Ватутин позвонил Катукову. Выслушав оценку сложившейся обстановки, высказал свои соображения. Катуков расценил их как излишне оптимистичные. Такое случается у высоких начальников — за боями они следят по картам, потери в войсках до них доходят с задержками — в донесениях и оперативных сводках. Упрекнуть комфронтом Катуков не посмел. Сделал ловкий маневр — задал вопрос:

— Может ли моя армия рассчитывать на пополнение?

— Я же тебе направил десятый танковый, два противотанковых полка, три дивизии из Сороковой армии, одну из армии Крюченкина.

— Но потери в борьбе с новыми немецкими танками не вписываются в соотношение два к одному. В среднем один «тигр» и «слон» выбивают два— четыре наших. «Пантеры» тоже не любым выстрелом подобьешь. Опередили немецкие инженеры наших и по утолщению брони, и, особенно, в замене короткоствольных орудий на длинноствольные.

— Крепкие и длинноствольные танки у нас уже созданы, дело за их производством. Ждать модернизированные и новые осталось недолго. По стволам мы даже опередили немцев. Наши «сотки» пробивают любой немецкий танк, а «восьмидесятки», которые ставят на «тридцатьчетверки», по силе огня сравнимы с пушками тяжелых немецких машин. Уступают по крепости брони, но спецснарядами могут прожечь броню любой толщины. Немцы ее утроили, но увеличенным весом сделали свои танки неповоротливым и.

— Да, это хорошо, товарищ комфронтом, но нам вести бои с немецкими танками придется завтра и много раз послезавтра. Не придать ли танковым корпусам дальнобойные батареи для стрельбы прямой наводкой?

— Предложение резонное, но такие артсистемы только в артдивизиях и корпусах. Над ними шествует маршал Воронов. Добьюсь у него согласия — получишь кое-что. Потери в танках несем не бесполезно, хотя желательно нести их меньше. По моей оценке между корпусами Гота наметился разрыв. Не по его хотению, а из-за упорного и умелого сопротивления твоих танкистов и командиров. Ман-штейну все еще снится окружение хоть какой-то нашей группировки. Ведь продвижение к Курску с севера задержано, а своими силами, не может не понимать он, крупную группировку наших войск ему не окружить. Иной объект окружения уже вырисовывается — войска Крюченкина и дивизии Чистякова в углу между Липовым и Северным Донцом. Вам, товарищ Катуков, и надо отсечь или сломать одну бронированную руку корпуса СС, и окружение наших дивизий в междуречье провалится.

— Этот угол в междуречье так далеко, что имеющимися у меня силами дойти до него будет непосильно.

— К нам идут два танковых корпуса от Конева и Малиновского. Это почти полтысячи танков. И ваших сколько. Прибудут — ими вместе с двумя стрелковыми дивизиями, находящимися там, нанести короткий удар от железной дороги Курск — Белгород на запад. Надеюсь, вы теперь яснее представляете оперативную обстановку и будете действовать еще осмотрительнее и в то же время активнее. Все, товарищ командарм. Меня ждут другие дела.

Ожидаемый удар противника последовал на двух участках общей протяженностью около десяти километров. Огонь велся по той же схеме, что и прежде: сначала в ясном небе закружились истребители, затем пошли бомбардировщики разных марок по тридцать — сорок самолетов в группе. Их сменили громы артиллерии. Она вела огонь со злобной мстительностью, как бы приговаривая: если вас не повергли прежние огни и атаки, в этом наступлении мы вгоним вас в землю. Для надежности танки еще и разотрут вас в блин.

Масса огня, не утихающего почти час, как бы подтверждала обещание Гота превратить русских в порошок. Но Манштейн, чтобы пробить брешь в обороне русских, повторил налет авиации. От бомбовых ударов опять застонала земля и небо. В последних группах самолетов налетели пикирующие бомбардировщики. Отбомбившись они, как обычно, выстроились в круг и один за другим снова принялись пикировать на позиции обороны, казалось бы, уже насмерть поверженные и артиллерийскими подготовками, и двумя бомбардировками. Снова прилетели «миги» и «лагги». Большая группа схватилась с «мессерами», меньшая устремилась за «юнкерсами». Догнала, сбила семь и вернулась к полю, продолжавшему полыхать черными всполохами.

В минутном разрыве между артиллерийско-авиационной подготовкой у командарма Катукова само собой возникло сравнение с уже перенесенными. Те гудели уверенно, огневые налеты начинались и заканчивались одновременно, движение танков и мотопехоты в атаку также. Однако бросок на передний край получился менее мстительным, чем желало высокое начальство, — кто-то добежал до первой траншеи, кто-то задержался в проволочном заграждении, кто-то распластался от завесы неподвижного заградительного огня.

Неуверенные действия танков и мотопехоты вызывались, вероятно, и тем, что командующие, командиры и те, кто стрелял и атаковал, увидели: к участкам прорыва русские успели выдвинуть немало противотанковой артиллерии. Подбивать и разносить на обломки орудия было легче, но те, что продолжали стрелять, подбивали и поджигали танки, даже «тигров» и «слонов». А еще минные поля. На них тоже подрывались танки и бронетранспортеры. Не столь часто, как в предыдущие дни, но все же… И к вечеру их может набраться столько, что нечем будет развить успех, если он и обозначится. А предстоит дойти до Курска и вести затем наступление на восток.

Немецкое командование задолго до исхода дня приостановило наступление. Вероятнее всего, для того, чтобы за оставшиеся светлые часы пополнить полки и дивизии, вновь собрать из них бронированные тараны и наконец разделаться с русскими самым беспощадным образом.

Предположение заставило Катукова выяснять, какие же силы сохранились в корпусах, как идет эвакуация раненых, началась ли дозаправка и пополнение боеприпасами танков и самоходок, насколько отошли батальоны, бригады, где возникли слабые участки и чем их можно укрепить, как сложилась обстановка на участке 6-го танкового. Он передан генералу Чистякову, но свой, как законный сын, отданный соседу в работники. Штаб, конечно, помогал, но Катуков предпочитал сам выслушивать подчиненного, по его голосу определять, как идут у него дела в действительности, не надорвало ли ему жилы, тем более душу.

Дозвонился до Чистякова и спросил его:

— Связаться с Гетманом я могу?

— К сожалению…

— Иван Михайлович, многоточия мне не нужны. Что с корпусом?

— Боюсь, завтра немец может еще глубже охватить его и даже окружить.

— Вот этого допустить ни в коем случае нельзя! — построжал голос Катукова.

— Но если я разрешу ему отойти, откроется левый фланг бригад десятого танкового! — возмутился Чистяков.

— Где там у тебя генерал Попель?

— Как раз в десятом. От него собирается проскочить в третий механизированный. На его бригаду давят главные силы сорок восьмого немецкого да еще танковая бригада «пантер».

— Вот что, друг Иван Михайлович! Предоставь командиру шестого свободу действий. Он найдет выход из пекла. Я от своих слов не откажусь.

— Тогда возникает разрыв во фронте обороны.

— К населенному пункту Новенькое комфронтом выдвигает стрелковую дивизию. Она закроет возникшую брешь.

— Но успеет ли вовремя подойти?

— Если не успеет, все равно преградит пути тем частям врага, которые повернут на север, чтобы выйти к Обояни с юго-запада. В другом направлении прорвавшиеся не пойдут.

— А вдруг?

— Когда возникнет «вдруг», ко мне поступит уже отдельная мотобригада. Отдам ее тебе.

Долгий летний день был заполнен гибельными звуками разрывов снарядов, мин, бомб, пулеметными очередями и одиночными винтовочными выстрелами, скрежетом металла и стоном раненых, а за короткие ночи, когда удавалось урвать на сон два-три часа, Катуков не успевал отдохнуть, он вы мотался так, что едва удерживал веки открытыми. Намереваясь передохнуть, вышел из блиндажа. Солнце уже зашло за горизонт, но лучи его еще подсвечивали небосвод, и он выглядел серовато-голубым. На нем зажглась лишь Венера да еще несколько звезд, названий которых он не знал. Поискав, разглядел ковш с Полярной звездой. Вздохнул, прикурил папиросу, надеясь, что дым отгонит наваливающуюся дрему.