Невеста была, конечно, на седьмом небе от счастья, а обе ее сестры позеленели от злости. Они проклинали все на свете, потому что сами отказались от такой выгодной партии. Мрачные, ходили они из угла в угол, не находя себе места, ничего не ели, не пили, и в конце концов от злости и досады не выдержали да наложили на себя руки. Так что черт все-таки оказался не внакладе.

Георг Тальхаммер жил со своею женою долго и счастливо, и жили они в доме на Лугеке, который с тех пор называется «Дом Черного Медведя».

В середине XVI века стоял на площади Фрейунг, на той стороне, что обращена к улице Тифен Грабен, маленький домик, в подвале которого помещалось питейное заведение. Хозяин его, веселый и славный малый, от души потчевал своих гостей, так что не было у него отбоя от посетителей, большинство из которых составляли художники да школяры.

И вот как-то раз собралось здесь по обыкновению веселое общество. За одним из столов, что стоял в углу полутемного зала, разместилась дружная компания — странствующие школяры, лекомысленные студенты, художники да бродячие актеры. Тут в подвальчик зашел один человек, имя которого было известно всей стране и которого здесь знал всяк присутствующий. Это был ученый мудрец доктор Иоганн Фауст. Своими чудесами и дерзкими проделками доктор магии, как он сам себя величал, снискал себе необычайную славу. Заметив, что сей ученый муж направляется к их столу, компания, пребывавшая уже в весьма размягченном состоянии духа, приветствовала его радостными криками. Все поспешно сдвинулись, чтобы дать ему место, выказывая тем самым свое глубочайшее почтение. Спустя некоторое время подгулявшие выпивохи принялись наседать на него, требуя, чтобы доктор явил им одно из своих чудес.

Доктор только улыбнулся в ответ и взялся за кружку, которую как раз поставил перед ним мальчик-слуга. Кружка была полна до краев, так что даже несколько капель стекло на стол.

— Эй, дружище, а ну-ка постой, — воскликнул Фауст. — Что это ты так наливаешь? Ни одна капля не должна пропасть даром! Коли ты мне еще раз так нальешь, проглочу тебя со всеми потрохами, чтоб неповадно было!

Стало парню досадно от этих слов, вот он и налил следующую кружку так полно, что вино выплеснулось на стол. Тогда доктор пристально посмотрел на него, открыл широко-широко рот и — парень в миг исчез.

— Кто хорошенько поел, тому надобно и хорошенько попить, — преспокойно сказал доктор Фауст и, схватив бадью с водой, залпом осушил ее.

Все посетители так и замерли, раскрыв рты от удивления, хозяину же трактира сделалось как-то не по себе и он стал молить и просить доктора, чтобы тот вернул ему слугу.

— Чего вы причитаете? — ответил кудесник совершенно невозмутимо. Посмотрите за дверью — он сидит у вас на лестнице!

И действительно, бедолага обнаружился под дверью на лестнице, весь промокший и продрогший. Когда он, дрожа от холода так, что зуб на зуб не попадал, вошел в зал, то первое, что он вымолвил, были слова, обращенные к доктору:

— Ах, господин доктор, — сказал он еле слышным голосом, умирая от страха, — я больше не хочу такого! Вам, наверное, сам черт помогает!

— Черт — не черт, — отвечал ему на это доктор, — а только впредь тебе наука будет: в следующий раз не наливай так, чтоб вино проливалось!

Постепенно все оправились от пережитого ужаса, и веселье снова полилось рекой. Разговор вертелся все время вокруг черта. Заспорили о том, как он выглядит, и все никак не могли сойтись во мнениях. Тогда художник Хиршфогель вызвался нарисовать черта на стене. Все не долго думая его поддержали. Художник взял уголек из печки и принялся рисовать что-то вроде юнкера в платье благородного покроя. Он нарядил его в короткий плащ, развевающийся за спиной как крылья дракона, на голове изобразил островерхую шляпу с куриным пером, из-под которой выглядывала довольно мерзкая рожа, искривленная злорадной ухмылкой. В картинке было что-то зловещее, и все посетители притихли и теперь сидели, уткнувшись от страха в свои кружки. Тут поднялся доктор Фауст и сказал:

— Вот здесь на стене вы видите намалеванного черта, я же покажу вам его сейчас живьем.

В одно мгновенье в трактире стало темным-темно, и рисунок на стене зашевелился. Все платье стало кроваво-красным, пышные рукава камзола окрасились в иссине-черный цвет, шляпа и плащ сверкали ядовитой зеленью, а перо на шляпе заполыхало пурпурным огнем. Лицо отливало мертвенной бледностью, в глазах же — сверкали молнии. В мгновение ока жуткая фигурка соскочила со стены и прыгнула с диким хохотом, напоминавшим раскаты грома, в самую гущу гостей, которые, не помня себя от ужаса, с криками бросились сломя голову вверх по лестнице, на ходу сбивая друг друга с ног, лишь бы поскорее выбраться из жуткого подвала.

— Ну, что? Страшен черт, как его малюют? — рассмеялся доктор Фауст, глядя на улепетывающих гуляк. — Не буди черта, а то накличешь беду, — добавил он и пошел себе своею дорогой.

После этого удивительного случая трактир на площади Фрейунг стал называться «Красный плащ», а позже название перешло и на весь дом.

Год 1679 надолго запомнился жителям Вены, ибо пришла тогда в город большая беда, и не было семьи, которую она обошла бы стороной. Откуда-то из Венгрии занесло в город чуму. Поначалу ее никто особо и не заметил, пока она не начала косить людей направо и налево, так что уже скоро не осталось в Вене ни одного дома, которого бы не тронула страшная зараза. День ото дня больных становилось все больше и больше, и каждый день уносил все новые и новые жизни. Спасаясь от напасти, оставшиеся еьце в живых жители спешно покидали город, превратившийся постепенно в город смерти. Больные падали прямо на улицах и лежали тут и там, сраженные смертельной болезнью. Богатых и бедных, молодых и старых — никого не щадила чума, забирала всех без разбору. Денно и нощно по городу разъезжали повозки, доверху нагруженные трупами, и лежали они все тут как попало, вперемешку, ибо чуме — все одно, благородного ты звания человек или из простых. Уборщики прочесывали улицы и подбирали мертвых. Затем они сваливали их на телегу, отвозили за город, а там скидывали прямо в ямы, вырытые для этих целей. Если яма была уже полной, ее просто закапывали, и дело с концом.

В это самое время жил в Вене один бродячий музыкант, мастер играть на волынке и песни петь, известный балагур и весельчак, который никогда не унывал, потому что, как любил он говаривать: «Тот, кто весело живет, тот и весело помрет. Тебе одна отрада, а черту — все досада».

Всяк в Вене знал этого славного малого, все любили его за веселый нрав, за его шутки да прибаутки, и иначе как «милый Августин» ею никто и не называл.

Чаще всего Августина можно было найти в пивной «Под красной крышей», что на Фляйшмаркт. Там проводил он все вечера, развлекая посетителей своими песнями да байками. И хотя люди, из боязни подцепить заразу, не очень-то ходили в это время по пивным да прочим питейным заведениям, «Под красной крышей» от желающих пропустить стаканчик-другой просто отбою не было. А все благодаря Августину, ради которого и приходили сюда смельчаки, рискуя собственной жизнью, чтобы здесь, слушая августинову волынку, залить свое горе и хоть ненадолго забыться.

И вот однажды чудесным сентябрьским вечером пришел Августин как всегда в пивную, а там — никого, ни одной души. Приуныл тут Августин, грустно стало ему и тоскливо. Целый вечер просидел он один-одинешенек, и все пил и пил, кружку за кружкой, да веселее от этого не стало. Не дождавшись никого, поднялся он, наконец, и, едва держась на ногах, поплелся прочь из пивной, откуда обычно уходил героем, под рукоплескания друзей и собутыльников.

А на дворе тем временем стало уже совсем темно. До дому ему было идти не близко: хижина ею стояла за самыми юродскими воротами. И вот идет он себе бредет по городу, вот уже и Кольмаркт показался, и тут он запнулся, упал и угодил прямехонько в канаву. Неизвестно, что он при этом подумал, может, вообразил, что добрался до мягкой постели, во всяком случае вставать он даже и не пытался, а все лежал себе полеживал и смотрел на луну, и было ему так хорошо, что захотелось даже на волынке поиграть, да только глаза закрылись сами собою, и заснул он молодецким сном.