Командарм спустился в блиндаж и еще раз позвонил на КП фронта. Его опять соединили с начальником штаба фронта. Чистяков недолюбливал его: в тридцать девятом подполковником закончил академию, за полтора года прошел все штабные должности от корпуса до фронта и вот — на самом ответственном. «Ну, бог с тобой! Заслужил — служи и на такой высокой, но не строй из себя всезнайку», — не раз уже про себя упрекал его Чистяков.

— Мне необходимо переговорить с самим командующим фронтом! — рассерженно ответил Чистяков на намерение начальника штаба фронта решить вопрос самому.

— Командующий фронтом все еще занят. Я ему доложу ваши соображения, как только он освободится. Самым точным образом — у меня память безотказная.

— Мне нужно не то, что вам скажет командующий, а вы передадите мне, а незамедлительное решение самого командующего фронтом. Обстоятельства не позволяют медлить и минуты!

— Иван Михайлович, зачем же так сердиться?

— Вы обещали мне сообщить о намерениях комфронтом еще час назад. До сих пор я их не знаю.

— Хорошо. Я доложу о ваших требованиях незамедлительно.

Минут через десять баритональный голос отозвался в телефонной трубке Чистякова:

— Что у вас стряслось, Иван Михайлович?

— Танковые корпуса противника в двух полосах завершили прорыв первой полосы обороны. Противотанковые силы, выделенные мне вами, вместе с моими дивизиями, укрепившись на промежуточной позиции, пока сдерживают продвижение, но есть опасность, что к исходу дня танковые дивизии Гота сомнут их и окажутся у второй полосы, занятой моими войсками лишь на отдельных участках. Прорвав ее завтра, оба танковых корпуса устремятся к тыловой полосе. На ней у меня вообще ничего нет. Отсюда…

— Два часа назад о такой угрозе врага не шло и речи.

— В боях два часа немалый срок, в который порой происходят труднопоправимые обострения. Вот такие произошли и в моей полосе обороны. Своими силами я не воссоздам крепкую оборону. Моей армии нужна не только ваша помощь, но и ввод в сражение ваших резервов. Я имею в виду танковую армию Катукова. Для надежности укрепление нашей обороны на том участке, где противник рвется, желательно, и срочно, выдвинуть к флангам моей армии силы соседей — дивизии генералов Москаленко и Крюченкина. Иначе небольшие бреши враг разворотит в пропасти. И тогда его трудно будет укротить в ближайшей оперативной глубине. Пример тому — прошлое лето.

Для генерала армии Ватутина оборонительная операция фронта на южном фасе Курского выступа была первой в его командовании войсками. При отражении германского контрнаступления из Донбасса на Харьков почти сразу пришлось отводить армии с Днепра на Северный Донец. К тому же основное решение по срыву намерений Манштейна принимал Георгий Константинович. Он, собственно, и защитил его от наказания за просчет в оценке намерений противника. Голикова за такую же ошибку сняли с должности, а его только переместили с Юго-Западного на Воронежский фронт. Еще подобную допустить невозможно! Вот это «невозможно» и породило у Николая Федоровича то состояние, которое не позволяло ему спокойно и трезво оценить обострившуюся ситуацию. Прорыв вражеских танков к тыловой полосе обороны недопустим — с него предусмотрено нанесение мощного контрудара резервами Ставки — Степным фронтом или частью сил его. Более того, в эти же дни намечен переход в контрнаступление Брянского и Западного фронтов. К нему намечено подключение Центрального, Степного и Юго-Западного фронтов. За то, что ты не создашь благоприятных условий для нанесения контрудара резервом Ставки, Верховный может спустить тебя по служебной лестнице так, что ты не соберешь и костей. За сегодняшний день Сталин уже звонил трижды. В последний раз упрекнул: войска Рокоссовского держатся стойко, а ваши оставляют последнюю позицию главной полосы обороны. Хотелось возразить: севернее Орла участок прорыва немцев пришелся не только по 13-й армии, но и по фланговым ее соединениям ее соседей, у него же — только по 6-й гвардейской, да еще вспомогательной — южнее Белгорода, почти такой же группировкой войск, как и на главном направлении. Рокоссовский мог включить в состав армии Пухова двенадцать дивизий и заблаговременно занял ими оборону сразу на двух полосах, в 6-й же дивизии, как и в других армиях фронта, к началу операции имелось только по семь дивизий. Пять из них Чистякову пришлось посадить на первую полосу, а из двух образовать армейский резерв. Сам Василевский не счел возможным в чем-то поправить командарма. Тот поступил в соответствии с рекомендациями Генштаба. И вот к чему это привело, хотя войска Чистякова дрались упорно. Но какую бомбежку и артподготовку провел Гот! Сумасшедшие! Началась атака — оборону принялись долбить и раскалывать «тигры», «слоны» и «пантеры», объединенные в таранные группы. И все же войска 6-й армии за восемь часов наступления двух танковых корпусов и двух армейских трижды останавливали их. Но они раз за разом возобновляли атаки и пробили три опаснейших пролома. Из них танковые корпуса могут нанести сходящиеся удары и окружить дивизии Чистякова, еще удерживающие центр полосы обороны.

Отчаянное положение 6-й гвардейской подталкивало Ватутина дать ей еще силы и средства, но Чистяков уже получил дивизию из армии Крюченкина, а к правому флангу его армии выдвигаются еще три дивизии из армии Москаленко. Плюс Василевский направил Чистякову 10-й танковый корпус, а сам Верховный выдвигает в полосу его фронта два танковых корпуса из Степного и Юго-Западного. Но когда эти два танковых корпуса поступят под его начало? Их могут задержать удары авиации врага, не дай бог, собьются с пути, воткнутся в клин, вбитый в оборону фронта армейской группой «Кампф». Возникшие оправдания вроде бы позволяли звонить Верховному, но просить у него использовать армию в обороне? Это же расписаться в собственной беспомощности. Может быть, что-то подскажет начальник штаба? Ватутин позвонил Иванову:

— Зайдите, Семен Павлович.

Начальник штаба вошел без стука в дверь. Открыв ее, сразу подошел к рабочему столу командующего. Рядом с приземистым Ватутиным он выглядел тяжеловесом. В повадках его не виделось ни скованности подчиненного, ни тем более намерения подладиться под начальника. Общался уже со многими, знал их достоинства и слабости, поэтому взял себе за правило иметь и высказывать собственное мнение — ведь начальник штаба правая рука командующего, а у некоторых и голова.

— Присаживайтесь. Что нового у Чистякова?

Иванов не без словесного блеска доложил обстановку в полосе 6-й гвардейской армии. Закончил вопросом:

— Вам необходимы мои соображения по решению?

— Естественно. Только не соображения, а предложения.

— Я готов высказать и предложения.

В высказанных репликах еще улавливалась не-притертость между командующим и начальником штаба. Желая оставаться весомой фигурой в управлении войсками фронта, Иванов с подчеркнутой четкостью доложил свои предложения, настоятельно рекомендуя командующему сохранить 1-ю танковую армию до решающего момента операции.

— А чем же тогда мы сможем помочь Чистякову? У него отчаянное положение. В случае обострения обстановки вдоль Симферопольского шоссе на тыловой рубеж можно переместить две дивизии с Псёла.

— Пошлите самолет-разведчик, пусть наш офицер разыщет на марше подходящие к нам танковые корпуса и определит, когда они смогут войти в назначенные им районы.

Большего командующему фронтом от начальника штаба пока не требовалось. Но и то, что требовалось, было крайне важно для принятия решения, которое могло развязать тот узел обстоятельств и противоречий, которые сплелись в полосе обороны 6-й армии и за ее пределами. Да, командарм обоснованно требовал помощи. Та, которая ему была уже выделена, позволила в какой-то мере сохранить целостность обороны, но эта целостность может быть разорвана в ходе очередного натиска танковых корпусов Гота. При подсчете возможностей армии, по которой противник мог нанести свои удары, соотношение сил выглядело вполне надежно — фронт располагал большим числом танков, но крепость новых немецких танков была вскрыта по тем единичным экземплярам, которые удалось подбить и захватить под Ленинградом и при попытке того же Манштейна пробить коридор от речонки Мышкова до окруженной армии в Сталинграде. Однако количество новых танков, собранных для наступления на Курск, позволило противнику получить новые способы действий своих соединений: группы «тигров», «фердинандов» и «пантер», объединенные с новыми «четверками» в таранные группы, своим огнем с дистанций, превышающих дальность прямого выстрела «тридцатьчетверок», расстраивали противотанковую оборону, а затем боевые линии «четверок», «троек», и мотопехота зачищала те районы, которые немецкие командующие и командиры наметили для захвата.