Посетители расходятся, так как пробило одиннадцать часов. Некоторые любопытные несмело спускаются с высоких помостов и робко направляются к центру двора, где на дубовом столе лежит еще не покрытый, разрезанный труп. Любопытство толкает их вперед, но от суеверного страха перед трупом подкашиваются ноги, и они издали смотрят на то. что осталось после анатомирования.

Есениус моет в лохани руки, чтобы ответить на рукопожатия поздравляющих, уже обступивших его со всех сторон. Это прежде всего ректор университета Быджовский. доктор Залужанский, профессор Бахачек, главный земский медик Гайек. императорский астроном Браге, императорский математик Кеплер, а за ними многие другие, знакомые и незнакомые, поздравляющие Есениуса с блестяще проведенным вскрытием.

Из тяжелых туч начинает моросить дождь. Зрители спешно расходятся, и вскоре двор пустеет.

Есениус вместе с профессорами направляется в Главную коллегию…

На другой день ветер усилился, и небо немного прояснилось. Двор коллегии был переполнен еще больше, чем в первый день, ибо накануне вечером по всей Праге только и разговаривали, что об анатомическом сеансе Есениуса.

Второй день Есениус посвятил разбору грудной клетки.

— Любезные моему сердцу зрители, — начал Есениус, — теперь мы приступаем к анатомированию наиблагороднейшей части не только грудной полости, но и всего человеческого тела, а именно — к анатомированию сердца. Мясистая ткань сердца, как вы видите, отличается от остальных внутренностей и всего тела. Гиппократ назвал сердце мускулом, возможно, на основании движения, которое оно выполняет. Но, поскольку оно состоит из трёх видов волокон, Гален не без основания возражал против точки зрения Гиппократа, так как обычный мускул состоит из одного волокна.

Есениус продолжает:

— В этой связи мне хотелось бы познакомить вас с исключительно любопытными выводами доктора Мигуэля Сервета, к которым он пришел в своем главном произведении — «Обновление христианства». Там он высказывает интересную мысль о кровообращении. Должен заметить, что эта книга вышла приблизительно полвека назад, но до сих пор еще никому не удалось подтвердить справедливость выводов доктора Сервета. Он утверждает, что местонахождение души — кровь. Согласно его учению, кровь из правого желудочка поступает в левый не через среднюю сердечную стенку, а кружным путем. Весьма сложным образом прежде всего кровь попадает в легкие, где смешивается с только что поступившим туда чистым воздухом, и освобождается при выходе от загрязнения. Так хорошо очищенная и тщательно перемешанная дыханием кровь наконец поступает в левый желудочек. Как я уже сказал, предположение Сервета пока никем не подтверждено, и потребуется еще много усилий, прежде чем все станет для нас ясным.

Для некоторых зрителей эти рассуждения кажутся излишне длинными, но они понимают, что доктор при анатомировании должен руководствоваться определенными правилами, принятыми для таких важных событий в европейских академиях.

Поэтому интерес к анатомированию не снижается и на третий день, когда Есениус проводит вскрытие черепа, и даже в последний, четвертый, посвященный конечностям.

Отложив инструменты после четырехдневной утомительной работы, Есениус закончил публичное трупосечение следующими словами:

— Итак, мои терпеливые и любезные зрители, вы досмотрели до конца произведенное нами анатомирование. Ну, а если я в чем-либо ошибся или где-нибудь оговорился, вину за это я целиком принимаю на свой счет. А вам, любезные зрители всех сословий, за многодневное участие, за долготерпение, с каким вы смотрели на вскрытие и выслушивали мои речи, приношу глубочайшую благодарность. То тео докса! Хвала господу богу!

Есениус мог быть доволен результатами анатомирования Однако один неприятный эпизод он не мог забыть. Когда посетители разошлись, во дворе осталась небольшая группа старых женщин, которые бросали на Есениуса враждебные взгляды. До него долетело несколько фраз: «Так надругаться над покойником — это безбожие!.. Еретик заслужил костер!» Есениус сделал вид, что ничего не слышит, но его равнодушие еще больше озлобило старух. Одна из них, с худым лицом и носом, напоминавшим птичий клюв, преградила ему дорогу и закаркала, словно ворона:

— Безбожник ты, язычник! Подожди, за твои поганые руки, за твои мерзкие дела господь бог тебя накажет! Пусть и тебя так четвертуют, как ты четвертовал этого беднягу!

После этого они разошлись.

Есениуса разозлила эта нелепая история. Старуха на мгновение омрачила радость успеха.

Впрочем, глупости! Бабья болтовня!

— Останки похоронить там же, где хоронят казненных? — спросил палач, когда на дворе Речковой коллегии остались лишь Есениус, Залужанский, Бахачек и мастер Прокоп.

Залужанский перевел Есениусу вопрос палача.

Есениус на секунду задумался, а затем нерешительно ответил:

— Мне бы хотелось соединить воедино кости этого бедняги, чтобы его скелет мог стать учебным пособием для студентов академии. Следовало бы их выварить, но не знаю, где это можно сделать. Просить Браге язык не поворачивается — его жена меня тотчас же выгонит. Боюсь, из этого ничего не получится.

Он привел в порядок свое платье, кое-где забрызганное кровью, и хотел было уйти, когда к нему снова подошел палач и сказал вполголоса по-латыни:

— Если бы вы не побрезговали прийти к нам, у нас можно было бы это сделать.

Есениус ушам своим не верил.

— Вы знаете латынь? — спросил он с удивлением.

— Учил немного в школе, — скромно ответил Мыдларж.

— Так вы хотите мне помочь? Я был бы очень рад подарить скелет университету.

Мастер Прокоп со страхом смотрел на Есениуса. Доктор улыбнулся ему:

— Пойдете со мной?

Мастер вздрогнул.

— Я? Боже сохрани! Ни за что на свете! За такие дела я не берусь.

— Жаль, — усмехнулся Есениус. — А я думал, вас это заинтересует. Во время анатомирования так и не удалось поговорить о костях подробно. Придется это сделать позже.

— Что касается костей, я не прочь бы в них покопаться, только не в доме палача. Туда меня никто не заманит.

Есениуса забавлял страх Прокопа. Этот страх был порожден трусостью и теми предрассудками, которые заставляли людей сторониться исполнителя судебных решений. Они были убеждены, что одного прикосновения палача достаточно, чтобы обесчестить человека, и что общение с палачом обрекает на унизительную смерть от его же руки. Этот же суеверный страх проявлялся в стихийном отвращении и неприязни к палачу, к его семье и помощникам — людям, чувствовавшим себя настоящими отщепенцами человеческого общества.

Есениус не стал уговаривать Прокопа. Ведь доктор Залужанский уже обещал ему пойти с ним к палачу и помогать в работе.

Пани Кристина только руками всплеснула, узнав, что ее дорогой гость проведет ночь у палача. Скажи он, что собирается на свидание с самим князем тьмы, ее ужас был бы куда меньше.

— Постарайтесь, бога ради, чтобы вас никто не видел, когда вы будете к нему входить, иначе все приличные люди станут вас сторониться.

— Что мне до приличных людей, — рассмеялся Есениус. — Меня гораздо больше интересует тот бедняга, которого я вначале разрезал на части, а теперь снова соберу вместе, так что из него получится замечательный скелет.

— И как это вы только можете шутить такими страшными вещами! — притворно рассердилась пани Кристина и тут же побежала на кухню похлопотать, чтобы ее гость смог быстрее поужинать и отправиться в ночное путешествие.

Когда совсем стемнело, появился доктор Залужанский.

К дому палача они пробирались темными улочками, кое-где озаряемыми слабым огоньком свечи, пробивающимся сквозь полотняные занавески. Им встретилось лишь несколько прохожих, которые торопились домой, так как в темноте трудно было ходить без фонаря или факела.

Мыдларж до последней минуты не верил, что доктор придет к нему. Он думал, что это был лишь минутный порыв и что до вечера Есениус изменит свое решение. Правда, к палачу ходили по ночам посетители, но это были простые люди, горожане, которым хотелось получить какое-нибудь лекарство или кусок веревки повешенного.