Едва вступив в сад, Клара увидела отца и сэра Уилоби и только тогда поняла, какую огромную услугу оказал ей полковник де Крей. Со своей неизменной способностью оценить обстановку с полувзгляда, тот незаметно свернул в сторону. Клара неторопливо приблизилась.

— Ну-с, — приветствовал доктор Мидлтон свою дочь, — надеюсь, тучи рассеялись?

— Одно только слово, и мы прекратим эту дискуссию, равно неприятную для каждого из нас, — сказал Уилоби.

— И никаких сцен, — прибавил доктор Мидлтон. — Сообщи нам свое решение, дитя мое, pro forma,[28] как того требует тот, кто имеет право требовать. И, ради всего святого, отпусти меня поскорее.

Клара посмотрела на Уилоби в упор.

— Я решила посоветоваться с мисс Дейл, — сказала она.

Сэр Уилоби отнюдь не походил на человека, сраженного неприятельской пулей.

— Советоваться? С мисс Дейл?

Доктор Мидлтон громко воззвал к фуриям.

— Что означает сей новый фокус?

— Отец, мне необходимо посоветоваться с мисс Дейл.

— Советоваться с мисс Дейл о том, как тебе распорядиться собственной рукой?

— Да, это необходимо.

— Я не ослышался? Ты сказала — мисс Дейл?

— Да, отец.

Доктор Мидлтон склонился над дочерью в позе ученого, которому предлагается исследовать бесконечно малые величины абсурдного, заключенные в человеческой природе; малые с точки зрения здравого смысла, они приобретают поистине чудовищные размеры там, где царит безумие. Он решительно отказывался понимать свою дочь. Собственный его разум — разум педагога, философа, ученого — не вызывал у него сомнения. Оторвавшись от созерцания этого феномена из мира иррационального, доктор Мидлтон выпрямился, расправил плечи, выкатил грудь и сказал, обращаясь к сэру Уилоби:

— Меня ничуть не удивляет, мой друг, ужас, который я читаю на вашем лице. Обнаружить, что ты связан с девушкой, равной по своему безумию Кассандре^{66}, но не имеющей при этом чести быть пораженной солнечным божеством, — разумеется, открытие не из приятных. Я враг проволочек и не допущу, чтобы моя дочь была повинна в нарушении слова.

— Дерзнете ли вы обвинить меня в этом? — спросила Клара, обращаясь к Уилоби.

Он вздрогнул. Видно было, что она явилась во всеоружии. Но как она успела за такой короткий срок? Откуда она знает? В своем смятении он возвел глаза к небу, судорожно вздохнул и воскликнул:

— Ужас, сэр? Не думаю, что лицо мое способно выражать ужас. Я не привык так долго быть просителем. Я не гожусь для этой смиренной роли. Ваша дочь заставляет меня усомниться в гармонии мироздания. Клара, мы связаны словом. Зачем же тратить время на пустые разговоры? К чему это вам понадобилось искать у кого-то совета?

— По-вашему, мой отказ был бы нарушением слова? — спросила она.

— Что за вопрос!

— Твой вопрос, — во всяком случае, нарушение здравого смысла, — поддержал его доктор Мидлтон.

О, какой взгляд направила Клара на Уилоби!

— Даже теперь? — спросила она.

Он высокомерно пожал плечами.

— После вчерашнего? — не отступалась Клара.

— Вчерашнего?

— Неужели я и теперь не свободна?

— Я вас не освобождал.

— Меня освобождает ваш поступок.

— Дорогая моя Клара!

— Разве вы сами не отказались от брака со мной?

— Я? Я, который настаиваю на том, что вы мне принадлежите!

— И вы продолжаете на этом настаивать?

— Это не только мое право, но и долг.

— После вчерашнего?

— Фокусы! Увертки! Варварский лепет дикарки, шуршанье змеи в кустах! — воскликнул доктор Мидлтон. — Ты обязана либо капитулировать, либо представить причину, вынуждающую тебя отказаться от своего слова. Причин у тебя нет. Итак, моя девочка, дай ему руку, как мы договорились. А я еще тебя хвалил за то, что ты вернулась в срок. Не позорь же меня и себя.

— А сам он волен распоряжаться своей рукой? Спроси его, отец.

— Исполни свой долг. Мы устали от твоих метаний.

— Волен! Абсолютно! Как в день, когда я впервые ее вам предложил.

И Уилоби широким жестом поднял свою честную руку.

Лицо его побелело. Невидимые враги, должно быть, витали в воздухе и что-то успели ей нашептать. Он уже сомневался в лояльности небесных сил.

— Несмотря на вчерашнее? — повторила Клара.

— Ах, если вы так настаиваете, то да: несмотря на вчерашнее.

— Вы знаете, о чем я говорю, сэр Уилоби?

— О да!

— И вы говорите правду?

— Это еще что за тон? — воскликнул ее отец в ярости. — Но объясни же мне, о воплощение непостоянства и всех противоречий, от сотворения мира приписываемых твоему полу, — в чем дело? «Сэр Уилоби», — говорит она ему грозно. «О да», — говорит он в ответ, а сам во всей этой абракадабре понимает, верно, не больше моего. Она отпрашивается на час и возвращается с новой порцией уловок, оскорбляя того, кому уже причинила столько неприятностей. Между тем я вынужден униженно признать, что только благородство твоего жениха помешало нашему вероломству сделаться достоянием молвы. Более того, у меня не хватит духу поздравить его от всего сердца, даже если он после всего этого не отступится от своего намерения и поведет тебя к венцу. Ибо вместо той молодой женщины, которою я надеялся его осчастливить, я вижу какую-то восковую куклу, куклу, наделенную капризами девчонки, которую нельзя ни на минуту оставлять без присмотра. Единственное объяснение, какое я могу придумать (если уж говорить о смягчающих обстоятельствах), это что в нее вселился бес ревности.

— Могу лишь сказать, что для этого нет никаких оснований, — заявил Уилоби. — Но я готов дать вам удовлетворение, Клара. Назовите мне имя той, что вас беспокоит, — мне трудно допустить такую возможность. Но как знать?

Она не могла назвать никого. Если бы она назвала Летицию, омерзительная версия о ее мнимой ревности получила бы подтверждение. К тому же она не чувствовала себя вправе упоминать ее имя.

Пользуясь ее замешательством, Уилоби продолжал наступать:

— Я не подвержен ревности, сэр, — и, насколько мне известно, в обществе от нее давно отказались. Впрочем, я допускаю возможность такого чувства. Иные даже находят в нем нечто для себя лестное. И часто одного слова довольно, чтобы рассеять сомнения. Вся эта история так бессмысленна и нелепа! Как бы то ни было, я согласен выступить в роли свидетеля или, если понадобится, подсудимого! Я готов на все, лишь бы успокоить уязвленную душу.

— Вами, сударь, — сказал доктор Мидлтон, — мог бы гордиться родитель.

— Да нет же, это не ревность! Я не умею ревновать! — воскликнула Клара и тут же почувствовала острый прилив дочерней ревности. «Ах, — подумала она, — если бы только вернуть себе уважение отца или хотя бы частицу его былой нежности!» У этой девушки был отнюдь не железный характер, она принадлежала к тем нервным натурам, которые живут впечатлениями минуты, но глубокое отвращение — глубочайшее, какое ей когда-либо доводилось испытывать, — заставляло ее сейчас держаться с несвойственной ей твердостью.

— Отец, ты можешь снова гордиться своею дочерью, — сказала она.

Большей тактической ошибки, чем эта, она не могла совершить.

— Optime.[29] А теперь к делу, ad rem, — ответил он, повергая Клару в отчаяние своим благодушным тоном. — Firmavit fidem.[30] Подтверди и ты свое слово, и дело с концом. И не путай больше следов, словно затравленный заяц.

— Мне необходимо поговорить с мисс Дейл, — повторила она.

Руки достопочтенного доктора судорожно взметнулись вверх, словно для проклятия.

— Она у себя в коттедже. Вы имели возможность с ней повидаться, — сказал Уилоби.