— Вы знаете, сэр Уилоби, что это не так.

— Неужели вы не верите мне, когда я говорю, что мое сердце свободно и что я также не нарушаю требований чести?

— Не в этом дело!

— В чем же, скажите! Вы видите, какую имеете надо мною власть. Хотите, сударыня, чтобы я стал перед вами на колени?

— Ах, нет! Мне было бы еще тяжелее.

— Так вам тяжело? Следовательно, вы верите в мою привязанность и отвергаете ее. Вы ведь поэтесса и, несомненно, считаете любовь вечной. И вы меня любили. А теперь говорите, что не любите. Где же тут логика, Летиция Дейл?

— Логика не свойственна поэтессам, если и считать меня за таковую на основании нескольких глупых стишков. Сама я себя поэтессой не считаю — среди прочих иллюзий я отделалась и от этой.

— Не клевещите, Летиция, на ту святую пору. Я ее помню, словно это было вчера: вот я проезжаю верхом мимо вашего коттеджа, вы сидите возле окна с пером в руке, волосы свесились на лоб. Когда-нибудь я закажу ваш портрет художнику, и он напишет его с моих слов, Да, вы были романтичны и простодушны, но глупой — никогда. Вы думали обо мне — так ли уж это глупо? Я помню тот день, когда мы с вами впервые шепнули друг другу заветное словцо — как вы затрепетали! Вы забыли, я — нет. Я помню, как повстречал вас на тропинке, когда вы шли в церковь. Я помню божественное утро моего возвращения из странствий, помню, как меня встретила прежняя Летиция, неизменная в своем постоянстве. Могу ли я это забыть? Эти картины моей юности я ношу с собою всю жизнь, они никогда не потускнеют. Напротив, чем дальше я от них удаляюсь, тем пристальнее вглядываюсь в них. Скажите, Летиция, разве ваш отец не изрек в свое время некоего пророчества? Сдается мне, я кое-что об этом слышал. Да, да, это точно.

— Он больной и старый человек. А старые люди цепляются за иллюзии.

— Спросите себя, Летиция, кто мешает его пророчеству сбыться? Ведь то, что он предсказывал, правда, если только правде дано восторжествовать в этом мире! Неужели вы переменились настолько, что не захотите порадовать отца? Я пойду к нему завтра, чуть свет.

— В таком случае мне придется пойти вслед за вами и вывести его из заблуждения.

— А я тогда объявлю, что вы питаете недостойное чувство к другому и стыдитесь в этом чувстве признаться.

— Это вам ничуть бы не помогло, хоть и было бы достаточно низко.

— Ват вам доказательство моей любви! Вы одна способны толкнуть меня на такой поступок, и никому, кроме вас, я не позволил бы обвинить меня в низости.

— Сэр Уилоби, я надеюсь, что вы дадите моему отцу спокойно умереть.

— Мы с ним вместе постараемся убедить вас.

— Можно подумать, что вы решили жениться во что бы то ни стало, на ком угодно, — лишь бы жениться!

— Только на вас, Летиция, только на вас!

— Я устала, — сказала она. — Сейчас очень поздно, и я предпочла бы закончить нашу беседу. Я не хотела причинить вам боль. Я верю, что вы говорили со мной искренне. Я не стану защищать ни весь женский род, ни себя. Скажу только, что в моем лице вы видите женщину все равно что умершую. Я могу еще быть счастливой по-своему, но во мне так мало жизни, что никакого иного счастья я уже не способна испытать. Что касается любви, я рада, что мне удалось вырваться из этого плена. Вы имеете в виду молодую женщину, в то время как я — старуха. У меня нет никаких стремлений, никакого тепла. Все, что у меня осталось, — это чисто инстинктивное желание сохранить жизнь, и я молю только о том, чтобы меня несло по течению, — самой плыть у меня нет сил. Нет, сэр Уилоби, не такая вам нужна жена. Покойной ночи.

— Скажите ваше последнее слово. Взвесьте его как следует. И — никаких условных сожалений. Итак, вы решительно отказываетесь?

— Решительно отказываюсь.

— Отказываетесь?

— Да.

— И для этого я принес в жертву свою гордость! Вы отказываетесь?

— Да.

— Унизился перед вами! И вот ваш ответ! Вы отказываетесь?

— Отказываюсь.

— Покойной ночи, Летиция Дейл.

Он пропустил ее вперед.

— Покойной ночи, сэр Уилоби.

— Я в ваших руках, — сказал он голосом, в котором одновременно слышались и мольба и угроза.

— Я вас не предам, — сказала Летиция.

— Могу я вам верить?

— Я уеду отсюда утром, до завтрака.

— Позвольте проводить вас наверх.

— Если вам угодно. Но я ни с кем не буду говорить, ни этой ночью, ни завтра утром.

— Я просто хотел продлить наше свидание хоть на миг.

Они покинули гостиную.

Юный Кросджей продолжал лежать, прислушиваясь к невидимому барабанщику, который нещадно выбивал свою дробь — то ли где-то внутри его черепа, то ли извне.

Дверь в лабораторию сэра Уилоби с шумом захлопнулась. Кросджей кубарем скатился с оттоманки, подкрался к оставшейся открытой двери гостиной и выглянул в коридор. Пробуждение Кросджея было полным! Он решил во что бы то ни стало выбраться из дому и провести остаток ночи не встречаясь ни с одним представителем человеческой породы, ибо нечаянно подслушанная новость превратила его в пороховой склад, который грозил вот-вот взорваться. Он пошел коридором и возле буфетной наткнулся на полковника де Крея.

— Так вот ты где! — воскликнул полковник. — А я-то за тобой повсюду охочусь.

Кросджей сообщил, что нашел дверь в свою комнату запертой, что он не знает, где ключ, и что сэр Уилоби в лаборатории.

Полковник повел мальчугана к себе в комнату и уложил на диван, укрыв его одеялом и подложив ему под голову подушку. Но мальчик не мог успокоиться. Ему хотелось говорить, плакать, рычать. Он ворочался с боку на бок, не зная, что и думать, и понимая только одно: по отношению к его обожаемой мисс Мидлтон совершено предательство.

— Послушай, мой милый, этак из тебя никогда не выйдет солдата! — крикнул ему полковник, приписывая беспокойство Кросджея его непривычке спать на узком диване.

Кросджею пришлось проглотить эту горчайшую из пилюль. Безотчетное чувство помешало ему облегчить свою смятенную душу и оправдаться, рассказав полковнику о мисс Мидлтон, и он так и проерзал на диване до рассвета. С первыми же лучами зари, когда его гостеприимный друг покоился на подушке, выставив наружу свой красивый профиль и обнаженные плечи, Кросджей вскочил на ноги и удрал.

«Он говорит, что из меня не выйдет солдата, а я вот поспал два часа, и с меня довольно!» — с гордостью подумал мальчик, вдыхая упругий воздух полей, разбуженных лучами еще неокрепшего солнца. Но, оглянувшись на Большой дом, он пришел в смятение, ибо не знал, как ему быть: он чувствовал, что готов взорваться и что рыцарственное рвение постоять за свою обожаемую мисс Мидлтон не позволит ему держать язык за зубами.

В то самое время, как юный Кросджей, наткнувшись на запертую дверь, опрометью бежал по лестнице вниз, Летиция сидела у Клары и делилась с нею своими опасениями за этого злополучного отрока, перебирая все бедствия, какие могли его постичь. Когда после полуночи Летиция вышла, Клара долго вслушивалась в тишину — где-то раздался голос сэра Уилоби. По его интонациям Клара догадалась, что мальчика в доме нет.

Тщетно прождав возвращения Летиции, она разделась, легла в постель и попыталась уснуть. Она устала от борьбы. Странные мысли завладели ее юной головкой — мысли о том, что сознание исполненного долга может одержать верх над отвращением. Живут же люди внутренней жизнью, не обращая внимания на свои вкусы и пристрастия! Она чувствовала, что пасует перед сэром Уилоби, перед его необычайным искусством брать человека измором. Много ли она выиграла своим сопротивлением? С каждой попыткой она, казалось, только растрачивала душевные силы, между тем как очертания будущего вырисовывались все туманнее: с каждым шагом, вместо того чтобы приближаться к свободе, она все глубже увязала в неволе. Озираясь на пройденный путь, она поражалась тому, как много ею сделано и как мало от всего этого толку. Впереди было решительное объяснение о отцом, и ей предстояло выступить в качестве непримиримой бунтарки.