Клара выглянула в окно и сказала упавшим голосом:

— Придется рискнуть!

— В таком случае, мисс Мидлтон, нам лучше расстаться здесь.

Она подала ему руку.

— Но зачем сюда приехала миссис Маунтстюарт?

— Должно быть, встречает кого-нибудь из гостей, прибывающих к ней на обед. Вашему отцу посулили профессора Круклина; возможно, это он и едет из Лондона.

— Вернуться в Большой дом?! — воскликнула Клара, — Невозможно! У меня больше нет никаких сил. Добро бы, у меня была хоть какая-то поддержка! Или если бы я чувствовала, что иду наперекор собственной совести, сознавала бы за собой какую-нибудь вину… быть может, я выдержала бы… Но я запуталась в паутине. Что бы я ни сделала, я окажусь виновата. Вот только мысль, что я гублю Кросджея, не щажу отца… Прощайте, мистер Уитфорд! Я не забуду вашей доброты, но вернуться не могу.

Вернон сделал еще одну попытку поколебать Кларину решимость:

— А может, все-таки вернетесь?

— Нет!

— Если миссис Маунтстюарт вас заметит, вам придется вернуться. Я постараюсь ее увезти. Если же вы попадетесь ей на глаза, придумайте наспех какую-нибудь историю и попроситесь к ней в карету. Это я вам говорю категорически. Тут уж не может быть двух мнений.

— Не нахожу, — сказала Клара.

Вернон поспешно поклонился ей и вышел. После столь своеобразного заявления, что она была бы способна почерпнуть силы в тайном сознании своей вины, он уже не знал, которое из двух зол считать за меньшее — ее побег из Большого дома или пребывание в нем? А когда она с таким искренним недоумением старалась разгадать мотивы, побудившие его отправиться за ней вдогонку, — а мотивы эти не были ясны и ему самому, — он со стыдом вспомнил свои подозрения. Впрочем, — и это была единственная утешительная мысль, — ему, быть может, удалось спасти ее от насморка. К тому же он держал себя, как человек чести, и не извлек ни малейшей личной выгоды из ситуации, в которой очутился, — ах, он и сам поражался собственной холодности! Но такова уж роль человека строгих правил, и, если он не хочет показаться самому себе смешным, ему лучше не задумываться ни о чем, покуда не упадет занавес.

Заняв наблюдательный пост у окна, Клара смотрела, как Вернон переходит улицу и направляется к экипажу миссис Маунтстюарт-Дженкинсон; он, казалось, существовал лишь в двух измерениях — так сжал он плечи, так высоко поднял ворот пальто. От всей его фигуры так и веяло «бедным Томом»^{43}. Глядя на него, Кларе самой стало холодно, и она поежилась.

Затем она увидела, как он прошел в здание вокзала. Зазвонил станционный колокол. Неужели это ее поезд? Он одобряет ее отъезд, иначе зачем бы он — в противовес всем своим словам — стал ей помогать? Впрочем, сегодня он казался сотканным из противоречий — совсем как женщина в представлении мужчин! Подошел поезд. Клара вздрогнула: никто ей не подал сигнала, — неужели Вернон ее обманул?

Но вот он снова вышел, сел в карету, и — завертелись колеса! В ту же минуту мимо нее промчалась коляска Флитча, в которой сидел полковник де Крей.

Вернон его заметил — это вне сомнения!

Да, но что принесло сюда полковника?

Кларе не в чем было себя упрекнуть: ни взглядом, ни намеком она не дала понять полковнику де Крею о своих намерениях. Однако мысль, что должен был подумать Вернон, увидев его, так ее угнетала, что она невольно чувствовала себя виноватой. Меж тем полковник де Крей был последний человек — за исключением Уилоби, — которого бы ей хотелось сейчас видеть.

Она уже боялась услышать станционный колокол, который должен был возвестить, что Вернон ее не обманул и она не опоздала на поезд, а главное, что она больше уже не в его руках, что она уже попала в другие руки.

Нервно покусывая перчатки, она окинула взглядом все эти взирающие на нее со стен фамильные портреты, похожие друг на друга как две капли воды, затем перевела глаза на пустой стакан и, подойдя к столу, потрогала и самый стакан, и торчавшую из него нелепую ложку.

Куда только не заведет нас тоскующий дух под впечатлением минутного отчаяния!

Вернон спросил ее, одна ли она. И вот теперь, уставившись на пустой стакан, Клара вспомнила и его странный вопрос, и тон, каким он был задан. Она не могла уловить связи между стаканом, из которого они оба пили обжигающую жндкость, и этим вопросом и только еще раз повторила: «Ах, он, наверное, заметил полковника де Крея!» Пустой стакан представлялся ей немым свидетелем чего-то такого, что она сама затруднилась бы определить. Ведь Вернон не принадлежал к разряду любезных кавалеров, которые вводят в самые обыденные поступки оттенок галантности. У всякой девушки имеются в душе тайники, куда и ей самой — каким бы живым умом она ни обладала — не дано проникнуть: от одних ключ утерян, к другим он еще не подобран, третьи охраняются призрачной стражей изнутри. Итак, Клара не могла бы сказать, о чем, собственно, свидетельствует пустой стакан. А если мы с вами случайно знаем больше, чем она, то мы не вправе навязывать кому-либо свои догадки. Самый запах, исходивший от стакана, был ей отвратителен, в нем было что-то постыдное. В каком-то необъяснимом порыве она чуть было не схватила ложку — на память? Да нет же, в предостережение внукам. «Взгляните, дети, на эту ложку, — сказала бы она им, — вы, наверное, погнушались бы размешивать ею чай в своей чашке; между тем в некоторую пору моей жизни, она была мне дороже золота и серебра, потому что благодаря ей я поняла…» — и так далее и так далее… мораль ее наставления была так же туманна, как мысль, его породившая. Впрочем, Клара уже знала, что ей делать.

Она сбежала вниз и столкнулась с полковником де Креем на ступенях, ведущих на платформу.

— Мисс Мидлтон!

В голосе полковника радостное изумление смешалось с торжеством самонадеянного человека, выигравшего рискованное пари.

— Я не опоздал, чтобы предложить свои услуги?

Она поблагодарила его.

— Вы отпустили коляску, полковник де Крей?

— Нет еще, я как раз шел разменять деньги, чтобы расплатиться с мистером Флитчем. Он меня нагнал на дороге. В той роли, какую ему приходится всякий раз играть в нашей судьбе, есть нечто фатальное, вы не находите? Мне оставалось одно — вскочить в коляску и покатить в ней с уверенностью волшебника, в распоряжении которого имеется собственный джинн.

— Обо мне тревожатся…?

— Немного… Впрочем, все уверены, что вы нашли где-нибудь пристанище от непогоды. Вы позволите мне вас сопровождать? Я весь к вашим услугам.

— Я думала было слетать к моей подружке мисс Дарлтон.

— Вы разрешите?.. Я так и подумал, что вы именно сегодня вознамерились повидаться с подругой. Но вам нельзя ехать одной.

— Пожалуйста, задержите коляску. Где Уилоби?

— В ботфортах! Но позвольте же, мисс Мидлтон! Мне не простят, если я отпущу вас одну.

— Меня искали?

— Так, немного поаукали. Но почему вы мне отказываете? Да и не нуждаюсь я в коляске, так или иначе. Если вы меня прогоните, я отправлюсь пешком. Флитч превосходный джинн, но на ближайшие сутки он, видно, утерял свои волшебные качества. К тому же я горю желанием вновь представиться мисс Дарлтон!

— Мисс Дарлтон — сторонница пунктуальнейшего соблюдения этикета, полковник де Крей.

— Тогда я предстану пред ней либо в качестве невежды, либо — бунтаря, как ей заблагорассудится. Я ее помню. Она произвела на меня огромное впечатление.

— Задним числом?

— Нет, просто при первом упоминании имени этой дамы память моя была в отлучке. Как у некоего генерала, сказавшего о своем обозе с амуницией: «А вот и моя армия!» — в то время как та плелась где-то в тылу. Или, если хотите, я был как слуга, уснувший во время пожара и сказавший в свое оправдание: «Я думал о другом». Если я позабыт — так мне и надо! Однако меня разбирает любопытство, вы скажете — остатки былого фатовства. По правде же говоря, мне просто не терпится проверить, какое впечатление я тогда произвел на вашу подругу — неужели никакого? Ведь и самый малый камешек воду рябит.