— Так она пошла на станцию? — переспросил Вернон.

Но из Кросджея нельзя было выудить больше ни слова.

— Давно ли? — обратился Вернон — не столько к Кросджею, сколько к джентльмену, именовавшему себя живым нравоучением.

Последний, трясясь от холода, сообщил, что тому прошло минут пятнадцать, а то и все двадцать.

— Ах, да что мне время, сэр? — воскликнул он. — Питался бы я как следует, так у меня были бы часы в нутре. А у меня там один ревматизм.

— А ну-ка, пропусти! — крикнул Вернон и перемахнул через изгородь.

— Вон они как умеют, эти господа, — высыпаются в своих теплых постельках, — простонал бродяга. — У них и костей-то нет.

Вернон протянул ему полкроны: как-никак, а бродяга оказался полезен.

— Мистер Уитфорд, можно, я с вами? Ну, позвольте! Ну, можно? — взмолился Кросджей. — Теперь я ее до-о-олго не увижу…

— Сейчас же домой! — перебил его Вернон и пошел дальше.

Он слышал, как позади перебранивались Кросджей и бродяга и как Кросджей отказывался принимать утешения профессионального горемыки.

Вернон быстро шагал по полю. Он поставил себе целью, — для чего, он не задумывался, — достичь станции не позже, чем без десяти минут одиннадцать. Выйдя вновь на мощеную дорогу, дававшую ногам большую опору, чем пролегающая через поле скользкая тропинка, он пустился бегом. Вся его надежда была на то, что Клара не найдет дороги. Дождь снова яростно захлестал, и Вернона снова охватила тревога. А может быть — пусть себе едет? Как? Чтобы она целых три часа тряслась в поезде с мокрыми ногами? Невозможно!

Он мысленно прижал к груди эти ножки, чтобы согреть их своим теплом. А все же — поделом Уилоби за его дурацкую самонадеянность! Да, но ни Клара, ни ее отец не заслужили такого позора. А если она доведена до отчаяния, если она уже недоступна доводам разума? Как воздействовать на нее тогда? Он не мог ничего придумать. Накануне у него был крупный разговор с Уилоби; он убеждал своего кузена отпустить мисс Мидлтон, дать ей время поразмыслить наедине с собой. Но разговор этот только убедил Вернона в том, что единственное спасение Клары — в бегстве. Такого человека, как Уилоби, человека, который напускает на себя притворную тупость, опирается на безрассудную спесь и прибегает ко всем уловкам трусливого и изощренного деспота, способно отрезвить лишь одно: совершившийся факт.

Все это так, но чем объяснить странную перемену в обращении Клары с ним, Верноном? Он и не подумал, что прежде всего ему следовало разобраться в себе самом и понять, как могло случиться, что на основании одной этой перемены он был готов заподозрить ее в самых черных грехах? Де Крей оповестил обитателей Большого дома о своем намерении вскорости его покинуть, рассуждал Вернон. Следовательно, де Крей и Клара в стачке! Мысль эта обдала Вернона холодом, словно к его сердцу и в самом деле прикоснулись озябшие ножки Клары.

Пусть он не видел ничего дурного в том, что она доверилась ему, но то, что она открылась другому, не заслуживало никакого снисхождения, и Вернон был готов предположить что угодно — вплоть до того, что встретит на станции де Крея.

Мысль эта заставила его задуматься над ролью, которая в таком случае выпала бы ему самому. Он даже на мгновение остановился. И в ту же минуту с ним поравнялась пролетка доктора Корни, державшего путь в Рендон. Кругленький доктор окликнул Вернона и — что было равносильно крепкому ирландскому объятию — предложил ему сухое место под зонтом и непромокаемым фартуком.

— Впрочем, от этого мало толку, если вы не зайдете в «Дельфин» завершить лечение небольшой дозой коньяка с горячей водой, — сказал доктор. — Смотрите же, выполните мое предписание в точности! Я направляюсь в Рендон помочь одной душе покинуть бренное тело. Чем очевиднее бесполезность лекарств, тем суевернее за них цепляются бедняги. Пилюлька и священник — под этим конвоем они безбоязненно пускаются в свой последний путь. «Скажи, Пат, что у тебя на душе?» — «Ах, ваше преподобие, я все думаю, как бы вы не отказали мне в благословении, если я выпью еще одну каплю?» — «Не откажу, сын мой, запрягай телегу и поезжай с богом!» Вы, кажется, сказали, что вам надо на станцию? Ну, что же, коли вам так некогда, предъявите мой рецепт в привокзальной гостинице. Но вы, я вижу, чем-то встревожены. Я не могу вам помочь?

— Нет. И пожалуйста, не расспрашивайте меня ни о чем.

— Как сказал ирландский гренадер, получив пулю в место, о котором он не хотел распространяться. Вот, однако, и Рендон. Сейчас мы лихо загремим по его булыжнику. Доктор Корни несется на всех парах в своей тележке, ибо кто нынче отважится помереть без него? Несчастных терзает на смертном одре раскаяние в том, что они не обратились ко мне вовремя. Добрая доза самообмана никому не повредит. И обращаться с нею надо бережно, — особенно когда имеешь дело с дамой. И вот, пожалуйста, ваш доктор несется метеором в своей колымаге, а к окнам коттеджей, следя за его полетом, прилипли носы и носишки! Кстати, как поживает прелестнейшая из девиц, какую мне когда-либо довелось видеть, а также — счастливейший из смертных? Когда она отправляется за своими свадебными нарядами? И когда нити их судеб сплетутся воедино? Я не стану говорить, что она совершенство, ибо совершенство — нечто неподвижное, как столб. Она же — развевающаяся веточка на дереве, которое растет где-то совсем рядом, в двух шагах or совершенства. О ней можно говорить только стихами. Вы скажете, что у меня легко воспламеняющееся ирландское сердце, но, право же, я впервые вижу девушку, при взгляде на которую всякому вдруг откроется значение священного слова «восхитительная». Ну, да разве она для нашего брата? Миг — и ее подхватили. Но — ни звука больше! А все же, дружище Вернон, — на вас ведь почиет дух античности, — скажите по чести: когда вы на нее глядите, у вас не возникает мысль, что перед вами дочь одной из богинь Олимпа, согрешившей со смертным?

— Черт бы вас побрал, Корни, остановитесь же здесь, а то я опоздаю к поезду! — воскликнул Вернон, дергая его за рукав, хоть они еще не подъехали к станции.

Достойный потомок кельтов, доктор Корни понял, что за этим нелогичным возгласом кроется какой-то другой смысл.

— Ну что ж, вам не вредно пробежаться, — сказал он, натягивая вожжи.

Несмотря на то что Вернон на прощание крепко пожал руку доктору Корни, у того осталось смутное опасение — не обидел ли он чем своего старого приятеля.

Если говорить начистоту, все дело было в том, что Вернон в эту минуту меньше всего был расположен смаковать ирландское красноречие доктора Корни. Оно как бы оправдывало предпочтение, которое Клара Мидлтон оказывала соотечественнику доктора, полковнику де Крею.

Клара стояла в зале для ожидания и смотрела в окно на побелевшие от дождя рельсы. Завидев Вернона, она от изумления приоткрыла рот.

— Вы уже взяли билет? — спросил он.

Она кивнула и стала дышать ровнее. Деловитый тон его вопроса успокоил ее.

— Вы промокли, — продолжал он.

Этого она отрицать не могла.

— Немного, — сказала она. — Но я этого не чувствую.

— Привокзальная гостиница совсем рядом. Мы по семафору узнаем о приближении вашего поезда. Вам там будет лучше. Идемте.

Властный тон Вернона несколько удивил Клару, но она не могла не признать его правоты: она порядком вымокла и — поскольку он как будто не собирался покушаться на ее независимость — была готова внять голосу рассудка. Итак, подчинившись ему внешне, она продолжала сопротивляться в душе, готовясь пресечь малейшее посягательство на ее свободу.

— Вы уверены, что мы увидим семафор, мистер Уитфорд?

— Ручаюсь.

Сказав несколько слов дежурному по станции, он вместе с Кларой перешел дорогу.

— Мисс Мидлтон, вы одни?

— Да. Я не взяла с собой камеристку.

— Вам надо сейчас же снять туфли и чулки и высушить их. Я поручу вас заботам хозяйки.