Каждый из двух голосов казался отголоском другого, и Клара не могла решить, которой из сестер отдать пальму первенства: которую из них считать наиболее убежденной идолопоклонницей.

— Уилоби, — произнесла мисс Эленор, тем самым заявив притязание на этот титул, которым Клара про себя решила наградить ту, что первая откроет рот, — наш Уилоби чрезвычайно наблюдателен… великодушен… и притом обладает мудрым предвидением. То, что он придумал, послужит к общему благу.

— Для нас достаточно одного его намека, — вставила мисс Изабел, как бы оспаривая у сестры право на почетное звание.

— Но вам не придется покидать этот дом, мои дорогие! Если б я и сделалась его хозяйкой, я бы не допустила этого.

— Уилоби сокрушается, что вовремя не дал вам это понять.

— А мы казним себя за то, что не догадались сами.

— Следовательно, он заговорил об этом только сегодня? — спросила Клара, но так и не добилась ответа. Сестры возобновили свой дуэт, и Клара покорно подставляла то одно, то другое ухо для очередной порции бессмыслицы.

— Итак, мы договорились, не правда ли? — сказала мисс Эленор.

— Вы очень, очень добры.

— И я снова буду для вас «тетушкой Эленор»?

— А я — «тетушкой Изабел»?

Клара была в отчаянии; деликатность не позволяла ей объявить им истинную причину, по которой она больше не могла называть сестер так, как называла их вначале, когда еще верила, что ей суждено стать женою Уилоби. Стыдясь того, что делает, она с чувством поцеловала каждую; впрочем, к ним она испытывала неподдельную нежность.

Сестры попятились к дверям, волоча за собой длинный шлейф извинений, обращенных к доктору Мидлтону за причиненное беспокойство. Он проводил их до двери и, раскланявшись с ними, продолжал держать ее открытой, рассчитывая, что и Клара последует за ними. Но та оказалась в противоположном углу комнаты и, по-видимому, не была намерена двигаться с места.

Доктор Мидлтон уже подумывал, не выйти ли самому, как увидел в коридоре Вернона Уитфорда. Тот только что закрыл за собой дверь лаборатории и направлялся в библиотеку. Лицо его могло бы служить зеркалом для доктора Мидлтона: оно выражало такую же растерянность.

Доктор был ему рад, как помехе, избавляющей его от необходимости продолжать тягостное объяснение с Кларой, и, только когда, отчаявшись в возможности довести свое дело до конца, та двинулась к двери, он с ужасом спохватился, что человек, с которым она его оставляет, по-видимому, тоже выведен из душевного равновесия.

— Вы как будто чем-то озабочены? — спросил он. — Состояние, отнюдь не способствующее занятиям. Где вы были? Я подозреваю, что вы не обладаете умением заковаться в тройную броню от житейских невзгод, между тем как для плодотворной работы это необходимо. Вы, насколько я понимаю, только что из лаборатории?

— Да, сэр… Вам нужна какая-нибудь книжка? — обратился Вернон к Кларе. — Позвольте, я вам помогу ее достать.

Она поблагодарила и сказала, что сейчас уйдет.

— Ты стоишь у полки с итальянской литературой, моя дорогая, — сказал доктор Мидлтон. — Ох, уж эта мне лаборатория, мистер Уитфорд! Если измерить количество работы, которая в ней производится за год, вряд ли ее хватит, чтобы провести электрический провод отсюда до железнодорожной станции — расстояние, равное четырем милям, если не ошибаюсь. Что ж, сэр, дилетантизм, сопряженный с большой затратой времени и аппаратуры, неплохое украшение для джентльмена со средствами — это ничем не хуже лисьих хвостов и оленьих рогов, которыми довольствуются его соседи. Надо признать, что Уилоби оказал моей дочери чрезвычайную любезность. Насколько я мог уловить из разговора наших дам, он показал себя столь же великодушным, сколь мудрым. Есть сражения, в которых почетнее сдаться, нежели победить, но женщины этого упорно не желают понять. Они не способны оценить славу, какою в этих случаях покрывает себя побежденный.

— Да, я слышал, — поспешил вставить Уитфорд, желая оградить Клару от витиеватых выпадов ее отца. — Я был сейчас у Уилоби. — Вернон хотел бы намекнуть Кларе, что в аудиенции с Уилоби ему не удалось продвинуть ее дело и что ей следует сейчас же, пользуясь его присутствием, объясниться с отцом. Но как ей это сообщить, когда она избегает его взгляда, между тем как, не искушенный в интригах, он не находил нужных слов, смысл которых был бы ясен ей одной?

— Мне было бы жаль услышать, что Уилоби вас огорчил, я о нем очень высокого мнения, — сказал доктор Мидлтон.

Клара выронила книгу из рук. Ее отец преувеличенно высоко подскочил в кресле. Вернон — она это чувствовала — пытался поймать ее взгляд, но досада и сознание своей вины побуждали ее упорствовать и не поднимать на него глаз.

— Меня Уилоби огорчить не может, — сказал он. — Я здесь для того, чтобы помогать ему советом, и не вправе огорчаться, когда он моих советов не принимает. Это Уилоби как будто огорчен, узнав, что полковник де Крей на днях уезжает.

— Да, он любит окружать себя друзьями. Можно обойти полсвета и не найти человека такого радушия, как сэр Уилоби. Впрочем, мистер Уитфорд, ваше лицо вас выдает: вы чем-то озабочены.

— Да нет же, сэр!

— А это что? — И доктор Мидлтон провел пальцем над своими бровями.

Вернон пощупал свой лоб. Не в силах отвлечь мысли от Клары, он с досадой пустился на неуклюжую хитрость.

— Откровенно говоря, — сказал он, — я и впрямь в некотором затруднении, сэр, и хотел бы с вами посоветоваться. Я тут сочинил один стих и не уверен, правильно ли он построен с точки зрения просодии. Как вы думаете, годится такое? «Ослиными ушами он прядет». Я хочу этим сказать, что некто уперся, как осел, и стоит на своем.

Выдержав глубокомысленную паузу, доктор Мидлтон нахмурил чело и изрек со всей тяжеловесной игривостью ученого филолога:

— Нет, сэр, ваш стих никуда не годится. Чередование ударных слогов совершенно искусственное. Сотрите-ка вашу строку, да поскорее, покуда учитель не извлек свою грозную ферулу. Впрочем, может быть, вы хотели сказать так…? — И доктор Мидлтон собрался было предложить свой вариант, но тут Клара не выдержала и удалилась, дивясь больше прежнего мужской породе. Господи, да они способны упражняться в своей нелепой просодии, когда кругом пожар! И это ученые, люди, которым, казалось бы, дано все понимать! И — ведь обоим известно, что рядом с ними душа, изнывающая в трагической борьбе!

Не прошло и минуты, как за ней закрылась дверь, а наши ученые уже погрузились в работу. Доктор Мидлтон позабыл о варианте, который хотел предложить.

— Надеюсь, у вас в самом деле ничего серьезного? — спросил он, как бы пеняя Вернону за отсутствие ученой ясности на его челе.

— Думаю, что нет, сэр. Речь идет всего лишь о здравом смысле.

— И вы называете это несерьезным?

— На мой взгляд, похвала, которою Герман^{40} удостаивает versus dochmiacus[17]^{41}, не только весьма серьезна, но и ничуть не преувеличена, — сказал Вернон.

Доктор Мидлтон с ним согласился и, отряхнув от ног своих прах мирских забот, ступил на благодатную почву классического стихосложения.

В день, когда, по Клариным расчетам, должен был прийти ответ от мисс Люси Дарлтон, заря занялась рано. Окинув глазом роскошный пурпур, разлившийся в небе по всему его восточному краю, хлебопашец сказал бы: «Быть дождю».

Но Кларе было не до погоды, не было также в ее душе места для любования красотой. Занявшееся утро распахнуло перед ней ворота на обетованную волю, и она трепетала от радости, что может вновь, как прежде, когда мир представал ей в лучезарном сиянии зари, отозваться на его яркие краски. Но этот же сердечный трепет возвращал ее к настоящему, и, собравшись с мыслями, она принялась обдумывать план своих будущих действий. Подобно магнитной стрелке, Клара устремлялась к одной-единственной цели. Для достижения этой цели она не гнушалась ничем: уловки, хитрости, вымыслы — все это невозмутимое полчище благовоспитанных отклонений от истины бодро вышагивало рядом со стройными батальонами лукавых и, как фарфор, хрупких недомолвок. Еще накануне, обдумывая свой план, она бестрепетно бросила эти резервы в бой. В ответ на всевозможные проекты развлечений, которые ей назойливо предлагали, пытаясь связать ее обещанием, она ловко лавировала этой армией, внутренне оправдывая свои маневры бесцеремонностью давления, которое на нее оказывали.