Уайтуэлл. Нет, сэр, не может человек быть таким злым...

Сэр Уильям. Эти слова, мой добрый Уайтуэлл, делают честь твоему сердцу. Но разве ты не знаешь, что человеческая злоба беспредельна? А теперь иди и сделай то, что я тебе сказал. Да повнимательнее смотри на нее, когда она будет читать письмо. Она ведь еще не так далеко ушла от поры своей добродетели и не успела научиться притворству, под личиной которого укрывается лишь закоренелый порок. Все ее чувства ты прочитаешь на ее лице. Смотри, чтобы от тебя не ускользнула ни одна гримаска, выражающая, не приведи господь, равнодушие или насмешливое презрение к отцу. Если же тебе суждено сделать злосчастное открытие, что она больше не любит меня, то я надеюсь совладать с собою и предоставить Сару ее судьбе. Я надеюсь, Уайтуэлл... Ах, если бы вот здесь не билось сердце, отвергающее эту надежду.

Мелефонт. Я виноват, дорогая моя мисс, что оставил вас в тревоге из-за последнего письма.

Сара. Нет, Мелефонт, оно ничуть меня пе встревожило. Разве нельзя вам любить меня и все же иметь от меня тайны?

Мелефонт. Значит, вы полагаете, что здесь крылась тайна?

Сара. Да, но меня она не касается. И этого довольно.

Мелефонт. Как вы добры! Дозвольте же мне тотчас открыть вам эту тайну. Одна из моих родственниц, узнав, где я скрываюсь, написала мне несколько строк. Проездом в Лондон она будет здесь и хочет встретиться со мной. Она также просит вас оказать ей честь и принять ее.

Сара. Мне в любую минуту будет приятно познакомиться с достойной представительницей вашего семейства. Но подумайте сами, могу ли я, не краснея, показаться ей на глаза?

Мелефонт. Не краснея? Отчего вам краснеть? Оттого, что вы любите меня? В одном вы правы, мисс, вы могли подарить своей любовью другого, более знатного и богатого. Вы должны стыдиться, что отдали сердце за сердце и при этом едва ли не поступились своим счастьем.

Сара. Вы же сами знаете, что неправильно истолковали мои слова.

Мелефонт. Простите меня, мисс, но ежели я неправильно их истолковал, то какое они могут иметь значение?

Сара. Как зовут вашу родственницу?

Мелефонт. Леди Солмс. Вы, вероятно, слышали от меня это имя.

Сара. Не помню.

Мелефонт. Смею ли я просить вас принять ее?

Сара. Просить, Мелефонт? Вы вправе мне приказывать.

Мелефонт. Что за слово! Нет, мисс, ей не суждена радость свидеться с вами. Она будет огорчена, но ничего не поделаешь. У мисс Сары есть на то свои причины, и я, даже не зная их, их уважаю.

Сара. Бог мой, очень уж вы скоры, Мелефонт! Я буду ждать леди и по мере сил постараюсь выказать себя достойной ее визита. Теперь вы довольны?

Мелефонт. Ах, мисс, я должен покаяться в своем тщеславии. Мне хотелось бы перед всем миром похваляться вами. С другой стороны, если бы я не гордился обладанием такой прелестной мисс, я бы презирал себя за то, что не сумел ее оценить. Я ухожу и сейчас же приведу к вам леди. (Уходит.)

Сара (одна). Лишь бы она не была из тех, что, чванясь своей добродетелью, воображают себя превыше всех слабостей. Одним презрительным взглядом они казнят нас, а двусмысленным пожатием плеч выражают брезгливую жалость, которую мы у них вызываем.

Бетти (за кулисами). Пожалуйте сюда, если вам непременно надо поговорить с мисс.

Сара (озираясь). Кому это надо непременно поговорить со мной? Кого я вижу! Возможно ли? Уайтуэлл, ты?

Уайтуэлл. Как я счастлив, что снова вижу нашу мисс Сару!

Сара. О, боже! С чем ты пришел? Я знаю, знаю, ты принес мне весть о смерти отца. Его уже нет, нет этого прекраснейшего человека, лучшего из отцов. Он умер, и это я, несчастная, поторопила его конец.

Уайтуэлл. Ах, мисс...

Сара. Скажи, скорей скажи, что его последние минуты не были отравлены воспоминанием обо мне; скажи, что он забыл меня и умер так же спокойно, как умер бы у меня на руках; скажи, что в последней своей молитве он не помянул меня...

Уайтуэлл. Да перестаньте вы терзать себя воображаемой бедой! Ваш отец еще жив, еще жив наш благородный сэр Уильям.

Сара. Он жив? Это правда, мой отец жив? О, пошли ему, господи, долгую и счастливую жизнь! Боже милостивый, отдай ему половину сужденных мне лет! Половину? О, я неблагодарная, ужели я не готова всеми назначенными мне годами заплатить за несколько мгновений его жизни? Скажи мне хотя бы, Уайтуэлл, что ему не слишком тяжко жить без меня, что ему нетрудно было отречься от дочери, которая так легко отреклась от девичьей чести; скажи, что мое бегство его разгневало, но не причинило ему боли; скажи, что он проклинает меня, а не сожалеет.

Уайтуэлл. Ах, все осталось, как было: сэр Уильям и теперь еще любящий отец, а его маленькая Сара — любящая дочь.

Сара. Что ты говоришь? Ты вестник беды, самой страшной из бед, какую только могло нарисовать мне мое злосчастное воображение! Он по-прежнему любящий отец? Он еще не отторг меня от своего сердца? Но ведь тогда он должен оплакивать меня? Нет, нет, этого не может быть. Разве ты не понимаешь, что каждый его вздох но мне бесконечно увеличит мои преступления? Разве не должна божественная справедливость каждую слезу, пролитую им из-за меня, вменить мне в новое преступление, в новую неблагодарность? Эта мысль заставляет меня холодеть. Он льет слезы из-за меня? Слезы? И это не слезы радости. Опровергни меня, Уайтуэлл! Его любовь ко мне — чуть внятный голос крови, одно из тех мимолетных движений души, которые успокаивает даже малое напряжение рассудка. До слез он себя не допустил. Верно ведь, Уайтуэлл, до слез он себя не допустил?

Уайтуэлл (вытирая слезы). Да, мисс, слез он не льет.

Сара. Ах, твои уста говорят нет, а собственные твои слезы — да.

Уайтуэлл. Возьмите это письмо, мисс, он прислал его вам.

Сара. Кто прислал? Мой отец? Мне?

Уайтуэлл. Прочитайте же письмо, мисс, из него вы узнаете больше, чем я сумею вам рассказать. Сэр Уильям должен был поручить это кому-нибудь другому, не мне. Я-то сулил себе радость от такого поручения, а вы обратили ее в горе.

Сара. Дай его сюда мой добрый Уайтуэлл! Но нет, я не возьму его, покуда ты, хоть приблизительно, не скажешь мне. о чем там говорится,

Уайтуэлл. О чем же еще, как не о любви и прощении.

Сара. Любовь? Прощение?

Уайтуэлл. И скорбь о том, что он хотел применить к своей дочери отцовскую власть, тогда как она достойна лишь отцовской любви.

Сара. О, не отдавай мне это жестокое письмо!

Уайтуэлл. Жестокое? Не бойтесь, в письме вам дана полная свобода распоряжаться своим сердцем и своей рукою.

Сара. Этого-то я и боюсь. Причинить горе такому отцу, как он, на это у меня еще достало мужества. Но знать, что это горе и его любовь, которой я пренебрегла, заставили отца смириться с моей несчастной страстью,— этого, Уайтуэлл, мне не вынести. Если бы в его письме стояло все, что разгневанный отец может в подобном случае сказать резкого и гневного, я бы прочитала письмо, с ужасом, но прочитала бы. Я бы сумела даже противопоставить отцовскому гневу что-то вроде оправданий, наверно, лишь затем, чтобы еще больше его разгневать. Но меня бы утешило сознание, что сильный гнев не оставляет места гложущей тоске и может в конце концов обернуться горьким презрением ко мне. А о презираемом не тревожатся. Мой отец бы мало-помалу успокоился, и я бы не упрекала себя за то, что навек сделала его несчастным.