«В сорок первом один был против тысячи… А теперь народ еще более проверенный, еще более закаленный. Чего же я, в самом деле, расстроился?» — облегченно подумал Бекренев. И про себя, в ритм шагая по трапу, запел:

Вот за валом седым, вот за валом крутым Новый вал накатился на бак…

Песня взбодрила его, потянула к деятельности. Он по-хозяйски проверил артиллерийские погреба, котельное, послушал работу дизеля и всюду, встречаясь с работающими и отдыхающими матросами, решал: нет, никто из этих молодых людей не может быть скрытым врагом. Он был в это время наивно убежден, что враг должен выделяться поведением и каким-то особым обликом.

Группа матросов за пирсом играла в волейбол и весело перебрасывала мяч через сетку. Бекренев сбежал по сходням мимо лихо вытянувшегося дежурного и вмешался в группу болельщиков.

Он стоял и завидовал беззаботному веселью. А в другое время он сам пустил бы мяч свечой или дал бы такой удар, что пришлось бы бежать за ним на осушку.

А впрочем, скоро он и в самом деле увлекся, стал поощрять ослабевшую сторону, а когда мяч оказался поблизости, ловко подпрыгнул, словно повис в воздухе, и сильным ударом послал мяч за сетку. Его удару зааплодировали,

— А ну, Алексей Иваныч, давай сразимся, я таким ударам завидую, — услышал он за собой голос Долганова.

Николай Ильич перебежал на другую сторону, на ходу сбрасывая реглан.

— Два очка вперед даю, — прихвастнул Бекренев и повторил свой прыжок, будто в воздухе имел невидимую точку опоры.

Но длинноногий и длиннорукий Николай Ильич отбил удар, и Бекренев увидел мяч уже на своей стороне. Он летел по косой, и достать его мог только Ковалев.

— Спасай! — азартно закричал Бекренев.

Командор ударил по мячу, и раздался гул пушечного выстрела. Но опять руки Николая Ильича оказались на линии полета и отбили мяч с такой стремительностью, что два игрока, бросившиеся наперехват, столкнулись и шлепнулись на пыльную землю.

Не кончалась бы игра! Происшествие еще тяжелее было вспомнить, когда Бекренев пошел с Долгановым на корабль, и мимо них проскочили вперед оживленные участники игры.

— Полегче, полегче! — крикнул он сердито, потому что не знал, с чего начать, и отбросил уже десяток неудавшихся вступлений.

— Значит, завтра будете готовы выйти на мерную милю? — спросил Долганов и, не дожидаясь ответа, продолжал: — Это хорошо. Мы на днях всем дивизионом отработаем совместно артиллерийскую стрельбу. Вы людей держите на корабле, Алексей Иванович. Послезавтра с полуночи переходите на часовую готовность.

— С гауптвахты придется своих забрать, — сказал Бекренев, почти радуясь, что распоряжение командира дивизиона наводит на трудную тему и сейчас, конечно, комдив спросит, кто и за что на гауптвахте, а отсюда будет легко перейти к рассказу о случившемся.

Но Николай Ильич подтвердил только, что придется забрать наказанных, и начал объяснять, как задумал стрельбу. Бекренев так и не сумел по пути начать неприятный доклад.

Узнав подробности происшествия и принятый Бекреневым план, Николай Ильич решил, что нужно также собрать и коммунистов корабля.

— Для нас эта история — сигнал, что непосредственные начальники, младшие офицеры и старшины плохо знают свой личный состав. Надо предупредить коммунистов? Надо. О формах работы с молодыми надо говорить коммунистам? Надо.

В кают-компании «Упорного» было тесно, и многим пришлось стоять. Конечно, комдиву было приготовлено место рядом с председателем и докладчиком, но Николай Ильич предпочел поместиться на широком подлокотнике кресла у шахматного столика. Здесь он был в гуще рядовых участников собрания и мог свободнее наблюдать. Соседями его оказались лейтенант Кулешов, старшина первой статьи Колтаков, штурманские электрики и рулевые. В первой боевой части все были партийными, и «штурманские» держались с некоторым самодовольством, будто происшествие их не касалось.

Когда Кулешов, поддержанный своими подчиненными, что-то подобное высказал Долганову, он пригрозил:

— Вот я ваших людей возьму и распишу по другим кораблям, чтобы чванства не было. Хороши коммунисты, которые не работают с беспартийными потому только, что не имеют их в прямом подчинении! А честь корабля тоже вас не касается?

— Не надо, товарищ капитан второго ранга, — взмолился Кулешов. — Слово даю, сегодня же переговорю с парторгом о нагрузке.

В начале войны штурман перед практическими задачами терялся. Училище его вооружило знанием классических способов определения места корабля, а в войне этих знаний оказалось недостаточно. Теперь Кулешов стал дельным офицером, но сколько труда потребовалось, чтобы воспитать в нем навыки к самостоятельности, укрепить волю. Долганов заставлял штурмана работать с одографом. Кулешов утверждал, что прибор на циркуляции отстает от курса и вообще бесполезен, «снять его надо». А потом не только приучился, но и предложил такой способ, который сделал одограф отличным контролером при разборе боевых эволюции.

Да, на штурмана можно положиться. Можно положиться здесь на многих, потому что пережитое с ними говорит об их настойчивости и смелости. Вот мичман Кийко. Он скромно стоит в дверях, в привычной готовности выскочить первым, если на корабле что-нибудь случится. У Кийко курсант Долганов получал первые навыки моряка. На учебной шхуне во время шторма скис мотор, сорвало паруса, якорная цепь лопнула, и шхуну понесло на скалы. Кийко приказал надеть спасательные пояса и плыть к берегу. А Долганову было страшно расстаться с палубой — островком спасения — и броситься в бушующее море. И Кийко сказал, вероятно заметив его страх:

— Первый раз всегда страшно. Ничего — ветер попутный, волна поможет.

Сколько офицеров и матросов с благодарностью вспоминают морского учителя — боцмана Кийко!

А гордость артиллеристов — Ковалев? Кто поверит, что этот Ковалев раньше стеснялся приказывать, на приборке швабрил палубу, сам чистил замок орудия, в то время как его подчиненные стояли без дела. Быстро растут люди.

Рыженьким востроносым лейтенантом Сидориным не нахвалится сейчас Бекренев, а ведь он еще недавно на курсе к якорной стоянке, при встречном ветре, не знал, как брать пеленг, чтобы определить возможный снос корабля.

Собрание еще не начиналось, и Долганов продолжал здороваться со старыми сослуживцами.

— Привет изобретателю! Над чем работаете, Балыкин? — спросил он вошедшего командира отделения котельных машинистов.

Старшина Балыкин давно привлекал внимание Долганова. В одном из походов вышла из строя крылатка вентилятора, обслуживающего котел. А время было такое, что тыловой завод не мог скоро прислать новую крылатку. Тогда Балыкин дерзко решил сделать крылатку на корабле. Вместе с инженер-механиком Долганов с удивлением рассматривал чертеж и расчеты, принесенные Балыкиным. Им было предусмотрено все — придуман пресс для штамповки лопастей, разработан метод кузнечных работ в топке вспомогательного котла, рассчитано, как уравновесить лопасти. Крылатку Балыкина проверили в длительном шторме — она работала с полным напряжением и перекрыла заводские нормы.

Балыкин смущенно улыбнулся:

— Некогда изобретать. Водогрейные трубки текут. Их надо бы из металла другого качества ставить.

И начал высказывать Николаю Ильичу свои соображения, входя в технические детали и разбирая сорта стали с осведомленностью металлурга.

«Ну, разве таких людей можно смутить идиотской выходкой какого-то негодяя?» — думал Долганов, пока избирали руководителей собрания и оглашали повестку дня.

Доклад заместителя командира можно было бы назвать хорошим, потому что в нем о значении бдительности было сказано все, что следует говорить. Но докладчик не указал, что следует делать сейчас на корабле, чтобы за словами о бдительности пошли дела. Чувствовалось, что заместитель поверхностно знает корабль и специальные службы. Не может примерами иллюстрировать общие положения. Собрание заскучало.