— Уже день. Ворота, наверное, открыты. Пойду домой, чтобы успокоить жену. А пока еще раз проведаю больную.

— А я хотел поговорить с вами о вознаграждении…

Есениус остановил раввина:

— Об этом не может быть и речи. Но, если вы хотите что-нибудь для меня сделать…

— Все, что в моих силах! — воскликнул раввин.

— Я был бы весьма вам признателен, если бы вы показали мне образцы своего тайного искусства. Что-нибудь из того, что вы уже показывали его императорскому величеству и покойному Тихо Браге. Я был бы также очень рад, если бы при этом мог присутствовать мой друг Кеплер.

Раввин не смог скрыть неприятное удивление. Очевидно, он не рассчитывал на такую просьбу. Но смущение его продолжалось недолго.

— Весьма рад, высокоученый доктор, весьма рад, — не спеша заговорил он. — Только предупредите меня заранее о своем приходе. Я охотно дам вам представление, которое видели его императорское величество и Тихо Браге. Но не ждите никаких чудес. Ничего такого, что противоречило бы законам природы.

Намек раввина не ускользнул от Есениуса. Он принял его как вызов к новому поединку.

Опасения и заботы мучили пани Марию, когда она задумывалась о карьере мужа при императорском дворе. Она не раз предупреждала его не слишком полагаться на благосклонность императора. Но Есениуса сердили ее страхи. Есениус был немного суеверен и побаивался, что Мария в конце концов назовет на него императорскую немилость.

У Кеплера таких забот не было.

Благосклонность императора его не ослепляла. Он не покупал ее комплиментами, не гонялся за нею. «Я выполняю свою работу добросовестно», — думал он в те минуты, когда император дарил его своей милостью. В первые дни пребывания в Праге, когда ему на каждом шагу приходилось натыкаться на всякие препятствия и осложнения, он решил покинуть этот город, но после смерти Браге все изменилось, его положение улучшилось. Барборе Прага пришлась по душе, и у Кеплера появились такие условия для работы, каких он никогда не имел.

Теперь Кеплер не собирался менять свое место, да и не был готов к этому.

И тут грянул гром среди ясного неба.

Из чужих краев вернулся Тенгнагель и стал претендовать на наследство Тихо Браге, к коему относились записи с результатами двадцатилетних наблюдений Марса, а также все приборы покойного, установленные в Бельведере.

Записями и приборами пользовался Кеплер.

Началась долгая тяжба, которая мешала Кеплеру работать и отравляла ему жизнь. Кеплер ссылался на то, что, как преемник Тихо Браге, императорский астроном должен пользоваться его записями и приборами, поскольку эти приборы хранятся в императорской обсерватории. Доводы Тенгнагеля были более вескими. Приборы действительно находятся в императорской обсерватории, но это еще не означает, что они являются собственностью императора. Ведь император не покупал их для Тихо Браге. Покойный астроном привез приборы с собой с острова Вен. И, если император желает их приобрести в свою собственность, пусть их покупает. Пока дело не будет решено, Кеплер не имеет права пользоваться ими. Даже старший помощник покойного, Лонгмонтан, мнением которого поинтересовались, высказался в том же духе.

Вся эта история порядком злила Кеплера, но он не мог упрекать Тенгнагеля за то, что тот хлопочет о своей собственности.

Дело запуталось, и император, вместо того чтобы сразу положить ему конец, принял соломоново решение: велел спорное имущество запереть, а Кеплеру запретил входить в обсерваторию.

— Будь доволен, Иоганн, теперь, по крайней мере, ты можешь спокойно сидеть сложа руки, — успокаивала его Барбора. — Тебе не дают работать. В конце концов император будет вынужден вмешаться в эту историю. Так нечего тебе и волноваться.

Но Кеплер волновался. И еще как!

— Ну как ты можешь так говорить, Барбора! Ведь я хожу как безрукий, как слепой. Представь себе, что у тебя заберут все горшки, сковородки, кастрюли и заставят варить обед. Что бы ты стала делать?

— Я бы сказала, что без горшков варить нельзя, и дело с концом. И ты должен заявить императору, что без приборов работать не можешь, другими словами, не можешь выполнять свои обязанности.

— А дальше? Что будет дальше? Скажи, что будет дальше? — нетерпеливо восклицал Кеплер, повышая голос. — Сидеть сложа руки, бессмысленно глядеть на луну и, смотря по тому, затянуто небо облаками или нет, предсказывать, какая погода будет завтра? Так, что ли? Неужели ты не понимаешь, Барбора, что приборы нужны не столько императору, сколько мне? Вот почему меня так огорчает вся эта история.

Кеплер не преувеличивал. Собственных астрономических инструментов у него не было. Перед приездом в Прагу он запрашивал Тихо Браге, брать ли ему с собой инструменты или нет. И при этом составил скромный список того, чем располагал. Просматривая этот список, Браге от души смеялся. Да разве это сравнишь с превосходным ураниенбергским оборудованием! Нет, не стоит возиться с такой мелочью. И Браге посоветовал Кеплеру продать свои инструменты, ибо в Праге их достаточно.

Вот и оказалось, что Кеплер вдруг очутился в положении погорельца, с пустыми руками, а бездеятельность для него была величайшим наказанием.

Что теперь делать?

Пришли Есениусы и попытались его развлечь. Но тщетно

— Я постараюсь найти себе занятие где-нибудь в другом месте, — решительно заявил Кеплер.

Есениус с ним не согласился.

— Не торопитесь. Император человек настроения. Возможно, он снова одарит вас своей милостью.

— Мне нужны приборы, а не милость! — горячо воскликнул Кеплер.

— Я не согласна с вами, доктор, — вмешалась в разговор Барбора, укоризненно глядя на своего мужа. — Как можно тут ждать? В самом деле, лучше всего покинуть Прагу. Иоганн легко найдет себе службу в другом месте.

Видя, что никто ему не противоречит, Кеплер успокоился. Уйти с императорской службы казалось ему в нынешнем положении наилучшим выходом.

Есениус молчал. Он знал быстрые смены настроения у императора и был убежден, что история с приборами Браге скоро уладится. И, наконец, Кеплер не может покинуть Прагу без согласия Рудольфа.

Так рассуждал про себя Есениус, поглядывая на Марию.

— А ты что об этом думаешь, Мария? — спросил он.

— Я считаю, что Кеплер должен остаться в Праге, но не ждать императорской милости, а бороться.

Слово «бороться» вывело всех троих из задумчивости. Больше всего оно поразило Кеплера. Такое слово — и из уст женщины!

Но Есениус не понял, что имеет в виду его жена. Бороться с императором? Да ведь это безумие.

Пани Барбора крепко прижала к себе Зузанку, будто ей грозила какая-нибудь опасность.

— Бороться? — воскликнул Кеплер. — Как вы это себе представляете, пани Мария?

В глазах Марии зажглись огоньки.

— А вот как: не смейте считать себя побежденным и не сидите сложа руки. Не сдавайтесь! Воюйте! Покажите им, что обойдетесь и без них. Без их приборов. Закажите новые приборы.

Лицо Марии порозовело от волнения. Смутившись оттого, что вмешалась в разговор, она виновато опустила глаза и еще больше покраснела. И стала похожа на девушку, которая впервые ринулась в схватку с миром, отстаивая свои представления о добре и красоте. В эту минуту она была прекрасна.

Кеплер смотрел на нее с восхищением.

— Новые приборы? — повторил он. — А вы представляете, сколько они стоят? Ведь Браге приобретал их постепенно. Собирал более двадцати лет…

— Я и не предлагаю, чтобы вы приобрели их сразу. Но хотя бы самые нужные, — возразила Мария.

— Пусть даже так… Где взять столько денег? Придется, видно, снова заняться предсказаниями и гороскопами. Я еще не забыл, как это делается. — Он улыбнулся и с пафосом заговорил. — «Если в час рождения Луна и Марс соединены добрым лучом, телесные и душевные свойства ребенка будут развиваться в прекрасной гармонии. Марс как раз находится в созвездии весов, из чего следует, что ребенок будет понятлив, ему свойственны будут добрые суждения и блестящее красноречие. Его любимыми предметами будут философия, математика и астрономия. Сатурн старается повредить ребенку, но если Марс находится в противостоянии к Сатурну, то все попытки Сатурна называются безуспешными…» Вот так. А теперь прошу у вас столь блестящий гороскоп десять золотых.