К середине ночи на промежуточную позицию отошли две дивизии, оборонявшиеся между клиньями врага. Катуков не стал их задерживать — пусть отходят сразу на вторую полосу и там переведут дух. За день в полуокружении хватили лиха по макушку.

Пехота и уцелевшие противотанковые орудия скрылись в темноте — танки остались одни. Между ними продолжали отходить пехотинцы, в ночной суматохе отбившиеся от своих подразделений. Начал заниматься рассвет — отходили и отползали только раненые.

Со стороны противника донесся тонкий, порой завывающий гул моторов — видимо, начали рыскать разведывательные «тройки» и бронетранспортеры. Приблизились — предположение подтвердил комбриг Драгунский. Командарм распорядился: подойдут поближе — поразить наверняка, чтобы не донесли того, что рассмотрели. Так и произошло. Пять «троек» удалось спалить, две все же отошли.

С восходом солнца, когда немцы нередко возобновляли наступление, Катуков подал сигнал бригадам вернуться в состав корпусов. Сам же подался на НГ1 Чистякова. Войдя в блиндаж, освещенный крестьянскими лампами, Катуков снял фуражку и протер ее околыш.

— Как отошли твои гвардейцы?

— Пятьдесят вторая и шестьдесят седьмая, можно сказать, вполне сносно. За день боев состав их уменьшился на треть, а пехота и того больше. Но солдаты и офицеры дух сохранили. А вот те полки, что притупляли бронеклинья, уполовинились. По орудьям и танкам поддержки — даже больше. Немцы понимают — в них основная сила обороны и не жалели для них ни снарядов, ни бомб.

— Похоже, отходить из твоих войск уже некому. Пожалуй, и нам пора перебираться на вторую полосу. Чую, Гот рассержен за более чем скромное продвижение, и нам надо ожидать, что он прикажет ввести резервы корпусов и добавить им «тигров», а возможно, и «пантер». Давай разберемся, где твои войска осели в обороне густо, а где на живую нитку. Мои корпуса заняли оборону так: шестой — справа, в центре — механизированный, слева — гвардейский. Сегодня Гот, вероятно, возобновит наступление после девяти-десяти. Чтобы подбодрить своих «золдатен», распорядится дать завтрак поплотнее и обязательно со шнапсом. Успеешь ли, Иван Федорович, за оставшееся время переместить свои части, чтобы укрепить промежутки между моими корпусами?

— За минувший день мои солдатики вымотались до чертиков. Но раз надо — километр-другой прошагают и проползут. Гитлеровские танковые корпуса и дивизии сила серьезная.

— Да, мощью каждый из двух, пожалуй, перетянет мою армию, если считать силу их танков не штучно, а по огню и крепости брони. Но и на черта найдется управа. Мои танкисты изучили все слабые места и «тигров», и «слонов», и даже «пантер». В кулачный, то бишь огневой, бой ввязываться с ними не будут, настроились подпускать на прямой выстрел и бить наверняка. Стрелять с больших дистанций — себя губить. У немецких танков и самоходок прямой выстрел в полтора раза дальше.

— А как насчет контрудара? При проигрыше операции на картах он предусматривался.

— Ты же слышал — я возражал наносить их в первые два-три дня. Сейчас одним махом врага побивахом — не получится. В обороне нужно терпение и терпение. Потом, не обижайся, твои дивизии не удержали те районы, опершись на которые было бы можно вонзить в какой-то германский корпус кинжал из брони. Но наш командующий от нанесения контрудара моей армией не отказался. Пока немец не надсадил ему синих шишек. — Поняв, что отозвался о Ватутине не совсем тактично, сменил разговор: — Так что будем докладывать комфронтом, с чем мы осели на второй полосе?

— У верхов бывает так: за номером они видят дивизию или корпус целехонькими, а в них половина, и та измочалена боевыми невзгодами.

С Ватутиным соединили минут через десять. По тону, которым адъютант доложил о готовности командующего фронтом выслушать командармов, Катуков догадался — он только что закончил разговор с Верховным. Когда Катуков услышал «Слушаю вас», ровно доложил новое положение своих корпусов и решение.

— А не лучше ли ваши корпуса держать компактнее? — возразил комфронтом.

— Тогда большая часть полосы обороны придется на дивизии Чистякова. А их противник изрядно потрепал, особенно в противотанковом отношении.

— Все равно, не выкидывайте из головы контрудар. Именно для контрударов предназначаются танковые армии в обороне.

Катуков не возразил — ход дела покажет, для чего и когда лучше использовать танковую армию.

Чтобы избавиться от неодолимой дремы, Катуков на часок придавил ухо. Встал как по заказу. Чистякова в блиндаже уже не было — перебрался на запасный НП. Михаил Ефимович вздернул свою поджарую фигуру, с хрустом потянулся и обрел командирскую свежесть.

— Никто не звонил? — спросил он адъютанта.

— Звонили из штаба фронта. Я ответил, что вы в дороге.

— Уже вернулся, если позвонят еще. Теперь на воздух.

Открытый НП был обшит старыми досками, взятыми, видимо, из порушенного крестьянского дома. Войдя в него, Катуков хозяйским глазом окинул округу, тускло освещенную отраженным от неба светом. Ко второй полосе обороны части противника пока вроде бы не подошли. На вопрос командарма подъехавший начальник разведки армии ответил:

— Пока приблизились разведгруппы. Пытались прощупать крепость наших бригад — потеряли две танкетки и четыре бронетранспортера. Наши танкисты подпустили их к себе на прямой выстрел и враз!..

— Выходит, главные силы Четвертой армии к нашим корпусам еще не подошли?

— Еще завтракают. Артиллерия их уже кое-что пристреляла.

— Получается, я спал, как медведь зимой.

— Крепко, товарищ генерал. Предстоящие сутки, а то и двое едва ли немец позволит вам подремать.

— Вытерпим и трое.

Неторопливость немецкого командования Катуков объяснил их уверенностью сегодня же закончить прорыв тактической зоны обороны и подойти к третьей, армейской полосе. «Что же… такое намерение вполне соответствует прежним взглядам и прошлогоднему боевому опыту. Только за день продвинуться в оборону, выдержавшую первый, самый мощный удар, да еще на двадцать километров Готу едва ли удастся. Ведь и стрелковые дивизии окрепли, танковые армии стали в два раза мощнее, а артиллерия, особенно противотанковая, и того больше», — и принялся обдумывать, куда и чем поведут наступление два танковых корпуса немцев. Вероятнее всего, сомкнут фланги и предпримут прорыв вдоль Симферопольского шоссе, а уже потом… как сложится ход прорыва.

Подтверждение оценки обстановки пришло чуть позже решения, подсказанного ситуацией: шоссе — любимое направление немецких ударов. У 2-го танкового корпуса СС слева и справа Ворскла и Липовый Донец. Истоки их тощие, но поймы речонок заболочены, до подхода ко второй полосе обороны в сторону от них не свернуть, да и не будет у Гота пока острой нужды, когда по прямой на север Обоянь — узел дорог на армейском рубеже обороны. А от нее еще одна соблазнительная приманка — село Бобрышево, где расположен штаб фронта. Даже сдвинув его с места — можно надолго нарушить управление.

Наступление противника возобновилось после короткого огневого налета по тем опорным пунктам, где были оставлены подразделения пехоты и по од-ному-двум танкам в них. Они составили как бы боевое охранение. Дождавшись, когда таранные отряды врага перейдут в атаку, они начали отходить под прикрытием артиллерии главных сил танковой армии, занявших вторую полосу обороны. На продвижение к ней противник затратил более часа — осторожничал. Да и атаку второй полосы предпринял только частью сил, в основном мотопехотных полков. Убедившись, что она будет обороняться крепко, принялся за основательную подготовку атак. На это у него ушло еще три часа.

Продолжение прорыва началось тогда, когда солнце уже принялось накалять броню и нагнетать духоту в танках. Как обычно, несколько ударов нанесли бомбардировщики, прикрываемые истребителями. В каждой группе насчитывалось по 25–30 самолетов. Еще не все всплески от бомб опали на землю, разразилась артиллерийская подготовка. С каждой минутой сплошное серое облако поднималось все выше и выше. Оно затемнило оборону так, что командарму и наблюдателям трудно было разглядеть соседние взводы и роты. Кончилась артиллерийская подготовка — в атаку двинулись группы танков и самоходных орудий по десять-пятнадцать в каждой. Среди них чуть уступом продвигались «тигры» и «слоны». Как только по «четверкам» и «тройкам» открывали огонь танки, занимавшие позиции в глубоких окопах, в ответ тут же открывали стрельбу тяжелые немецкие машины. Попав в башню, их снаряды рикошетировали, но каждый третий — пятый поражал «тридцатьчетверку» или противотанковое орудие. Соотношение потерь, подсчитал Катуков, один к одному — уже хорошо. Но пока ни один «тигр», ни один «слон» не вспыхнул, не перестал выцеливать свои жертвы. И командарм строго распорядился: «Огонь по танкам врага с дистанций более шестисот метров — не открывать!!!»