— Понятно, — кивнул Борман, хотя на самом деле ничего не понимал.

Однако фюрер его быстро просветил.

— Отыщите самого толкового абверовца во всем Третьем рейхе. Чтобы у него был самый лучший послужной список! Составьте бумагу, которая даст ему неограниченные полномочия для выявления предателя! Я сам подпишу! Никто — повторяю, никто! — не должен избежать допросов! Если офицер абвера захочет допросить Кейтеля — пусть допрашивает! — Гитлер стукнул кулаком по столу. Потом повернулся к своему помощнику и, неожиданно расслабившись, улыбнулся.

Борман поспешил его заверить:

— Все будет исполнено, мой фюрер!

— И вы, мой дорогой Борман, тоже должны позволить, чтобы вас в случае необходимости допросили. Здесь не может быть никаких любимчиков, иначе вас все возненавидят…

— Понятно!

— Я еще не закончил! — Настроение Гитлера опять переменилось. — Кроме того, вы отправите в Берлин запрос, чтобы нам прислали лучшего офицера гестапо. Пусть проводит свое, независимое расследование. Мы наделим его теми же полномочиями.

Абвер и гестапо были заклятыми врагами. Борман понимал, что представители этих организаций будут яростно сражаться за первенство: кто первым обнаружит советско го шпиона. Это было излюбленным приемом Гитлера: использовать соперничающие организации и отдельных людей, чтобы добиться наилучшего результата в каком-либо деле.

Ожидая, как отреагирует Грубер на его оскорбительный вопрос, Борман вспомнил свои собственные сомнения в тот момент, когда самолет, прилетевший из Смоленска, взорвался, и судьба нацистского режима вдруг оказалась в его руках. Тогда он, помимо всего прочего, размышлял еще и над тем, стоит ли послать в Берлин приказ, отменяющий оба расследования.

Однако в конце концов Борман решил ничего не предпринимать. Ему меньше всего хотелось, чтобы в столице зародились какие-то подозрения и поползли сплетни, будто бы в Волчьем Логове что-то не так. Прирожденный заговорщик, Борман понял, что в сложившихся обстоятельствах очень выгодно повергнуть в смятение всю ставку. Офицеры, проводящие расследование, привлекут всеобщее внимание, и никто не станет приглядываться к двойнику фюрера. У человека, который трясется за свою шкуру, нет времени на посторонние мысли.

— Я бы предпочел, — вкрадчиво произнес Карл Грубер, — узнать об абверовце до моего приезда сюда.

— Вы полагаете, фюреру есть дело до ваших предпочтений? — презрительно фыркнул Борман. — Когда вы закончите дознание, сообщите о результатах не в Берлин, а мне! Можете идти!

Грубер повиновался со вздохом облегчения. В комнате было жарко натоплено, и он обливался потом. Зайдя в домик к Борману, Грубер почтительно снял шляпу, однако темный кожаный плащ снимать не захотел. Пояс врезался в его толстое брюхо; вдобавок он чувствовал, что его носки ужасно воняют потом.

Вскочив, Грубер отдал нацистский салют, схватил шляпу и выметнулся во двор, где было сыро, холодно и промозгло.

— Герр Грубер, я не могу вам позволить войти в пункт связи! У меня инструкция!..

Офицер СС, загораживавший Груберу проход в здание, говорил вежливо, но твердо. Он был гораздо выше Грубера и очень снисходительно поглядывал сверху вниз на маленького, кругленького гестаповца. Бледное лицо Грубера покраснело, он впал в холодное бешенство.

— Вот мое разрешение! Отойдите, или я вас арестую.

— Мне сообщили о том, что вам даны огромные полномочия, — надменно ответил эсэсовец. — Однако они не предполагают доступа в пункт связи. Что же касается вашей угрозы арестовать меня, то, боюсь, существует и другая возможность. Если вы сделаете еще хоть один шаг, я буду вынужден посадить под арест ВАС!

Офицер СС посмотрел куда-то вдаль, Грубер повернулся и проследил за его взглядом. Дверь домика, того самого, из которого он только что вышел, была открыта. На пороге стоял плотно сбитый Мартин Борман. Может быть, Груберу показалось, а может, и действительно на лице рейхслейтера промелькнула слабая усмешка.

Клокоча от ярости, Грубер отошел от эсэсовца.

«Вы сообщите о результатах расследования прямо мне, а не в Берлин, — сказал Борман. И он же позаботился о том, чтобы Грубер оказался в Волчьем Логове в полной изоляции! Кто-то должен заплатить за эти унижения!..»

Грубер мысленно пробежал список имен, который он составил перед отъездом из Берлина. Список сотрудников, работающих в этом вечно сумеречном болоте. Криста Лундт, секретарша фюрера… Да, он, пожалуй, начнет с нее. Он ей задаст жару!..

— А, Карл Грубер! Добро пожаловать к престолу Всемогущего.

Гестаповец резко обернулся, еще больше помрачнев. Хотя землю запорошил хрустящий снежок, тот, кто его окликнул, приблизился совершенно бесшумно, и это не понравилось Груберу. Когда же он увидел, кто именно к нему обращается, его настроение и вовсе стало преотвратным.

— Гартман?! Интересно знать, долго ли вы тут околачиваетесь?

— Достаточно для того, чтобы обогнать вас, Карл. — Абверовец пристально поглядел на Грубера и закурил трубку. — У вас расстроенный вид. Они, что, не пустили вас в пункт связи?

— Тут что-то нечисто, неужели вы не чувствуете? — сказал Грубер, меняя тактику и стараясь вызвать противника на откровенность.

— Да нет, просто туман окутывает лес, — дружелюбно ответил Гартман. — Он навевает уныние, и вам кажется, что конец света не за горами…

— Вы думаете, мы проиграем войну? — пустился на очередную хитрость Грубер.

Скажи Гартман всего одну фразу, всего несколько слов, в которых отразились бы его пораженческие настроения, — и он окажется в руках у гестапо!

— Это вы сказали, а не я…

— Ей-богу, нам надо сотрудничать, объединить наши усилия и разделить успех, когда мы выполним задание.

Грубер опять юлил, надеясь выудить у Гартмана сведения, которые тот уже успел получить, поскольку приехал раньше. Ведь Гартман — настоящий ас! Грубер был вовсе не дурак и прекрасно знал цену этому спокойному-сероглазому человеку.

— Я так понял, что нам велено работать независимо друг от друга. — В голосе Гартмана звучало сожаление. — Да, не везет нам с этими связистами…

Он повернулся и пошел прочь. Последнее замечание абверовца повергло Грубера в ярость… на что Гартман и рассчитывал. Разъяренный человек совершает тактические ошибки. Подойдя к столовой и взявшись за ручку двери, Гартман мельком посмотрел через плечо. Офицер гестапо входил в домик фройлен Лундт.

— Что вы, черт возьми, вытворяете!.. О Боже! Мне больно! Прекратите!

Криста Лундт в одной ночной сорочке — да и та была расстегнута на груди — потрясенно глядела на Грубера, который злобно выкручивал ей руку.

Войдя без стука в ее домик, он швырнул Кристу на диван. Она как раз собиралась принять душ и прикрикнула на него, когда он вошел.

— А ну-ка повежливее с начальством! — рявкнул на нее Грубер и заломил ей руку за спину. — Ты телка, которая бывает на всех военных советах фюрера? Да или нет? Отвечай!

— Да! — выдохнула Криста.

Всего секунду назад у нее была нормальная жизнь, а теперь этот жирный боров с пронзительными, похотливыми глазками пялился в распахнутый вырез ее рубашки. Она почувствовала себя униженной. Грудь Кристы колыхалась, когда девушка корчилась от боли, и маленькие глазки смотрели на это с огромным интересом.

— А раз так, — продолжал Грубер, не давая ей вырваться, — отвечай: что ты делаешь со своим блокнотом, когда запишешь приказания фюрера и передашь их шифровальщикам и связистам?

— Блокнот лежит в запертом ящике…

— В каком-таком ящике? Где хранится ключ? Кто-нибудь еще умеет тут стенографировать? Сможет разобрать твои каракули?

— Я не знаю…

— По-моему, у вас неправильный подход к девушке, — раздался голос за спиной Грубера.

Гестаповец обернулся, отпустил Кристу и потянулся короткой жирной рукой к пистолету, висевшему под мышкой. Но рука замерла в воздухе. Перед Грубером стоял Гартман: в зубах трубка, шинель расстегнута…