— Жизнь у вас, однако, достаточно разнообразная, — заговорил Залужанский, увидев, что глаза хозяйки перестали слипаться и сон как рукой сняло.

Мыдларжова едва сдерживала волнение при разговоре с такими важными особами. Правда, беседу вел в основном ее муж.

— Если говорить обо мне, то я не могу пожаловаться — работы пока хватает, — горько усмехнулся Мыдларж. — Но моя Катарина другое дело. Правда, забот у нее немало, но что это за заботы! Бабьи — все больше по хозяйству. Печалится она, что не с кем ей потолковать о разных пустяках, о каких любят болтать женщины.

Есениус задумался о том, как должна быть тяжела участь этой женщины, красота которой подобна красоте цветущей крапивы: никто ее не заметит, никто по ней не затоскует.

И тем не менее в этой отрешенности от мира была и своя хорошая сторона: она сблизила супругов. Они поняли, что им не у кого искать защиты, ни от кого они не дождутся помощи, и поэтому старались сделать друг другу жизнь настолько приятной, насколько это было возможно в их трудном положении. Но крепче всего их объединяли дети — три сына, которых ожидала та же участь, что выпала и на долю отца: сперва они будут его подручными, а после его смерти один из них займет его место.

— Да, действительно, у вас незавидная жизнь, — задумчиво сказал Есениус.

— Живем тут, как в изгнании, — вздохнул Мыдларж. — Но что делать? У каждого свой крест…

Внезапно любопытная мысль мелькнула в голове у Есениуса: как может относиться этот человек к другим людям?

— Скажите, пан Мыдларж, вы, должно быть, ненавидите людей? Ведь они так жестоки по отношению к вам…

Мыдларж поморщился, как будто хотел спугнуть назойливого комара или прогнать неприятную мысль. Во взгляде его жены снова появился испуг, который делал их похожими на глаза серны.

Есениус почувствовал, что коснулся больного места в душе Мыдларжа.

— Никто еще меня не спрашивал о таких вещах. И я никогда не думал об этом. Человек не любит думать о неприятном. Скажу откровенно, ваш вопрос застал меня врасплох, и я не знаю, смогу ли как следует на него ответить. Но попробую. — Он провел ладонью по лицу, как будто хотел привести в порядок мысли, затем продолжал: — Вы хотите знать, ненавижу ли я людей за то, что они мной пренебрегают… Думаю, что на это нельзя ответить одним словом. К вашему сведению, я взялся за это грязное ремесло добровольно.

Он внезапно остановился и взглянул на жену, словно в ее глазах хотел прочесть, говорить ли ему дальше.

— Продолжай, Ян, — глухим голосом сказала Катарина и ободряюще посмотрела на мужа. — Господа ученые так добры, что у нас не должно быть никаких тайн от них.

Мыдларж молча кивнул.

— Взялся я за это ремесло добровольно из-за женщины. — Есениус посмотрел при этих словах на его жену, но палач покачал головой. — Не из-за Катарины. Из-за другой женщины, которую любил до нее. И она любила меня. Но родители заставили ее выйти замуж за другого, ненавистного. Когда же ее жизнь с ним превратилась в ад, она отравила его. Преступление раскрыли, и ее осудили на смерть. У нее оставалась единственная возможность сохранить жизнь: выйти замуж за палача или за кого-нибудь из его подручных. Я так любил эту женщину, что не стал долго раздумывать: пришел к палачу и сделался его помощником. Поверьте мне, решиться на это было нелегко, но что не сделает человек из-за любви? Мне казалось, что я вынесу все тяготы этой проклятой жизни, если она будет рядом со мной. Но, когда я пришел к ней и сказал, что сделал ради нее, она отвергла меня и предпочла умереть, а не выйти замуж за помощника палача.

Голос у него задрожал. Затем он махнул рукой, словно хотел сказать, что не стоит оплакивать прошлое.

— Если вас интересует, могу добавить, что до этого я изучал в здешней академии медицину. Там научился латыни. Но что из этого! Как видите, стал заплечных дел мастером. И теперь должен оставаться им до самой смерти.

— Все это так и есть, — подтвердил доктор Залужанский, с любопытством глядя на палача. — Когда я был еще профессором в университете, там что-то говорили об этом.

Мыдларж чувствовал, что он должен как-то сгладить гнетущее впечатление от своего признания. Не годится же в присутствии собственной жены говорить о другой, пусть даже о мертвой.

— Эх, не стоит вспоминать, — сказал он внезапно и улыбнулся жене. — Давно это было. Все равно, что не было… Я благодарен богу, что мне досталась Катарина. С ней моя жизнь легче. Так ведь, Катка? — И он погладил ее руку.

Она ответила ему грустной улыбкой, полной преданности и любви. В улыбке этой была покорность жизни, которая улыбалась им лишь красотой цветущего репейника. Но и репейник бывает прекрасен.

Теперь, когда Есениус узнал, что его помощник разбирается в медицине, разговор у них быстро перешел на анатомию. Особенно после того, как Катарина принесла еще кувшин паленки. Вначале лишь Есениус и Залужанский задавали вопросы Мыдларжу, потом осмелел и палач и стал спрашивать у Есениуса о вещах, которые ему не довелось изучить в Пражском университете.

Так в слабо освещенной горнице дома палача завязалась в эту позднюю ночную пору удивительная беседа трех людей о тайнах человеческой жизни.

Необычным было и то, что в ходе этого интимного разговора палач выспрашивал у врача обо всех достижениях медицинской науки, чтобы и он мог иногда бросить вызов могучей госпоже, которой служил, — смерти.

— Вы, может, не поверите мне, доктор, — сказал под конец Мыдларж, — но если мне удается сохранить жизнь тяжело больному, я радуюсь этому гораздо больше, чем если отправляю на тот свет очередного преступника… Вы хотите знать, не ненавижу ли я людей за то, что они так жестоки к нам? — продолжал Мыдларж. — Нет, я не могу сказать, что ненавижу людей. Я их только сторонюсь, так как знаю, что они меня боятся. Но при всем том я не стал бы утверждать, что люблю их. Они меня просто не интересуют. Меня интересуют лишь те, с кем сталкивает меня профессия, — осужденные. А их я, бывает, и жалею. Иногда мне кажется, что наказание, которое я должен привести в исполнение, непомерно превышает вину. К примеру, мне приходилось вешать людей за то, что они украли буханку хлеба, вырезать язык за богохульство. Но что делать? Пусть за это отвечают перед богом судьи… Но как же мы заговорились! Если хотите, приступим к делу.

Их ожидала самая тяжелая часть работы. Добела вываренные и очищенные кости нужно было сложить и скрепить так, чтобы конечности скелета свободно сгибались. Для этого требовалось также и немного кузнечного мастерства. Таз скелета нужно было укрепить на толстом железном пруте, вбитом в деревянную подставку, а потом искусно соединить отдельные кости.

Есениус был очень благодарен Залужанскому за то, что тот вызвался помочь ему. С одним Мыдларжем он едва ли управился бы до утра.

С удовлетворением смотрели все трое на результаты своих трудов, занявших целую ночь. Скелет стоял посреди сеней, как призрак из загробного мира.

Мыдларжа ожидала еще одна работа: сколотить из досок узкий ящик и отправить в нем скелет в здание университета.

Уже светало, когда Есениус и Залужанский распрощались с палачом.

— Если у меня еще когда-либо возникнет надобность в подобной работе, я вас разыщу. Сегодняшнюю ночь я буду долго помнить, — сказал Есениус.

Скелет много десятилетий был достопримечательностью Карлова университета.

Это была память о первом анатомировании, которое Есениус провел в Праге.

После публичного трупосечения в Речковой коллегии слава о Есениусе разнеслась по всей Праге, но это не ускорило решения его дела о наследстве. Существует какой-то неписаный закон, по которому имущественные тяжбы должны двигаться со скоростью черепахи. Происходит это, видимо, потому, что люди, ведущие тяжбу, хорошие дойные коровы для адвокатов и разных чиновников.

— Съездили бы вы к Богуславу из Михаловиц, — посоветовал Есениусу Бахачек. — Он занимает видное место в чешской королевской канцелярии. Да и человек он благородный, на него можно целиком положиться.