Однако надо было спасаться от контрудара. Охранение стремилось ответить на успех гвардейцев. Полетели бомбы. Катера по широкой дуге шли навстречу миноносцам, и взрывы, заглушенные слоями воды, доносились со всех сторон. Взрывы стягивали кольцо вокруг лодки. Выскользнуть из него было трудно, как зверю уйти от своры наседающих собак. Федор Силыч щурился над картой. Вдруг сложился дерзкий план. Он поднял широкое спокойное лицо и с минуту раздумывал, обводя зоркими глазами людей в центральном посту. Молодцы! Работают без суеты. Трюмные удифферентовали лодку, и помпы не визжат. Электрические приводы выключены — управляют рулями вручную. Смена наготове. Одного рулевого уже сменил Иван Ковалев. Мускулы под тельняшкой минера сразу вздулись буграми. Что говорить — тяжелая работа, но надо идти бесшумно, не выдавая себя немецким слухачам. Особенно опасны вражеские миноносцы с их обновленной акустической аппаратурой.

Федор Силыч предложил командиру:

— Оторваться без хитрости не удастся. Веди лодку под нашу минную банку, потом попытаемся выскользнуть вторым фарватером.

— Под мины? Ясно.

На крутом повороте еще тяжелее стало рулевым, но взрывы в воде подгоняли. Лодка проходила, будто сквозь огромный сталепрокатный цех, в котором непрерывно ударяли по металлу мощные паровые молоты. Вот-вот тело корабля расплющит удар. Качаясь, как коромысло, под вихревым напором сдавленной воды, лодка шла дальше и дальше между упорными преследователями.

«Врешь, после такой победы и жить будем и снова бить будем!»

И Федор Силыч совсем шутливо сказал:

— Ну и рубильники у вас, механик. Так в нашем клубе кино показывают — в каждой части десять обрывов.

Механик, освещая щит слабого тока аккумуляторным фонарем, включал рубильники, но свет появился только в двух плафонах. Опять полопались лампочки. Боцман другим фонариком осветил выбивающегося из сил Ковалева и приказал сменить его. Иван пощупал набухшие руки и стал в сторону. Нормально! Через несколько минут он отдохнет и будет в состоянии снова вертеть штурвал.

Свет прибавлялся, и из мрака выступили теперь все углы отсека. Механик, хлопнув рукавицами, оседлал скоб-трап, как норовистого коня. С запозданием ответил:

— Если бы в нашем клубе так мешали механику, — вы ни одного кадра не посмотрели бы, товарищ капитан второго ранга.

— Да, лютуют фрицы, — согласился Петрушепко. — Где находимся, штурман?

— Пять минут до банки.

— Глубина?

— Пятьдесят пять.

— Отлично. Послушаем, как шуршат наши минрепы.

Бомбы продолжали рваться. Сыпалась лупившаяся краска. Загрохотали по палубе отсека сорвавшиеся часы. Подволок под ударами воды вибрировал. Из-под крышки рубочного люка при каждом ударе врывались струйки воды.

Но через томительные четверть часа минная банка осталась позади, и штурман предупредил: — Входим в узкость.

Вместе с Федором Силычем командир рассматривал на карте узкий клин фиорда. Глубины в нем резко менялись. Придется непрерывно идти с эхолотом. Положим, сейчас время полной воды, но через три часа она устремится в море… Надо проворить течение.

— Стоп моторы!

Это до предела увеличило тишину в лодке, и звуки бомб стали резче.

— Лодку разворачивает вправо, — доложил вахтенный командир.

— Пойдем левой стороной фарватера, чтобы нас не прижало к берегу.

Начали маневрировать. Разрывы, наконец, улеглись. Теперь будто безвредные камешки бултыхались в стеклянном сосуде. Немцы бомбили уже для очистки совести. Их катера бегали в устье фиорда, словно ищейки. Те, потеряв след, тоже суетно и бессильно лают. Однако акустик сообщил о приближении миноносцев. Если пойдут этим фарватером (а должны пойти: по второму только мелочь шныряла), — уткнутся прямо в мины.

Федор Силыч остановил взгляд на Ковалеве. Иван, сменив рулевого, напряженно вертел штурвал.

Встречное течение сбивало лодку с курса, несмотря на быструю реакцию рулевого, на его огромную силу. Вот-вот вздувшиеся буграми, натруженные мышцы перенапрягутся. Но, встретив взгляд своего старого командира, Ковалев не пожаловался, не попросил смены. Беспокойство в его налитых кровью глазах, в мокром от пота, бледном лице вызывалось другой причиной. Он думал, что пора последовать взрывам. Хоть один взрыв должен же произойти.

Но, может быть, тральщики раньше лодки прочесали фарватер, обнаружили и подсекли всю банку… Может быть, корабли идут, предупрежденные тральщиками… Эсминцы типа «Антон Шмидт» — вспомнил Ковалев. Их выпустили позже «Ганса Леберехта» или раньше? Во всяком случае, хорошая добыча. Комдив был доволен, что один «Антон» торпедой угроблен. Если б еще одного…

А ритмичные удары винтов разносились громче, увереннее, победнее. Уже волнение, вызванное кораблями гитлеровцев, охватило толщу воды и создало килевую качку. «За компасом смотри, работай!» — приказал себе Ковалев. Но левым скошенным глазом увидел толстый палец Федора Силыча на карте и испугался: сейчас этот палец поднимется, с укоризной уставится на него. И командир скажет вслух: «Ну вот, уснули наши мины на дне, то-то мы не задели ни одного минрепа».

От ярости и отчаяния Иван перестал чувствовать боль в предплечьях и спине. Боль позора овладела им нераздельно. «Мины приготовлял я. По моей вине они не освободились, не поднялись на минрепах, как положено. Нечего сказать — отомстил за Машу…»

Стрелка на картушке прыгала, с толчками отходила назад, вновь шла вправо. Приноравливаясь к ней, руки Ивана упрямо сжимали штурвал, а левый глаз все так же косил в сторону комдива. Палец упирался в карту и, казалось, рос. Чудилось в напряжении, что он стал больше руки. Вот Силыч что-то быстро сказал командиру лодки. Наверно, о минерах, о нем. Что? Услышать, однако, нельзя было. Казалось, объясняются немые. Звуки винтов надводных противников заполнили отсек.

«Еще спишут в базе с корабля», — в отчаянии решил Ковалев.

Внезапно высокий, ровно вибрирующий звук оборвался. В перепонки вдавился низкий долгий гул. Цепко держал Ковалев руки на баранке штурвала, но сотрясение, бросившее лодку на борт, оторвало его. Когда ухватился вновь, что-то ударяло в палубу, выбивая ее из-под ног. И в то же время толща воды рушилась сверху. Водоворот?

Во внезапно наступившей тишине Иван услышал веселый голос комдива, и вслед затем командир крикнул штурману:

— Отмечайте место гибели эсминца на мине.

Ковалев растерянно прислушивался. Так-таки сработали? И никакого водоворота? Лодка в радиусе разрыва! И вот этот глухой удар, наверное, означает, что взорванный корабль утонул! Усталый голос акустика подтвердил:

— Концевой миноносец упал на дно.

— В последнюю гавань вошел, на мертвый якорь! — крикнул старшина трюмных.

Однако на шутку никто не отозвался. Петрушенко и командир были озабочены. На ручном управлении не одолеть течения, а место гибели «Шмидта» надо скорее оставить. Ковалеву разрешили идти отдыхать: легко защелкали рукоятки механического управления рулями.

Только сейчас матрос почувствовал, что силы его на пределе. Ноги подкашивались, руки онемели — в них была многопудовая тяжесть. Он прошел к своей койке, но почувствовал такой озноб, будто попал под ледяные струи. «Надо к генератору, — подумал он, — к электрикам, там сухо и тепло».

Он вновь побрел, пошатываясь и все еще не замечая ничего вокруг себя.

— Иван, пособи, — вдруг позвал его старшина.

Старшина стоял на ящике под крышкой подволочного люка. Бомбежка ослабила зажимы, и в щели проникали струйки воды. И это была не единственная беда. Как это Ковалев раньше не заметил!

Ноги скользят в воде. Хрустят осколки стекла. По палубе катаются огнетушители, куски пробки, патроны регенерации. У электриков не хватало рук для борьбы с повреждениями. Здесь был дважды выбит автомат электромагистрали, а сейчас едва держится панель станции, и Маркелов уперся в рубильник спиной, чтобы панель не рухнула.

Несколько часов назад Маркелов струсил при ударе о банку. И стыд за свой панический выкрик теперь, в часы настоящей опасности, — для него мучительнее всего. Маркелов не мог укрепить панель и обрадовался приходу Ковалева, свидетеля давешней его позорной паники… Маркелов счастлив, что есть с кем спасти станцию.