— Клара.

— Наконец-то! Так вот, больше всего на свете мне бы хотелось… Разумеется, если бы это отвечало вашим мечтам… Да, да, я радовалась бы этому больше всего на свете — кроме собственной свободы… Но я боюсь, что вы оскорбитесь… Я знаю вашу скромность — да не восстанет же она против меня! Я хотела бы видеть его счастливым тем единственным счастьем, которое для него возможно. Вот вам и вся моя ревность!

— Это вы и собирались мне сказать?

— Н-нет.

— Я так и подумала.

— Я собиралась сказать вам… Но только боюсь, что и на дыбе я не могла бы говорить с вашей откровенностью! Ну, да ладно. Скажите, вам никогда не казалось, что… только не подумайте, что я не ценю его достоинств, я знаю, что говорю с самым его верным другом, я признаю обаяние его личности, он настоящий мужчина во всех своих вкусах и привычках… но вам никогда не казалось… впрочем, какое право имею я задавать вам такой вопрос? Разумеется, у всякого человека есть недостатки, и я не требую от людей, чтобы они были святыми, я и сама далеко не праведница… увы!

— Итак, не казалось ли мне…? — напомнила Летиция.

— …что лишь очень немногим женщинам дано говорить с той совершенной искренностью и откровенностью, с какой бы им хотелось?

— Нас не так воспитывают. Откровенность дается нам ценою страдания.

— Должно быть, вы правы. Встречалась ли вам когда-нибудь женщина, которая была бы совершенной эгоисткой, до конца?

— Встречалась ли мне такая женщина? Мы нисколько не лучше мужчин.

— Я и не говорю, что лучше. Я сама сделалась эгоисткой, я думаю только о себе и каждую живую душу, какая попадается на моем пути, стремлюсь использовать себе во благо. Но ведь женщина — существо подчиненное. Едва успеет она выйти из детской, как над ее головой раздается свист закинутого лассо. Не удивительно, что она использует свою красоту как оружие и с помощью этого оружия стремится взять в плен как можно больше противников. Еще бы! Да я сама, чтобы отомстить за свою постыдную слабость и наказать мужчин за их самоуверенность, была бы готова брать пленников сотнями — и пусть меня обвиняет в кокетстве кто хочет! О, я не стала бы щадить этих гордых соколов! Как забавно выглядели бы они с ощипанными перышками! А иначе как их накажешь?

— Но вы не думаете об уроне, который нанесли бы себе самой.

— Я думаю об их торжестве, когда они остаются безнаказанными.

Летиции начало уже казаться, будто ей предлагается отвлеченное рассуждение на тему о неравенстве в отношениях между полами. Промелькнувшее было вначале подозрение, что разговор их имеет какую-то более конкретную основу, совершенно рассеялось. Зато следующая Кларина тирада заставила кровь прилить к ее щекам.

— Наконец-то я поняла, в чем разница! — воскликнула Клара. — Да, да, все дело именно в этом, я ни на минуту не сомневаюсь! Женщины, которых именуют кокетками, покоряют отнюдь не лучших представителей мужского пола, зато мужчина-эгоист непременно вербует свою жертву из числа лучших — утром, днем и вечером питается он ее преданностью и, как кровь, пьет ее верность. Я сейчас говорю не с позиций женской выгоды. Ведь, проходя мимо единственной женщины, которая для него создана, пренебрегая единственной женщиной, которая могла бы дать ему то, чего жаждет его душа, эгоист в первую очередь наказывает самого себя. Он ищет ее там, где… — Клара запнулась и прибавила: — К сожалению, я не обладаю вашим даром слова.

— Напротив, мисс Мидлтон, у вас могучий и опасный дар, — возразила Летиция.

Клара ласково ей улыбнулась.

— Вы находите? Чей это коттедж?

— Моего отца. Может быть, зайдете? Хотя бы в сад.

Клара оглядела заросшее плющом крылечко и растущие возле кусты роз и сказала:

— Я приду за вами через час.

— Неужели вы пойдете по дороге одна? — спросила Летиция с изумлением, ибо ей живо представилось недовольство сэра Уилоби.

— Я доверюсь большой дороге, — ответила Клара и уже повернулась, чтобы идти, но спохватилась, подошла к Летиции и подставила ей щеку для поцелуя.

Летиция, только что испытавшая на себе воздействие «могучего и опасного дара» этой девушки, подивилась, как с этим даром уживается столько нежности и детского простодушия.

Клара меж тем шагала по дороге, меньше всего ощущая в себе какое бы то ни было могущество.

Пока Клара гуляла с Летицией, сэр Уилоби развесил свое самолюбие сушиться; оно, как это случается с иной материей в непогоду, немного село. Вскоре, однако, в обществе миссис Маунтстюарт-Дженкинсон, представительницы того самого света, которого он так страшился и который вместе с тем так стремился покорить с помощью всех имевшихся в его распоряжении средств, бархатистый ворс его самолюбия вновь обрел свойственную ему мягкость и блеск. Взгляд миссис Маунтстюарт-Дженкинсон действовал на него одновременно как заклинание и приказ, моментально преображая его в того самого повесу, какого ей угодно было в нем видеть, — в веселого, беспечного сэра Уилоби, остротой парирующего остроту. Учтивый джентльмен признает королеву своим единственным законодателем. Мужское одобрение, хоть оно и помогает завоевать благосклонность дам, все же не так высоко расценивается джентльменом с болезненно развитой мнительностью, готовым всюду видеть афронт своему самолюбию, ущерб своему благополучию и угрозу своему владычеству. Мужчины к тому же продажны в самом элементарном смысле этого слова: их можно купить хорошим вином, задобрить дорогими сигарами, пленить непринужденной фамильярностью обращения. А впрочем, их особенно и покупать не стоит. Ведь оттого, что на вас косо посмотрит мужчина, вы не умрете. Зато один взгляд женщины способен превратить вас из гордого своим опереньем петуха в жалкого, облезлого цыпленка. К счастью, для того чтобы заручиться благосклонностью дам, тоже существуют средства. Достаточно обладать острым языком или — еще проще — стройной ногой. Если на вашей стороне окажется сама природа, если вы изящны и к тому же скромны, если вы прочно заняли свое место на солнечной стороне бытия, то и женщины будут поддерживать вас. А заручившись их благосклонностью, вы можете быть спокойны: вы обретете в каждой из них зеркало, которое до конца дней ваших будет отражать ваш облик. Все, что говорится о женском непостоянстве, вздор. Затроньте ее воображение однажды, и она ваша пожизненная раба. От вас ничего не потребуется взамен, ничего, кроме самой обычной любезности придворного кавалера. Она будет отрицать, что вы стареете, будет ограждать вас от сплетен, откажется видеть вас в смешном свете. Инстинктом ли, кожею или невидимыми щупальцами сэр Уилоби, не хуже записной кокетки, ощущал таинственную силу женского могущества.

Без этого знания ему бы несдобровать. Нужда, необходимость защищать свою персону заставляла его находить и средства для защиты. По части самосохранения это был сущий маг и волшебник, чуткий, дальновидный, знающий точно, без указки, какой именно травой лечиться от укуса змеи. Болезненное самолюбие мешало ему подчас разглядеть, что делается в душе у противника, но оно же и побуждало его к безостановочной деятельности. Вот и теперь, еще не догадываясь о размерах грозящей ему опасности, он решил, по стратегическим соображениям, обольстить миссис Маунтстюарт и, прибегнув к тактике тонких намеков, предвосхитить чудовищную случайность, которая, быть может, его подстерегает. Разумеется, он не стал намекать на Кларино непостоянство. Нет, он всего лишь посетовал на собственную переменчивость, точнее, на некоторые перемены, происшедшие в его восприятии Клары. Легко, тоном человека, умеющего оценить шутку, он снова затронул тему фарфоровой плутовки.

— Я, кажется, начинаю постигать смысл вашего определения, — сказал он.

— Только не забывайте, пожалуйста, что я в нее влюблена, — сказала миссис Маунтстюарт.

— Разумеется. Это наша общая участь.

— Которою, я полагаю, вы довольны.