Путники спешили, чтобы засветло добраться до жилья. Правда, вдоль побережья есть нартовый след — «дорога», но долго ли впотьмах сбиться с него!

Цепочкой, одна за другой, скользят две нарты. Высунув красные языки, дымящиеся на морозе, матерые псы тянут их. На каждой нарте по два человека. С головы до ног они укутаны в добротные меха. Поверх кухлянок из оленьих шкур белые халаты, предохраняющие мех от снежной пыли. У троих за спиной ружья. Завидев поселение, собаки тявкнули, подналегли на упряжь и понеслись вскачь.

Казаки-каюры воткнули в снег, между копыльями нарт, остолы — окованные железом тормозные палки, — струи снежной пыли взметнулись вверх, но скорость от этого заметно не уменьшилась. Нарты мчались, подпрыгивали, готовые каждую секунду перевернуться.

— Держи! — рявкнул седок первой нарты.

Казаки схватились за остолы обеими руками.

Упряжка обогнула первую ярангу и бросилась на замешкавшуюся поселковую собаку. В один миг та была разодрана в клочья. Нарта стала, но совсем рядом пронеслась вторая упряжка, и казак, сидящий на ней, невольно толкнув ногой первую нарту, перевернул ее.

— Чертова морда, расшибу! — взревел исправник поднимаясь.

И не замедлил привести в исполнение свою угрозу. Казак, сваливший его, не удержавшись на ногах, упал.

Из яранг опасливо выглядывали чукчи.

Казаки распутывали собак, пристегивали к ошейникам цепи. Исправник осмотрелся. Пятнадцать — двадцать яранг да какой-то склад из гофрированного оцинкованного железа — вот и весь Ванкарем.

— Идем! — не называя никого по имени и ни на кого не глядя, сказал он, направляясь к складу.

За ним вперевалку, мягко ступая толстыми меховыми торбасами, — казак.

Навстречу вышел из домика-яранги мистер Джонсон в меховой куртке и брюках из черной кожи, в такой же шапке, в теплых унтах.

— Кто таков? — не здороваясь и уставившись на него, вопросил колымский исправник и стряхнул иней с пышных усов, лихо подкрученных вразлет.

Мартин Джонсон, ничего не поняв, приоткрыл рот, слегка склонил набок голову.

— Ну, язык отсох, что ли?!

По тону пришельца щуплый швед догадался, что это какой-то начальник. Но откуда, бог мой?

— Хау ду ю ду! — он слегка поклонился.

— Ты мне дурака не валяй, чертов сын! Кто таков? Дую-ду… — передразнил его исправник и, не ожидая приглашения, полез в ярангу, из которой появился янки.

За ним проник в помещение казак, зацепившийся ружьем за дверь.

Последним двинулся хозяин.

Приезжие сняли с себя халаты и кухлянки, и Джонсон увидел кокарды на их шапках и револьверы у поясов. По его спине пробежала неприятная дрожь. Впрочем, это случалось с ним не впервые. Каждый раз при встрече с человеком в форме полисмена ему казалось, что это пришли за ним…

Еще девятнадцатилетним парнем, приехав на каникулы в год окончания коммерческого колледжа, Мартин привез из Чикаго нехорошую болезнь. Вскоре заболела служанка в их доме, а потом дочь почтмейстера. Мартин был взят под арест, его ожидал суд. Однако за день до процесса отец сумел подкупить стражу и дал возможность сыну бежать, по-отечески посоветовав надолго покинуть штат. Джонсон решил разбогатеть на Аляске, понимая как коммерсант, что деньги, когда он их «сделает», помогут ему восстановить свою репутацию порядочного человека. И вот с тех пор — хотя минуло четыре года и он сейчас был очень далеко от своего штата — ему все чудилось в таких случаях, что его разыскали и настал час расплаты.

Исправник уже проник в жилую часть яранги, стянул с себя меховые штаны, надетые поверх формы.

Джонсон увидел оранжевый кант на его брюках и еще больше убедился в необходимости быть особенно тактичным, внимательным и предупредительным.

У жирника сидела молоденькая девушка. Она заменяла здесь Мартину оставленную в Уэноме дочь Кочака. Исправник причесался, расправил усы, оглядел девушку.

— Иван! — крикнул он.

Появился казак-переводчик — помощник исправника.

— Бумаги, — шевельнув лихими усами, приказал исправник.

Иван перевел его приказание на чукотский. Мартин понял, о чем идет речь, хотя чукотским языком владел еще неважно. Он быстро взялся за ремешок на темной от копоти стене полога и потянул его к себе. Ремешок оказался дверной ручкой. Небольшая дверь — раньше ее совсем не было — вела из полога в комнатку.

— Пожалуйста, войдите, — Мартин снова вежливо поклонился исправнику, приглашая следовать за ним.

— Иван, за мной!

Исправник и его помощник вошли в комнатку. Здесь можно было стоять во весь рост. В комнатке находились кровать, железная печка, стол, кресло, табурет, полка с бумагами и винами. Окно было закрыто красной занавеской. Под потолком висела лампа. Стены обтягивал пестрый ситец.

Мистер Джонсон протянул паспорт.

С серьезным видом исправник стал рассматривать документ, заполненный по-английски. Кашлянул, уселся в кресло, еще повертел в руках паспорт, для солидности посмотрел его на свет. Спросил:

— Кто таков? По какому поводу здесь проживаешь?

Казак перевел. Мистер Джонсон, как умел, пояснил.

Исправник накручивал на палец ус.

— Ты что же, чертов сын, стоишь, как пень? Не знаешь, как встречать исправника?!

— Господин исправник хотят с дороги кушать, — перевел казак.

— О, да, да. Конечно. Извините меня. Я быстро! — и Мартин выскочил из комнаты, гремя ключами от склада.

Исправник ухмылялся.

— Вернется, опроси его, не проезжал ли тут наш беспутный владыка. Да иди с богом, посмотри за псами. Чертей чумазых попытай о бате. Заночуем, а утром — в путь-дорогу. Поспешать надо.

Довольный, что все обошлось хорошо, мистер Джонсон угощал русского полисмена, как он про себя назвал его. Исправник пьянел медленно.

— А там что у тебя за девка? — он указал рукой на дверь.

Мистер понял не сразу. Однако «полисмен» сумел разъяснить, что именно его интересует.

— Волоки ее сюды!

Мартин покосился на серебряные погоны и позвал девушку.

— Ну, как зовут, чумазая?

Девушка смущенно опустила голову.

— Пей! — исправник налил ей стакан разведенного спирта.

Та замялась.

— Ну, чертова дочь! Чего стоишь?!

Натужно улыбаясь, Мартин Джонсон начал уговаривать девушку. Морщась, та осилила полстакана и мигом стала хмелеть.

Исправник налил себе еще. Выпил, посопел и, не закусывая, склонился на стол, широко раздвинув локти. Молодая чукчанка качала головой:

— Э-э… Этки![13]

— Чего? — исправник поднял глаза, огляделся. — А ты чего торчишь тут? — рявкнул он на Джонсона. — Иди! — и махнул тяжелой рукой в сторону двери.

Хозяин открыл рот, заморгал, начал что-то говорить.

— Что?! Пошел! — гаркнул исправник. Качнувшись, встал, одной рукой сгреб мистера Джонсона за шиворот и вытолкнул за дверь.

Замок захлопнулся.

Утром кортеж исправника двинулся дальше. Как выяснил казак-переводчик, отец Амвросий через Ванкарем проезжал минувшей зимой.

День обещал быть хорошим. Настроение у казаков было бодрое. Кожаный мешок, в каких обычно возят пушнину, потолстел. Исправник, вполне довольный собой, и не подозревал, какой неприятностью для него чревата минувшая ночь…

К вечеру следующего дня достигли Энурмино.

Здесь не было ни одной постройки европейского типа.

— Есть ли в вашем селении люди другой земли? — по приказу исправника спросил чукчу казак-переводчик.

Тот указал на ярангу Тэнэт. Исправник пошел туда. В душе он всячески бранил отца Амвросия, устроившего ему эту веселую поездку. Ему чертовски надоело таскаться по туземным жилищам, спать и есть среди этих «чертей чумазых», как он величал чукчей. Конечно, ему было бы куда приятнее заночевать среди русских. Но его ожидания опять не оправдались.

В яранге, кроме девушки и старухи, он увидел огромного, как он сам, человека, который перед этим что-то подсчитывал в записной книжке и теперь молча поднял глаза на вошедших. Его почти квадратная челюсть отвисла, белобрысые брови нахмурились. Было похоже, что он не в восторге от их визита и не собирается заискивать и гнуть спину.