В сторону Ржавца, сверкая на солнце стеклами кабин, потянулись и косяки «юнкерсов» по 25–50 машин. По шляху поверх Прохоровки прошли туда же и танки, несколько батарей противотанковых пушек. Все это очень хорошо было видно со двора, где провели ночь экипажи Турецкого.

Шляхов успел поесть, облизал ложку, сполоснул котелок, отыскал Вдовиченко с биноклем на крыше.

— Ну что там?

— Ржавец у него, должно. Дым…

— Дым! Чучело! Слезай!

Из башни по пояс высунулся радист, снял шлемофон, крикнул рыжему Вдовиченко:

— Эй ты, король наводки, сотри печаль с безусого лица. — Радист оскалил молодые крепкие зубы, нашел глазами Шляхова. — Ну как, господин механик, сотворим из «Адольфа Гитлера» «Мертвую голову». А?

— Легко тебе жить. — Лицо Шляхова потемнело шадринками оспинок, окуталось дымом.

К восьми часам стало душно. Земля не успела остыть после вчерашнего. Поднималась испарина. Воздух наливался густой тусклой желтизной. Складки одежды источали запахи застарелого пота и пыли. Пыль толстым слоем лежала на машинах, внутри башен, на всем, хрустела на зубах.

По сигналу, понятному только солдату, войска пришли в движение, и батальон Турецкого стал скатываться к Прелестному. Со стороны Берегового шли танки 5-й танковой армии Ротмистрова. Они шли колоннами по дороге и вдоль лога, захватывая все поле шириной километров шесть до самой Прохоровки. Маневрируя между бесчисленными воронками после вчерашнего боя и укрываясь по башню в зреющих хлебах, Т-34 накатывались волнами. Их ряды терялись в тучах выхлопных газов я пыли. Слитный, мощный гул танковых моторов выходил будто из-под земли, валом катился по полю впереди машин.

У въезда в Прелестное батальон Турецкого обогнали штабные машины и «виллис» командарма Ротмистрова (его узнали по очкам и усам). Пыль не оседала, застилала дорогу густым, непроницаемым туманом. Механики не видели впереди идущих машин, ориентировались по гулу. Им помогали командиры танков, сидевшие на подкрылках у люков.

Перед мостом неожиданно возникла пробка, раздались крики. Из пыльного тумана вынырнул незнакомый полковник.

— Стой! Дистанцию!

— Башнера убило!

Осторожно, словно обнюхивая пространство впереди себя, к месту падения танка уже спускались две тридцатьчетверки, у Т-34 в болотине бегали люди, заводили тросы.

Танки, которые спускались от Берегового, достигли противотанкового рва посреди поля и разделились на два русла: одно выходило к Политотдельскому логом мимо Прелестного, второе потеснилось к железнодорожному полотну.

Неожиданно перед танком Турецкого выросла девчушка лет шести, белокуренькая, растрепанная, грязная. Она сильно перегнулась назад, держа перед собой ведро с водой и кружку. Танк лязгнул железом, остановился.

— Ты кто такая? Уходи сейчас же! Здесь бой будет! — закричал на нее сверху Турецкий. — Уходи! Уходи! — Размывая грязь, по багровому лицу его градом скатывался пот. Пить очень хотелось.

Глазенки девчушки отуманились, подбородок обидчиво задрожал, и она, так же сильно перегибаясь назад и держа ведро обеими руками перед собой, отошла с дороги. Из кустов к ней вышел малыш примерно того же возраста с вальтером в правой руке.

Из пологого яра навстречу танкам поднимались первые раненые. Пыльные, потные, в ржаво-серых заплатах повязок.

По выходе из лога танкисты увидели, как километрах в полутора серые, в дыму и пыли, немецкие танки скатывались от синей шишки кургана с горы и вытекали из горловины справа, где в низине, не видный, прятался совхоз «Комсомольский». Десятки! Сотни!.. Железный гул их толкался в плотную синь небес, стоном отдавался там. Рыже-сизый ковер дыма и пыли выстилался далеко вглубь, закрывал собою все видимое пространство. Навстречу с востока надвигалась точно такая же серая железная ревущая масса. В сизом чаду моторов и пыли с коротких и длинных хоботов орудий плескались вспышки выстрелов, стали расплываться мутные лужи огня.

Немецкий вал машин дрогнул, над выхлопными трубами круче взвились дымы. Немцы ожидали встретить на этом поле только пехоту и артиллерию.

По лавине тридцатьчетверок тоже прошлась дрожь. Немцы было приостановились и решили завязать пушечную дуэль издали, но Т-34 и Т-70 стремительно рванулись вперед на сближение. Им нужен был ближний бой. Пушки «пантер», «фердинандов», «тигров» могли вести дуэль с расстояния в два километра, тридцатьчетверкам нужны были 400–500 метров.

Знай немцы об армии Ротмистрова, они наверняка закопали бы свои машины и вели бы бой с обороны. То же самое могли сделать и русские. Но о встрече не знали обе стороны. Наступление и тех и других совпало по времени и месту. Это небывалое доселе столкновение двух стальных громад, в котором с двух сторон участвовало до полутора тысяч танков одновременно, началось 12 июля 1943 года в 8.30 утра у совхоза «Комсомольский».

Земля гудела и стонала, и Кленов вначале люк не закрывал: не слышно выстрелов и разрывов, ни своих, ни чужих. Он только видел, как вздувалось и пузырилось поле, будто огромная лужа воды во время частого дождя. Густевшую мглу дыма, пыли, пороховых газов рвали на куски зарницы разрывов и выстрелов, багровыми кляксами расплывались очаги огня.

Картина, вишнево-дымная от огня или серая от пыли и металла, перемещалась, двигалась, менялась, создавая впечатление чего-то фантастического, невиданного и неправдоподобного.

Созревающая пшеница хлестала по лобовому листу брони, ложилась под гусеницы, с мягким шелестом осыпалась, засевая вновь неубранное поле.

Кленов видел, как в земляном тумане вдали по склону балки спускались вниз и поднимались на противоположный, ближний к нему берег балки чужие танки и самоходки, видел плывущие над истолченным морем пшеницы башни «тигров» и «фердинандов». Сплошной рев и гул, смертельная игра огня гипнотизировали. Рот жгла сухость, тело казалось пустым и невесомым. И танк, и он сам были просто частицей этого нарастающего железного урагана, растворялись в нем, как соль в воде. Все, что Он делал в эти минуты, сознанием не контролировалось. Он повторял то, что делал вчера, неделю, год назад, с начала войны. Нужное в этой практике повторялось, дополнялось новым, закреплялось. Так действует, наверное, и вверь, когда настигает добычу или чувствует, что сам вот-вот станет добычей. И в такие минуты, часы прошлое и настоящее концентрировались, каменели в одной точке, как на острие иглы, и были направлены к тому, чтобы настичь, обмануть и уничтожить врага и самому не быть настигнутым и уничтоженным.

Первый эшелон Т-34 врезался в лавину немцев столь стремительно, что пронизал ее насквозь, вышел ей в тыл и развернулся назад. Все смешалось и переплелось, превратилось в сплошной клубок. Огромное поле стало тесным для грохочущих стальных чудовищ. Танки сталкивались друг с другом, загорались, разваливались. Неумолчно гремели пушки и пулеметы. Танки расстреливали друг друга в упор. Снаряды прошивали тела машин навылет, взрывались внутри боеприпасы, слетали башни, с визгом рикошетировали осколки.

Из горящих машин выскакивали экипажи и тут же сходились врукопашную. Завязывались страшные, безмолвные в этом грохоте и жестокие до истребления кулачные и ножевые схватки.

Клубок сварился воедино в смертельном объятии. Даже при желании обе стороны разойтись уже не могли. Трусов в этой смертельной схватке не было. Им некуда было уйти, и они становились героями. Побоище составляло одно целое, и в то же время оно распадалось на сотни отдельных поединков.

Тяжелые, неуклюжие «пантеры», «тигры», «фердинанды» в ближнем бою уступали стремительным и элегантно-юрким Т-34. Тридцатьчетверки, как лайки в «штаны» медведя, вцеплялись в малоподвижных бронтозавров, кружились вокруг них, били в упор. В безвыходных положениях шли на таран.

В небе вспыхивали свои схватки. С обеих сторон подходили косяки самолетов, сшибались над полем и в стороне от него, оставляли в небе свои следы. Горели земля и небо, плавился металл. Ветра не было, и тучи пыли и дыма смешивались, гоня под собою сумерки, медленно уплывали в сторону железной дороги.