Он вновь надел радиофоны и услышал юношеский, задорный голос:

— «Третий», слушайте меня, я — «Воробей седьмой», сделал вашу полубочку, подбил «фокке».

Кто-то крикнул товарищу:

— Петро! Видал спиральку, а?! Учебно-показательная, а?!

И тенорок ответил:

— Тише ты, разговорился…

Они выигрывали победу по всем статьям… И хотя среди них было много самых рядовых молодых летчиков, «воробьи» казались неуязвимыми, а фашисты, которые в начале боя имели примерно равные силы, неуклюже разлетались, покидая зажженных и сбитых соратников, не заботясь о защите своих бомбардировщиков и прикрытии конвоя.

Кононов быстрыми и выразительными движениями своих крупных рук показывал Долганову примененный «воробьем седьмым» маневр, когда раздался долгий воющий звук. Столб воды взметнулся над крылом мостика, снаряд оглушительно лопнул. В ослепительной вспышке разрыва станина стереотрубы покатилась к ногам Николая Ильича. Он толкнул в спину Петрова, но тот, ничего не замечая, по-прежнему взывал в эфир:

— «Каэн два», пришли ли вы на видимость конвоя? «Каэн два», отвечайте, где вы? Видите ли конвой?

Игнатов, очевидно оберегая успех своего скрытого обходного движения, еще молчал.

Фугасные снаряды мчались к кораблям, и грохот разрывов сливался в звук, похожий на громыхание телеги по булыжникам мостовой. Снаряды рвали воду, и на палубу взлетали жалящие осколки. А Бекренев, посматривая в сторону разрывов, чеканил неизменно внимательному Колтакову:

— Право десять, дальше не ходить, прямо руль.

Прикрывая малыми кораблями отход транспортов к берегу, противник подкрепил поврежденные миноносцы группой сторожевиков. Эти корабли торопились выйти вперед и массировали огонь. Но дымовые завесы мешали прицельности и действенности вражеского огня, а в то же время расстояние между конвоем и боевыми кораблями противника достигло трех миль: немцы открыли ворота для торпедной атаки катеров.

— Петров! — позвал Николай Ильич.

Не? Петров продолжал безуспешно взывать: «Каэн два», «Каэн два», отвечайте, «Каэн два». Он зло и отчаянно крикнул:

— Запропал Игнатов. Черт его знает куда…

— Командуйте всеми отрядами, Петров.

И, не вслушиваясь в жалобы и ругань катерника, Николай Ильич бесцеремонно охватил его за талию и повернул так, чтобы он видел широкий незащищенный плес перед транспортами противника.

— Понял?

— Снять первый отряд с дымзавесы?!

— Да, немедля атаковать. Давай им курс семьдесят. Пусть жмут вовсю. Кононов прикроет от «юнкерсов» истребителями.

Дымзавеса еще держалась, но ее отнесло в сторону, и она не препятствовала немецким кораблям вести прицельный огонь. Все чаще вокруг «Упорного» поднимались всплески, и воздух резали осколки гранат. Разрывы в воде поднимали корабль на волну. Но Бекренев делал рывок с поворотом, и тогда «Упорный» зарывался форштевнем, валился на борт; потом Бекренев кричал «залп», и корабль огрызался огнем всех орудий, отчего вода как бы расступалась, а палуба уходила из-под ног.

— Приказ выполняют! — крикнул Петров над ухом Николая Ильича.

— Добро!

Он кивнул в знак того, что все в порядке, и опустил бинокль, в который наблюдал черно-белые тени, устремившиеся вперед по всему пространству взъерошенных малахитовых волн. Теперь для Николая Ильича все сводилось к тому, что с группой фашистских кораблей надо кончить, пока не подошла концевая тройка миноносцев. Правда, Кононов заверил, что «ребята их не пропустят в район сражения», что «быки» прошли второй раз на штурмовку. Но он обязан был рассчитывать на борьбу с энергичным и увертливым противником, ждать наибольшего сопротивления. В двадцать минут надо разгромить группу миноносцев и сторожевиков, которые вели сейчас бой с азартом и, очевидно, с перевесом сил.

— Так. Пусть тешатся надеждой на успех! — И Николай Ильич продиктовал приказание «Уверенному» и «Увертливому» свернуть на ост, по большой дуге пересечь курсы сторожевиков. «Умному» он не успел дать приказа, Неделяев предупредил его, запросив согласие на торпедную атаку миноносца, оставшегося без хода. Долганов только ответил:

— Подождите, пока «Леберехтов» увлеку в погоню за «Упорным».

И коротко бросил Бекреневу:

— Курс норд, убавьте обороты и зажгите шашки.

Гитлеровцы, увидев сплоченный отряд советских кораблей рассыпающимся на курсах отхода, оценили действия Долганова как успех своего огня. Хотя один из кораблей был неподвижен и советские миноносцы ушли из зоны его залпов, фашисты еще были сильнее и числом и мощью огня. Ракета с головного эсминца, устремившегося за «Упорным», конечно, означала сигнал погони.

Бекренев чуть не затанцевал у телеграфа. Рискованный маневр удавался. «Упорный» уходил, стреляя только из кормовых орудий, но враги могли идти за ним по пятам, потому что скорость была не особенно велика. Маленький, постоянно нахохленный, Бекренев засиял, покачиваясь на носках. Через две минуты всем станет ясен хитрый план комдива.

— Дымзавесу! — сказал Долганов.

Густой едкий дым пополз по кораблю, застлал море. Под его защитой «Упорный» круто повернул и пошел назад, на сближение параллельно курсу увлекшихся погоней миноносцев. Немцы еще искали «Упорный» впереди, а он оказался у них на траверзе. Они разгадали обман слишком поздно, когда все приготовления к торпедной атаке были закончены и все расчеты торпедного залпа произведены.

Оба немецких миноносца беспечно выходили из облаков дыма, а «Упорный», дрожа всем своим стремительным телом, будто уперся в свой собственный бурун.

И вот на торпедные аппараты дан ревун… Захлестали трассы снарядов и пуль, светящихся всеми цветами радуги. Опять встали столбы от разрывов фугасок. Дистанционная граната лопнула в группе зенитчиков. Николай Ильич сжал поручни и перегнулся вниз, словно готовясь прыгнуть с мостика к угрожающе развернутым торпедным аппаратам. Миг казался вечностью, пока три огромные блестящие сигары не выскочили из труб, не мелькнули в воздухе и сильными нырками не ушли под воду. Торпеды взбили винтами пену, от их бурного дыхания поднялись пузыри. Они мчались, стремительно и неумолимо настигая врага.

Ревун! Стартовала вторая группа торпед. А взрыва все не было. И, продолжая стрелять, первый немецкий миноносец начал поворачивать. Уж одна труба его зашла за мостик. Пронесет?.. Но труба вдруг качнулась, за ней поднялось белое пламя — корабль раскололся, как орех, и вся начинка взлетела в воздух с грохотом, заглушающим звуки второго взрыва. Потом все стихло. Медленно уходила в воду корма с цепляющимися людьми. Вдруг она дрогнула, поднялась вверх красным днищем с еще живыми, ворочающимися лопастями винтов. Вода забурлила и скрыла жалкий остаток корабля.

Второй миноносец убегал во всю мочь за дымовую завесу. Он даже не пытался стрелять.

И тогда на мостик «Упорного» вернулась тишина, и стало слышно, что настойчивый Петров наконец добился Игнатова.

— Мы уже работаем, — кричал Петров, — гляди не выпусти их! — Потом с удовлетворением вздохнул: — Игнатов готов выходить в атаку. Первая группа пока разделалась с двумя транспортами и тральщиком.

Но тут забеспокоился Кононов:

— Штурмовики идут в атаку. Пусть подождет Игнатов, пока они отработают. А то попадут под горячую руку.

Николая Ильича удивило их безразличие. Хлопочут об успехе своего оружия, будто только в нем победа. Не восхититься такой торпедной атакой! Сухари!

— Да, конечно, пусть Игнатов подождет, — согласился Николай Ильич. — И дай мне, Виктор, папиросу. Я не сумею набить трубку.

Только тут Кононов заметил, что Долганов стоит, неестественно перекосив плечи, и рукав его реглана распорот сверху донизу.

— Ты ранен? — тревожно спросил Кононов, поднося к губам товарища папиросу.

Николай Ильич отрицательно покачал головой. Он не знал, на что жаловаться. Просто бессильно повисла рука, и учащенно, с глухой торопливой дробностью, пульсировала кровь. Голоса на мостике то отдалялись и становились совсем невнятными, то болезненно громко врывались в уши.