо, — хором подтвердили те.

Дверь в гостиную раскрылась, впустив леди Буш и леди Калмер.