В следующий раз, когда мельник ехал после вечерни домой, ведьмы как всегда были тут как тут и собирались уж было начать с ним свою обычную игру, но мельник, теперь знавший их всех, стал выкрикивать их имена, и они так перепугались, что тут же пустились наутек. Мельник остался очень доволен собой, чувствовал себя победителем и с тех пор больше не боялся своих ночных мучительниц. Если он видел, как одна из них танцует на площади среди честных людей, он при всех называл ее ведьмой, и той ничего не оставалось, как позеленев от злости, лететь прочь. Все ведьмы в округе поклялись жестоко отомстить мельнику, но старик был тоже не дурак и уже больше никогда не расставался со своим освященным ножом, так что они, как ни старались, не могли причинить ему вреда. Это так разозлило ведьм, что они одна за другой стали покидать деревню. Через несколько лет в этих местах не осталось больше ни одной ведьмы.

Этим жители Вёртерберга были обязаны счастливчику, родившемуся в новолунье.

В 1201 году из Арагона в Бургенланд прибыл один отважный рыцарь. Верной службой он снискал дружеское расположение короля и в знак благодарности получил от него замок и поместье Маттерсбург. За это рыцарь обязался защищать границы края в случае войны. И сам он, и его потомки всегда верно исполняли свой долг, и род арагонца был пожалован графским титулом.

Но вот ворвались в страну дикие татарские орды, добрались они и до окрестностей городов Маттерсбург и Айзенштадт, и тогдашнему графу Маттерсбургскому пришлось бежать и искать убежища в Нойштадте, что близ Вены. Там он вскоре и умер. Двое его сыновей, Конрад и Эммерих, славились храбростью и силой, но оба они отличались горячим нравом и вдобавок были молоды и неопытны.

И, как иногда случается между братьями, они не могли прийти к согласию при разделе отцовского наследства. Каждый считал только себя правым. Спор их шел, главным образом, о большой пустоши, что лежала между Маттерсбургом и Айзенштадтом. Поскольку все бумаги покойного графа погибли при нашествии татар, никто не мог сказать точно, кому из братьев была завещана пустошь. В конце концов схватились они сгоряча за оружие, пошла междоусобица, и даже самому королю не удалось помирить братьев.

Раздор между наследниками не прекращался, королю уже изрядно наскучили их нескончаемые распри, и потому он повелел устроить на спорной пустоши поединок, исход которого и должен был положить конец препирательствам. Решили, что днем Божьего суда станет понедельник после Троицы, Духов день. Дело было в 1260 году.

Рано утром в назначенный день братья-враги выехали каждый со своей свитой на пустошь. Эммерих ехал из Айзенштадта, Конрад из Маттерсбурга. Появился и посланник короля в сопровождении супруги и многочисленной свиты, к месту поединка съехалось множество знатных людей и простых крестьян. И уж конечно, пришли все до одного вассалы Конрада и Эммериха.

Два молодых графа во всем блеске воинских доспехов предстали перед собравшимися, и многие втайне пожалели их: ведь биться предстояло не на жизнь, а на смерть. Но горше всех горевали их подданные. Что и говорить, у каждого из братьев были свои недостатки, и тот и другой бывал вспыльчив и горяч, но все же они были честные и благородные юноши, и в народе их любили.

Помолившись, братья опустили забрала и поскакали друг другу навстречу. И тут крестьяне бросились к ним, чтобы не допустить братоубийства. Молодые люди опомнились и, устыдившись, вложили мечи в ножны, оба прослезились при виде такой верности своих подданных. Они засмеялись и поцеловали друг друга в знак примирения. И ни одному, ни другому уже не казалось, что из-за какой-то пустоши стоит обнажать меч.

Спор о наследстве закончился. Братья предоставили королю решать, кому из них он отдаст пустошь.

На месте примирения братьев возвели часовню, а потом и красивую церковь, куда доставили образ Пресвятой Девы из замка Форхтенштайн. Небольшое селение, выросшее возле церкви, получило имя Фрауенхайде, что значит Девичья пустошь.

В Хесганге, что неподалеку от острова Верт, жил некогда один молодой лодочник. Маленький его домишко стоял прямо на берегу Дуная — вот там и жил он вместе со своею матушкой. Зарабатывал он себе на хлеб тем, что перевозил людей через Дунай, и было это дело небезопасным, потому что на пути попадалось множество водоворотов да воронок. И вот как-то раз перевозил он через реку одну веселую компанию. Парни были слегка навеселе и всю дорогу задирались, дурачились и раскачивали лодку. Проплывая мимо острова Верт, они вдруг заметили русалочку, которая вынырнула неизвестно откуда на мелководье. Разгулявшаяся компания принялась потешаться над испуганной русалкой и давай кричать ей всякие гадости, о которых им потом в трезвости и самим вспоминать стыдно было бы. Лодочник слушал-слушал, а потом не выдержал и, рассердившись не на шутку, сказал:

— А ну-ка, хватит тут глотки драть! Ишь, разорались, бесстыдники! Да как вам не совестно? Кто еще слово скажет, того вмиг в воду скину, пока не протрезвеет!

Лодочник был парнем крепким, никому не захотелось с ним связываться, и потому все туг же присмирели, а русалочка тем временем благополучно исчезла под водой.

В ту пору напали турки на Австрию, целые полчища их разбойничали в стране, разоряя и уничтожая все вокруг. И вот однажды темной ненастной ночью кто-то постучался в дом к лодочнику. Он вскочил, отпер дверь и увидел на пороге незнакомую женщину в дорогих одеждах, рядом с которой стояло трое прелестных малышей. Со слезами на глазах дама попросила перевезти ее с детьми на другой берег. Турки разрушили их дом, и ей с огромным трудом удалось сбежать от них и спасти детей. Она была уверена, что турки все еще гонятся за ней.

Лодочник подумал, что вряд ли турки будут искать ее здесь, в этой хижине, которая стоит вдали от всех дорог, но ему стало жалко бедняжку, и он, взяв фонарь, пошел вместе с женщиной и ее детьми к переправе. А ночь, надо сказать, была жуткая, хуже не придумаешь. Ветер бушевал в долине, волны вздымались до небес, и вряд ли сыскался бы другой такой смельчак, который бы отважился переправляться в такую тьму через разбушевавшуюся реку. Но лодочник был не робкого десятка. Он сотворил молитву, оттолкнулся от берега — и вот уже стремительный поток подхватил утлое суденышко. Сильным порывом ветра затушило фонарь, не видно было ни зги, мощным течением лодку повлекло в сторону опасною водоворота. Лодочник слышал, как бурлит вода в водовороте, но он уже и сам не знал, где какая сторона, и только понимал, что всем им грозит большая беда.

Изо всех сил старался он выровнять лодку, но ничего не получалось, и тут до него вдруг донесся с другого берега чей-то певучий голос. Он ясно услышал, как кто-то кричал ему:

— Сюда! Сюда!

А потом снова:

— Сюда!

Лодочник налег на весла и направил свое судно туда, откуда доносился незнакомый голос. Вскоре он увидел берег и сумел к нему причалить. Высадив даму с детьми, он проводил их до ближайшего постоялого двора, где они могли бы укрыться от непогоды и переждать ночь.

Буря тем временем совсем разыгралась. Переправляться на другой берег было бы равносильно самоубийству. Но юноша не стал долго раздумывать — ему не хотелось, чтобы матушка оставалась ночью одна, да к тому же и вокруг было неспокойно, в любой момент могли и турки нагрянуть. Он сел в лодку, оттолкнулся от берега и исчез во тьме. Не успел он отплыть, как лодка снова перестала слушаться его. Ее бросало и швыряло из стороны в сторону, сносило куда-то вниз по течению, и как он ни старался, как ни мучался, ему так и не удалось совладать с ней. Леденящий холод пронизывал все вокруг, а с нею пот лил градом. Бился он, бился, да только совсем выбился из сил, опустил весло и отдался на волю волн, которые повлекли его неудержимо к неминуемой гибели в сторону бурлящего водоворота.