— Легкий крейсер? Сильный получился корабль.

— Не совсем крейсер. Но по дальности района действий перекроет «Упорный» в четыре раза. Значит, крейсерские операции выполнять сможет. Имейте в виду — корпус никакой броней не отяжелен, скорость сохранена, а водоизмещение только на двести тонн больше.

Долганов объяснял Ковалеву, как равному, знающему моряку, раскатывая новые чертежи и скручивая просмотренные. Потом откинулся в кресле и набил трубку.

— А без нашего опыта в плаваниях ни за что бы не определить, Ковалев, какой миноносец нужен на Севере. С этим миноносцем можно громить противника дальше Тромсе и Нарвика. Но вас эта перспектива не устраивает, как я понимаю. Хочется убивать фашистов сегодня, сейчас? С «Упорного»?

— Или уйти туда, где их убивают. Долганов согласно кивнул головой.

— Я это понял, Ковалев, еще на палубе, но не хотел беседовать при ваших подчиненных. Что случилось? В сорок втором году, когда мы перестали списывать с миноносцев в пехоту, вы были одним из лучших наших агитаторов. Вы умели доказать, что флот без штыка и снайперской пули тоже бьет врага. Что произошло сейчас?

Ковалев потупился:

— Я не думаю, что флот воюет мало. Ну, а наше соединение — действительно… Изредка топим подводные лодки, порой уничтожаем самолеты. И все.

— Не все, Ковалев. Вы же хорошо знаете, что без нашего конвоя много транспортов лежало бы на дне Баренцева моря. Страна теряла бы грузы, которые нужны армии, промышленности. Что у вас произошло? Лично у вас? — настойчиво повторил Долганов.

И Ковалев должен был рассказать о брате, о письмо сестры из фашистского плена, о том, что сказал Ковалеву Федор Силыч Петрушенко, и, наконец, о словах брата Ивана.

Долганов слушал, расхаживал по каюте, изредка глядя в иллюминаторы. Он помогал Ковалеву вопросами, когда тот останавливался, и даже подсказывал, когда Андрей замолкал в замешательстве. Потом Николай Ильич вытащил из-под стекла на столе карточку Наташи и положил перед Андреем.

— Вы видели мою жену, Ковалев. Она тоже хлебнула горя в оккупации. Поверьте, я страдал, как вы, как ваш брат, и также хотел немедленного прямого дела.

Андрей сам говорил брату, что надо воевать с холодной головой, но теперь у него вырвалось нетерпеливое восклицание.

— Подождите, Ковалев. Вы же не в тылу, — продолжал Николай Ильич. — Почему вы забыли о своем мастерском залпе, на котором мы учим артиллеристов флота? Сколько ваших учеников мы послали старшими специалистами на новые корабли?

Ковалев уперся локтями в колени и безостановочно вертел свою бескозырку. Самого главного не говорил комдив, да и не мог он просто заявить, как сказал Петрушенко: «Пойдем в море, и ваша сестра услышит наши залпы».

Николай Ильич почувствовал, что не переломил старшину.

— Будете подавать рапорт, Ковалев?

— Да, товарищ капитан второго ранга.

— Спишу вас, но… только на крейсер или линкор.

Ковалев поднял голову и привстал:

— Почему, товарищ командир дивизиона?

— А потому, что флоту нужна ваша сила артиллериста, а на малых кораблях вам некуда ее девать, — спокойно пояснил Николай Ильич.

Андрей вздохнул и вытянулся.

— Разрешите идти?

— Идите, Ковалев, и подумайте, что получится, если мы гуртом побежим с больших кораблей на катера и подводные лодки.

Долганов сердился на себя за то, что не нашел дороги к сердцу старшины. Очевидно, нужны были какие-то совсем другие слова. К чему, например, он разговорился о своем творчестве? Зачем расхвастался перед человеком, у которого такое горе?

Он сбрасывал в ящик стола чертежи и тетрадки, будто они жгли его руки, и недовольно откликнулся на стук в дверь, но обрадовался, увидев ладную фигуру Игнатова. С жизнерадостным старпомом он всегда ощущал себя более молодым.

— С чем пожаловал, Петр Алексеевич?

— По личному вопросу, товарищ капитан второго ранга. Сочинял несколько часов рапорт, извел бумагу и решил с вами объясниться устно.

Долганов насторожился.

— В отпуск захотел?

— Нет, не в отпуск. Хочу, чтобы вы помогли мне списаться с корабля.

Николай Ильич раздраженно повторил:

— Списаться? Только что став помощником? Не ожидал, Игнатов.

— Да мне и самому неловко. Но судите сами. Что меня после болезни направили на миноносец, я возражать не мог. Катеров было мало, а жить на базе в резерве — скука. А теперь положение совершенно другое. В прошлое воскресенье повидал я новый катер… Игрушка! Птица! Маневрен. Мореходен. В дозоре сутки может ходить. Средства связи — удивительные. Аж плакать захотелось, что я, катерник, со стороны должен глядеть. Ну, прокатили меня до бригады. Там этих игрушек — десяток. И еще лучше того, на котором шли. Я дорвался, пустили к штурвалу. Повинуется чудесно, кажется… и за самолетом угонится. Словом, комбриг меня запрашивает через офицерский отдел, предлагает отряд.

— Понимаю: вы за моей спиной сговорились.

— Сговорился. Виноват, товарищ капитан второго ранга. Знаете, на каких кораблях начнешь служить, такие полюбишь на всю жизнь.

— Не деликатничайте, Игнатов. Ни при чем тут первая любовь. Попросту вы считаете, что миноносцы воюют мало. Не дорвались до торпедного залпа на «Упорном», а на катерах возможности широкие… Так?

— И это тоже, — покорно подтвердил Игнатов.

— Черт вас подери, сговорились вы сегодня, что ли? Одному я уже отказал. Категорически отказал. Пять минут назад.

— Товарищ капитан второго ранга! — взмолился Игнатов. — Если вы будете против, я пропал. Контр-адмирал откажет.

— Обязательно откажет…

— Ах, если бы вы увидели эти катера! О них песни надо складывать. Даже моторы, когда их заведут, призывают в атаку. Такая музыка… Вы бы тоже просились, если…

— Будь я помоложе? Ясно, Игнатов. Нет, я от школьной скамьи миноносник, штурман, командир корабля; отсюда мне одна дорога — в старости на берег, передавать свой опыт молодежи в училище. Но глядите — не продешевите миноносцы. Будет и на нашей улице праздник. Когда эскадра, взаимодействуя с наступающей Красной Армией, пойдет на запад, вы нам позавидуете. Честное слово, позавидуете!

К этому взрыву надежд Игнатов остался равнодушным, но ухватился за последние слова, в которых уловил косвенное обещание:

— Значит, отпустите меня, товарищ капитан второго ранга, как вернемся в базу?

Николай Ильич невольно рассмеялся:

— Вам только это важно. Остальное пропускаете. Добро, Игнатов, при одном условии: вы должны заслужить звание Героя Советского Союза. В этом году. И никого больше с миноносцев не тащите. Для вас делаю исключение, для катерника по выучке. Понятно?

Игнатов широко заулыбался и поклялся, что не будет никого сманивать, хотя одного — другого торпедиста, конечно, забрал бы. А что касается звания Героя, то на таких корабликах просто заработать славу. Можно идти к Маккауру, а в Варангер-фиорде до самого Киркенеса катерники — полные хозяева. Какие сотворили знатные дела! Взяли в плен вооруженный почтовый мотобот немцев. Высаживают диверсионно-разведывательные партии в Норвегии. Дают залпы у входов в Петсамо-вуоно и Бек-фиорд. И враги не могут препятствовать дерзким ударам! Ни береговая артиллерия, ни сильные эскорты, ни воздушные прикрытия не спасают их кораблей. А теперь пошла полоса комбинированных операций с авиацией. Увеличиваем число катеров, действующих группами.

— Сам Макаров порадовался бы, Николай Ильич, он прозревал появление такого оружия, предвосхитил его тактику.

— Ну, Макаров был и отцом миноносцев, Игнатов. У Макарова на Северном флоте есть продолжатели, вот что главное. Наш адмирал знает, где, когда и как использовать все рода оружия. И это меня утешает. Адмирал даст активное дело и нам. Раз сказал мне, что поведу корабли в набеговую операцию, значит, она состоится. Раз начал комбинированные операции, значит, включит в них и миноносцы. Катера с кораблями и авиацией мы еще не использовали достаточно широко. А здесь есть интересная перспектива. — И Николай Ильич, уже рассматривая Игнатова, как представителя другого рода оружия, поделился с ним планом набеговой операции. Не заметил, как пролетел час, и, только случайно взглянув на хронометр, сказал: