Так прошло три года. И вот как-то раз морозным зимним вечером собрались все как всегда вместе. Старушка сидела по обыкновению в своем углу и пряла пряжу. Задумчиво смотрел молодой человек на молчаливую женщину. Вдруг он заметил, что она прялку свою как-то не так держит. Тогда поднялся он, подсел к ней и стал смотреть, как она работает.

— Что ж ты, матушка, справа налево берешь? — спросил он

Старушка взглянула на него да вдруг как рассмеется. Только чему она смеялась, юноша так и не мог взять в толк. Тут она встала и знаком позвала его идти следом за ней. Удивился он, но пошел. Вышли они на улицу — ночь, холод кругом, и повела его старушка по полям, по лугам, а он брел за ней, как во сне. Так они шли и шли, пока не остановились подле одинокого куста, что рос на самом краю поля. Тут старушка обратилась к юноше с такими словами:

— Сколько лет я пряжу пряла и всегда справа налево брала, и никто никогда этого не замечал. Только ты один на мое счастье это приметил и меня о том спросил. Теперь я избавлена от злых чар. Ты заслужил, сынок, хорошую награду. Приходи наутро сюда и выкопай здесь яму. Что найдешь, то твое!

С этими словами старушка исчезла и с тех пор больше ни разу не появлялась, когда все собирались прясть пряжу.

На другое утро юноша вырыл под тем кустом яму. Рыть ему пришлось не долго, потому что очень скоро наткнулся он на большой горшок, полный талеров. Теперь денег у него было в достатке, а сам он был парень работящий да смышленый. Вот так и получилось, что очень скоро сделался он самым богатым во всей деревне.

Ночные духи выходят только в ненастье. Вот как поднимется ветер, зашумит-загуляет в ветках деревьев, так и выбираются они из своих заветных углов высоко в горах и спускаются по ущельям и расселинам в долины. Иногда налетают они дикой сворой, так что все дрожит вокруг от их жуткого воя, а то, бывает, явятся в долину, да такую музыку разведут, что всяк, кто услышит, встанет на месте, как зачарованный, и сдвинуться не может. Не бояться эти духи и к людям в дома заходить. Коли повстречаются кому такие духи на пути, то надобно их стороною обходить, а если они мимо дома пролетают, так нужно поскорее все двери да окна закрыть, потому что куда заберется дух ночной, там непременно заведется какая-нибудь беда или болезнь. Много рассказывают о них те, кому случалось ночью оказаться в дороге, и все, кто видел их собственными глазами, говорят, что вида они препоганого и премерзкого.

Однажды один охотник заночевал в лесу. Вот лежит он под чахлой высохшей елкой и спит. Дело было уже за полночь, как вдруг слышит он страшные шум и грохот. Очнулся он и видит, что это ночные духи нагрянули. Испугался он и подумал: «Ох, не к добру все это, надобно б мне от этой компании куда подальше спрятаться». Так решил он и тут же за соседний куст шмыгнул. А ночные духи уж совсем близко подошли и встали в круг под той самой елкой, где давеча охотник спал. Сидит охотник в кустах, смотрит во все глаза, уши навострил, чтоб ничего не упустить, и тут вдруг та самая елка как заиграет! Да так ладно, красиво, прямо заслушаешься. Одна веточка флейтой поет, другая кларнетом, а остальные тихонько посвистывают. Ночные духи завели хоровод и давай вокруг дерева приплясывать да пританцовывать. Закрутило-завертело хоровод тот, только пыль столбом стояла.

Охотник же все сидел себе, глядел на те забавные пляски да потешался, и вдруг слышит, с другой стороны горы какое-то мяуканье доносится. Удивился он, глянул вниз, а там — целая стая кошек карабкается на гору с диким воем, и у каждой кошки на хвосте по бутыли вина приторочено. Когда же эти странные виновозы забрались наверх, ночные духи вмиг забыли о своих плясках и принялись пировать. Тут пошло веселье, вино лилось рекой, мелькали кружки, только вместо кружек у них были коровьи копыта. Так пили-веселились они всю ночь до зари, пока не выдули все до последней капельки, а там и исчезли все без следа: и духи, и кошки, и пустые бутыли, и копыта.

С той самой ночи зарекся охотник ночевать в лесу под сухими елками.

Рассказывают, что в горах и долинах Форарльберга, в особенности же в Монтафоне и Клостертале, водятся дикие люди, мужики и бабы, которых называют здесь лешими, или еще дивовищами. Все они исполинского роста, с ног до головы волосатые и ходят всегда в звериных шкурах. Живут они в лесу, отличаются необыкновенной хитростью и ловкостью, и притом знают множество всяких природных тайн. Людям они обыкновенно никакого вреда не причиняют, и даже наоборот, говорят, случается, охотно крестьянам помогают.

С незапамятных времен водятся в здешних местах эти самые дивовища, и многие из них совсем уже древние-предревние. Вот был такой случай. Раз собрались мужики одну большую елку в лесу рубить. Только взялись за дело, как прибежал к ним мужичок дикенький, из леших, и говорит:

Другой раз повстречался один мужик с лешачихой. Пошел он в лес по дрова. Вот рубит он себе дрова, только щепки летят, а тут откуда ни возьмись лешачиха является: уселась прямо на землю, и давай трещать без умолку. Все-то ей интересно, обо всем ей знать хочется. Мужик на все ее расспросы отвечает, все ей растолковывает. А она знай себе калякает, прямо рта не закрывает, так что мужику совсем уж невмоготу стало от ее стрекотни. Надоела она ему как горькая редька, и решил он больше ни на какие вопросы не отвечать. А она пристала к нему: скажи да скажи, как тебя зовут. Он возьми и брякни «Я». Лешачиха решила, что его и впрямь так зовут, успокоилась и принялась опять за свое. Сидит себе и все мелет да мелет. Рассердился тут не на шутку Ханнес — так звали на самом деле лесоруба — аж покраснел весь, да как рявкнет на лешачиху:

— Ах, ты баба проклятая, да можешь ты свой язык поганый угомонить наконец или нет?!

А та как ни в чем ни бывало болтает себе дальше, сыплет вопросами, будто и не слышала ничего, и так разошлась, что сама не заметила, как рука у нее в щель попала, которая от того получилась, что Ханнес в пень свой топор всадил. У того уже последнее терпенье лопнуло, вот и вытащил он быстренько топор, да и деру дал. А как вытащил он топор, так руку-то лешачихе и защемило. Больно стало ей, закричала, запричитала она.

На крик прибежал из леса сам леший и спрашивает ее, кто же это с ней такое сотворил. А она отвечает:

— Я! Я!

Леший, говорят, чуть не помер со смеху оттого, что жена так сама себе удружила, хоть она-то и ни при чем тут была. Хохотал он, хохотал, все никак остановиться не мог, а жена его тем временем с пнем в обнимку сидела, изнывая от боли. Но как ни смешно лешему все это было, пришлось ему потом все же немало повозиться, чтоб жену свою освободить.

Неподолеку от Бецау есть один холм, что стоит посреди чистого поля и зовется Йодлербюель. Давным-давно случилось так, что зашел однажды в дом к одному зажиточному крестьянину старик-нищий. А стоял тот дом как раз на том месте, где теперь холм возвышается. Вокруг дома раскинулись заливные луга и тучные поля, приносившие крестьянину каждый год добрый урожай. Уж кто-кто, а он легко мог бы подать на бедность старику крейцер-другой. Но как это часто бывает — сытый голодного не разумеет, и вот, не успел нищий рта раскрыть, чтобы попросить милостыню, как крестьянин его уже вытолкал со двора взашей, да еще вслед кричал, чтоб убирался поскорее, а не то он вмиг на него собак спустит.

Ничего не сказал старик, только молча пошел со двора. У самой калитки обернулся он и говорит:

— Много у тебя добра, да, видать, тебе все мало. Погоди, получишь от меня подарочек!