— Нет, мы работаем вблизи наблюдательного пункта.

— Приглашай.

Гуртьев и Березов приблизились к высокому начальству, вытянувшись как на параде перед словом «марш». Чтобы снять с них настороженность, генерал Попов добродушно поведал им о цели приглашения их к спорящим начальникам.

— Кто первым разрешит наш спор?

Березов и Гуртьев переглянулись. Командующий, уловив их стеснение, выступающего назвал сам:

— Тогда начнет тот, кто водил батальон и полк в атаку.

Березов, как бы извиняясь перед комдивом, опять посмотрел на генерала Гуртьева. Тог чуть улыбнулся сухими губами, и Березов начал заученной фразой:

— По теории единство огня и движения — основа успешного наступления. Его можно достигнуть, если те, кто дает огонь и кому надлежит его использовать, одинаково оценивают объект атаки или штурма и полны решимости овладеть им. На Карельском перешейке мне были приданы два тяжелых танка, дивизион тяжелых гаубиц, минометная батарея и рота саперов. Дивизион и минометная батарея обработали пехоту вокруг дота, тяжелый танк сделал три прямых выстрела по амбразурам, саперы накрыли дот дымами, пехота тут же по моей команде бросилась вперед. За ней саперы с кумулятивными зарядами. Как только загорелись бикфордовы шнуры — все кубарем с дота. Взрыв — финны в нем не погибли, но защищать его уже не могли. Под Сталинградом наша дивизия участвовала в трех наступлениях, организованных поспешно. Единство огня и движения достигнуто не было, и нам не удалось пробить коридор, образованный немцами до самой Волги.

— Смысл ваших слов ясен. Ну а вы, комдив героической сталинградской, что скажете?

— Командовать, объединять усилия на поле боя должен кто-то один. Артиллерия теперь, конечно, обрела огромную огневую мощь. Она многое может сделать. Но вот организовать согласованные усилия всех средств, участвующих в наступлении, — сомневаюсь. И дело не только в способностях артиллеристов. Десятилетиями наступления организовывались вокруг пехоты и танков. К этому привыкли. И вдруг действия подразделений и частей должны организовываться вокруг артиллерии?! Кроме разнобоя, ничего путного из этого не получится.

— На этом завершим нашу неожиданную перепалку. Она возникла между нами вроде бы случайно, на самом деле была неизбежна. За весну и первый месяц лета наша армия получила очень много и артиллерии, и танков, и самолетов. Их количество и качество непременно должны привести к изменению тактики и оперативного искусства. Но виды оружия — это сталь, броня, алюминий. Они не могут думать, искать и находить приемы согласованного применения различных видов вооружения. Эта обязанность лежит на командующих и штабах. Так вот и давайте все мы искать и находить приемы ведения боевых действий, отвечающих изменившимся условиям вооруженной борьбы. — Немного помолчав, разрешил спор между Колпакчи и Березовым. — За операцию в первую очередь отвечает общевойсковой военачальник — ему и решать, где, когда и каким методом обеспечивать продвижение всех войск армии и фронта. Но чтобы избежать промахов, советую — и требую! — прислушиваться к мнению командующих и начальников родов войск.

Который уже день светило приближалось к вершине своей небесной дуги, наконец добралось, на день чуть задержалось на ней и затем незаметно для глаз человеческих начало укорачивать июньские дни. Однако вопреки космической закономерности жара набирала все более палящие градусы, сушила землю, вытягивала в небеса влагу и в зените ее собирала в огромные пышные тучи, схожие с белыми подушками, набитыми лебяжьим пухом. Они отбрасывали на землю бледные тени, которые лишь на минуты ослабляли зной.

Шла последняя неделя июня, подступал июль. С севера он принес на Черноземье клубы серых облаков. Они кое-где пролили на Средне-Русскую возвышенность короткие дожди и дождички, напомнив людям, что не за горами осень с ее многодневными нудными дождями, непролазной грязью, холодом, от которого не защищали солдат истрепанные шинелишки. Казалось бы, неизбежное приближение осени, а за ней и зимы должно было поторопить враждующие стороны к напористым действиям, они же замерли и не подавали признаков, что вот-вот обрушат на противника всю свою смертоносную силу.

Поля, изуродованные разрывами снарядов и мин, гусеницами танков, лопатами солдат, отрывающих на русской земле десятки тысяч километров траншей, в летнее время теперь словно омертвели. Омертвели до такой степени, что возникало недоумение: не задумали ли насмерть сражающиеся стороны закончить войну и как-то иначе разрешить затянувшееся противостояние, истребляющее одних и других.

Подобные мысли возникали только у тех, кого измучили земляные работы, длинные марши, тоска по дому и близким, которые днями и ночами, казавшимися бесконечными, в полуголоде безропотно работали на заводах, фабриках и полях. Но их иллюзии быстро рассеивались: до конца войны ой как далеко. В прошлом году Сталин пообещал выбросить немцев за границу, а в этом промолчал. Упорные, непримиримые бои приближаются, в них все может случиться, и даже самое худшее — вечное упокоение и безвестие.

Теперь, летом сорок третьего, не было военного, который бы сомневался, что фашистское командование нанесет еще один, наверное, самый страшный удар, чтобы наконец сокрушить эту ненавистную, огромную, холодную, с непролазной грязью Россию.

Вопрос был один: не отказалось ли германское командование от намерения третье лето начать наступление первыми? Пусть, мол, первыми начнут его русские. Сорвав их попытки освободить оккупированную часть России, Украину и Белоруссию, всей мощью можно будет за два-три месяца решить проблемы, которые ставились перед вермахтом в прошлые два лета.

Итак, в поведении немецких полевых войск, занимающих оборону от Смоленско-Московской возвышенности до Донецкого кряжа, наблюдалось полное бездействие. Даже днем в стереотрубу трудно было разглядеть солдата, несущего службу наблюдения, не говоря уже о праздношатающихся. Артиллерия вела огонь чаще по ночам, днем же стреляли только кочующие батареи. Правда, авиация, особенно истребительная, целыми группами рыскала по небу в ожидании русских истребителей, чтобы схватиться, как на Тамани, и здесь завоевать полное господство в воздухе. В небе порой завязывались такие круговороты, что трудно было определить, «ястребок» или «мессер» подбил такого же «мессера» или «ястребка», и он, оставляя за собой шлейф дыма, шел к земле, черным шаром или клубком взрываясь на ней. Порой за один бой с обеих сторон на землю падали и дюжина и две самолетов. И когда уставшие или поврежденные истребители покидали небо, в выси, чаще перед вечером или в сумерки, появлялись армады бомбардировщиков. Они порой шли встречными курсами, чтобы долететь до противника, сжечь или исковеркать самолеты и тем утвердить свое господство в воздухе.

Активизация авиации несколько сбавила напряжение у командующих фронтами и армиями — немцы наступление предпримут, — но она не давала ответ, в какой день и час может последовать удар. В то же время бездействие до середины лета нет-нет да и порождало сомнение, начнут ли немцы первыми летнюю кампанию.

Жуков не терпел в себе сомнений и раздвоенности. Но в преддверии третьей летней кампании то и другое приходилось отгонять или подавлять. А тут еще прилипали к ним возможные упреки и даже обвинения, если его прогноз на лето не сбудется — противник не сможет предпринять таких операций, которые он провел летом сорок первого и сорок второго годов. Недоброжелатели и обиженные им (а таких немало) могут зашептать, заговорить, что он, Жуков, навязал всем свою точку зрения, а она оказалась неверной и привела к потере целого летнего месяца. Такие разговоры не страшили его, однако в собственных мыслях ему приходилось как бы отбиваться от них, что отвлекало его от оценки данных и мельчайших признаков, указывающих на приближение столкновения, равного которому по количеству огня всех видов, техники и живой силы, ярости натисков друг на друга, пожалуй, не было за два минувших года войны, ибо сражения на Средне-Русской возвышенности, все отчетливее понимали верхи и низы, предрешат дальнейший ход войны и ее окончание.