Ничего хорошего не ждало их и в комнатах.

Чтобы попасть в них, надо было пройти через кухню. В каждой комнате было по два окна, но выходили они во двор.

Убогость помещения усугублялась полным отсутствием мебели. Есениус не мог скрыть своего разочарования.

Даже Бахачек, увидев квартиру в таком состоянии, перестал расхваливать ее.

— Прежний жилец, видно, не заботился о своем доме и немножко запустил его. Но это ничего. Вот увидите, как хорошо здесь будет, когда мы все приведем в порядок. Вам здесь понравится. И до Града отсюда близко…

Есениус как только мог любезно поблагодарил Бахачека за внимание и сказал, что подыщет себе другую квартиру, хотя и понимал, что этим он оскорбляет ректора и весь профессорский совет. Ведь ему хотели угодить, дали ему лучшее помещение, какое только мог предоставить университет, а он отказывается. Конечно, так поступать не годится. Но он не мог примириться с такой квартирой. Она не подходила ему и по своим размерам. Две комнаты! В Виттенберге у него было пять комнат. И в каком доме! И разве так уж нескромно с его стороны возражать против квартиры? Сюда и гостей не пригласишь. Иное дело квартира, которую занимает семья покойного Браге! А у доктора Гваринониуса просто дворец! Вполне понятно — личный врач императора. Но и Есениус личный врач.

— Конечно, квартира небольшая, зато удобная, — тянул свое Бахачек.

Жабониус, заметивший разочарование на лице Есениуса, счел необходимым вмешаться.

— А хватит ли вам двух комнат? Мы знаем, как трудно в них разместиться. Нам, одиноким профессорам, немного надо, но, когда у человека есть семья, и требования у него больше.

Есениус был благодарен Жабониусу.

— Боюсь, что для моей семьи этого будет маловато, — сказал Есениус. — В Виттенберге у нас пять комнат… Конечно, мы не повезем с собой все имущество, зато книг у меня много… Только для них нужна комната. Это будет мой кабинет. Вторая комната, и все! Была бы, по крайней мере, еще одна комната… для столовой. Она могла бы быть и гостиной.

Ученые растерянно поглядели друг на друга.

— А ведь мы и не подумали, что женатому человеку так много надо… Гм!.. Что же делать?..

Есениус молчал.

— Я могу предложить еще одно решение, — заговорил Жабониус. — Сразу же за стеной вашей квартиры, в Назаретской коллегии, находятся две пустые комнаты. Если пробить стену, то у вас получится целых четыре комнаты. Вам бы этого хватило.

Бахачек вопросительно посмотрел на Есениуса.

Есениус кивнул.

Жабониус обрадовался, что его предложение устраивает Есениуса.

Когда Бахачек и Жабониус рассказывали ректору, как они решили дело с квартирой Есениусу, Бахачек сердито заметил:

— Думаю, что его разочаровала квартира в Лоудовой коллегии.

Быстржицкий примирительно сказал:

— Мы можем предложить ему лишь то, что имеем. Мы дали лучшее, что только есть в нашем распоряжении. Но не удивляйтесь: он привык жить в условиях, которые много отличаются от наших… Да, в других странах больше почитают людей ученых.

Приезд Марии в Прагу был невеселым.

Когда квартиру в Лоудовой коллегии уже побелили и перестроили, присоединив к ней две комнаты из соседнего помещения, а Есениус готовился в дальний путь, в Виттенберг, судьба неожиданно уготовила ему новое испытание: заболел его шурин Адам Фельс. Есениус отложил поездку и энергично взялся за лечение шурина. Но, несмотря на все старания доктора и семейства Браге, в особенности одной из дочерей покойного астронома, Софии, которая была помолвлена с Адамом, состояние больного день ото дня ухудшалось. Есениус пригласил на консилиум доктора Залужанского. Оба они пришли к выводу, что Адам Фельс заболел эпидемической лихорадкой. Болезнь сопровождалась неутолимой жаждой, бессонницей и судорогами. Желудок перестал работать. Лекарства не помогали. Адам Фельс умер в страшных мучениях через две недели. Есениусу предстояла печальная обязанность похоронить своего шурина и еще более печальная — известить о случившемся Марию.

Пани Мария прибыла в Прагу в трауре, заплаканная. Сразу же по приезде она направилась на могилу брата. И только после этого занялась устройством квартиры. Одним из первых гостей Есениусов оказался управляющий Лоудовой коллегии профессор Якуб Жабониус из Вышетина.

Это был рыжеватый молодой человек с девичьим лицом. При разговоре с пани Марией он все время краснел, а Есениус в глубине души посмеивался над его смущением.

Жабониусу понравилось у новых знакомых. Теперь, когда комнаты были обставлены новой мебелью, — из Виттенберга Есениусы привезли только несколько самых лучших вещей, остальное купили в Праге — квартира стала по-настоящему уютной.

За исключением привезенного из Виттенберга, все сверкало новизной. От стен еще исходил острый запах известки. Вся обстановка комнат свидетельствовала о незаурядном вкусе хозяев: сказывались высокая требовательность ученого, который повидал свет и не остался безразличным к прекрасному, и женская склонность к порядку и комфорту.

Но, если в убранстве гостиной гармонически сочетались вкусы Есениуса и его супруги, то в соседней комнате все устраивал сам хозяин. Двери в эту комнату были распахнуты настежь, гость, сидящий в гостиной на почетном месте, мог видеть громадные книжные полки.

Взгляды Жабониуса не раз приковывали эти полки, снизу доверху заставленные книгами.

Есениус заметил этот любопытный взгляд.

— Посматриваете на мою библиотеку? К сожалению, большую часть книг пришлось продать в Виттенберге или раздать знакомым. Книги — тяжелый груз, и если бы я захотел перевезти в Прагу всю свою библиотеку, то для других вещей на подводе не осталось бы места. Хотите посмотреть, что у меня имеется?

Жабониус быстро поднялся и направился в соседнюю комнату. Там он сразу же подошел к полке, на которой заметил картонную папку с какой-то латинской надписью. Это было обращение к книгам, которое Есениус написал еще в Виттенберге:

«Приветствую вас, благословенные творения, которым дух человеческий дал бессмертие. Вы творцы благочестия и нравственности, наставники в науках, всегда готовые помочь и доступные для всех советники, верные помощники; ваше содержание не требует больших расходов, но вы отрада для нас и пища духовная, и крепость телесная, и путь к воспитанию чувств; облаченные в одну одежду, вы всю жизнь довольны ею, вы удивительные друзья и соратники в борьбе против времени, вы по-настоящему великолепны и навечно остаетесь свидетелями добродетели усопших. Приветствую вас, досточтимые создания, пристанище муз».

Жабониус с интересом рассматривал ряды книг, почти сплошь переплетенных в желтую свиную кожу или белый пергамент с золотым обрезом.

— У вас здесь весьма много книг, которые у нас совсем не известны.

— Если вас что-нибудь интересует, я с удовольствием вам дам, — поспешил сказать хозяин, уловив тайные желания Жабониуса. То, что не смели вымолвить его уста, выдавал взгляд, полный ожидания.

— И это здесь? — удивленно воскликнул гость, указывая на ряд книг, стоявших на одной из полок.

Есениус утвердительно кивнул, понимая, что имеет в виду Жабониус.

— Да, это мои сочинения, — скромно подтвердил он, но в этой скромности сквозила плохо скрываемая гордость.

Жабониус, ободряемый благожелательным взглядом хозяина, брал книгу за книгой и раскрывал их, чтобы прочесть название.

Первой книгой был трактат «О божественной и человеческой философии», далее «Новый Зороастра, краткая действительная и всеобщая философия», три трактата о человеке, несколько траурных речей об известных ученых, «Извлечение из всеобщей философии Джироламо Савонаролы Феррарского» и несколько диссертаций, написанных его учениками в Виттенберге. В конце полки стояли самые известные произведения Есениуса, которые он издал совсем недавно: «Пражская анатомия», «О костях» и «Руководство по хирургии». Все книги были написаны по-латыни.